Вернон Ли - Зловещий голос. Перевод Катерины Скобелевой

© Вернон Ли, 2016

© Катерина Скобелева, перевод, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вайолет Паже, известная под мужским псевдонимом Вернон Ли, автор более сорока книг и бесчисленного количества статей, на рубеже XIX и ХХ веков обрела признание среди ценителей романтической прозы – прежде всего благодаря произведениям, посвященным Италии. А было их немало – это и труды по эстетике и истории, и путевые заметки, и, конечно же, мистические повести, полные огненных средиземноморских страстей.

Вайолет родилась в 1856 году во Франции: ее родители – англичанка, чья семья сделала состояние в Вест-Индии, и сын французского аристократа-эмигранта – много путешествовали, переезжая из одной европейской страны в другую. Вайолет унаследовала от них любовь к перемене мест, но в особенности ее очаровала итальянская культура. Активно принимая участие в делах английского литературного сообщества, она при этом много времени проводила во Флоренции – вплоть до самой смерти в 1935 году. Неудивительно, что множество ее работ посвящены именно Италии.

В качестве псевдонима писательница взяла фамилию сводного брата и мужское имя, полагая, что женщине будет сложнее добиться известности. Да и образ жизни у нее по тем временам был скорее мужским: словно этакий джентльмен-холостяк, Вернон Ли путешествовала в свое удовольствие, сочиняла интеллектуальную прозу и увлеченно занималась изучением всяких древностей, а не домашним хозяйством, как подобает благопристойной леди.

Представленные в данной книге повести – это истории о любви, и не только к Италии. Вернон Ли исследовала природу этого чувства во всех его оттенках – от нежности до одержимости, что будоражило холодные умы и чувствительные души ее современников не менее, а то и более, чем красочные описания тенистых оливковых рощ и белых домиков на фоне лазурного моря. Итак, давайте заглянем в те края, где дни полны жаркой истомы и сладости цветов лимонного дерева вкупе с горечью мирта, а ночи источают запах пряных трав. И если вы внезапно ощутите дуновение ветра, напоенного этими ароматами, и услышите в нем шелест голосов из прошлого – не пугайтесь. Или, наоборот, пугайтесь – это уж кому как нравится.

Отрывки из писем доктора Алессандро де Розиса, отправленных госпоже Эвелине Савелли, княгине Сабина

Монтемиро Лигуре, 29 июня 1873 года

Спешу воспользоваться щедрым предложением вашей светлости (уж позвольте старому республиканцу, который нянчил вас на коленях, время от времени обращаться к вам по этому титулу: он представляется мне удивительно подходящим) оказать помощь нашим беднякам. Никогда бы не подумал, что придется так скоро заделаться попрошайкой. Ведь урожай оливок был необычайно изобильным. Мы тут, ближе к Генуе, не срываем их недозрелыми, подобно нашим соседям из Тосканы, а дожидаемся, пока они станут большими и черными – и лишь тогда молодые люди начинают ходить меж деревьев с длинными прутьями и сбивать оливки в траву, где их подбирают женщины, – это отрадное зрелище, и вашей светлости стоит увидеть его однажды: среди серых стволов на фоне бирюзового моря загорелые, босоногие юноши тянутся вверх, балансируя на ветвях… Кстати, если уж речь зашла о нашем море, так это из-за него я и хочу просить денег. Поднимая взгляд от своего письменного стола, я вижу его за окном: оно там, далеко внизу, за оливковыми рощами, синевато-зеленое в лучах солнца, с темно-лиловыми прожилками в тех местах, где по водной глади стелются тени облаков, похожее на одну из столь любимых вами мозаик Равенны и распростертое, подобно выложенному разноцветными плитками полу, на виду у всего мира – коварное море, зловещее в своей прелести, более опасное, нежели у вас на севере; из него в стародавние времена, когда финикийцы или греки строили храмы в Леричи и Портовенере, должно быть, и вышла на землю несущая погибель богиня красоты, Венера Чаровница – от слова «чары» в дурном его смысле, – в один миг затмевающая разум мужчин, подобно тому, как на прошлой неделе шторм одел мраком небо и землю.

Тут-то я и подхожу к сути дела. Я бы хотел, чтобы вы, дорогая госпожа Эвелина, пообещали мне выделить некоторую денежную сумму, довольно-таки большую – достаточную для того, чтобы вы приобрели себе изящный суконный сюртучок, сшитый на мужской манер, – и необходимую для расходов на воспитание, вплоть до совершеннолетия, безвестной девочки, выброшенной бурей к нам на берег. Наши люди хоть и добры, но весьма бедны, и у всех полным-полно детишек; кроме того, они с подозрением относятся к бедной ничейной малютке, принесенной этим ужасным штормом, считая ее, без сомнения, язычницей, поскольку на ней не было ни крестика, ни ладанки, как у всех истинно христианских детей. В связи с тем, что мне не удалось уговорить ни одну женщину удочерить это дитя, а сам я, как старый холостяк, испытываю трепет перед своей домоправительницей, мне вспомнились некие монахини, обучающие маленьких девочек молитвам и плетению кружев неподалеку отсюда, а также вы, дорогая княгиня, способная уладить это дело с помощью денежного пожертвования.

Бедная смугленькая крошка! По окончании шторма (сколько же игрушечных корабликов и зажженных по обету свечей, должно быть, появилось после него у алтаря Мадонны в Портовенере!1) ее подобрали на песчаной косе меж скал возле нашего замка – это поистине чудо, ведь берег там усеян острыми камнями, напоминающими акульи зубы, а клочки песчаных отмелей немногочисленны и разбросаны далеко друг от друга. Она была привязана к доске, туго спеленатая в какие-то иноземные одежки, и когда ее принесли мне, все считали, что она, конечно же, мертва – это была маленькая девочка четырех или пяти лет, бесспорно красивая, смуглая, точно ягодка; придя в себя, она покачала головой, показывая, что не понимает ни слова по-итальянски, и затараторила какую-то едва вразумительную восточную тарабарщину, в которой вкрапления немногочисленных греческих слов смешивались не пойми с чем: даже глава коллегии по распространению веры2 – и тот бы не разобрался. Похоже, лишь этот ребенок выжил после кораблекрушения во время великого шквала: обломки какого-то судна волны выбрасывали на берег еще несколько дней спустя; ни в Специи3, ни в других портовых городках поблизости ничего не знают о нем, однако его заприметили несколько рыбаков, вышедших на ловлю сардин: большой неуклюжей челн с намалеванными на бортах глазами – а это, как вы знаете, отличительная особенность греческих судов – определенно направлялся в сторону Портовенере. В последний раз его видели, когда он, миновав остров Пальмария, входил на всех парусах прямиком в густой штормовой мрак. Как ни странно, ни одного тела не вынесло на берег.

10 июля

Деньги я получил, дорогая донна Эвелина. В Сан-Массимо поднялся нешуточный переполох, когда туда прибыл посыльный с заказным письмом, и за мною послали, чтобы я в присутствии самых видных старейшин деревни расписался за его получение.

Дитя вот уже несколько дней пребывает у монахинь – ах, милые монашки, облаченные в бурые рясы и строгие белые чепцы, с необъятными соломенными шляпами на завязках, болтающимися за спиной наподобие нимба (вы же знаете, они всегда найдут дорогу к сердцу старого обличителя священников и заговорщика супротив Папы)! У этих сестер из монастыря Стигматов есть школа в Сан-Массимо, чуть поодаль от берега, с запущенным садом, полным лаванды и черешни. Ваша протеже уже успела поставить на уши и сам монастырь, и деревню, и целую епархию, и весь Орден святого Франциска4 в придачу. В первую очередь – потому, что никто не мог определить, был ли над ней совершен обряд крещения. Это вопрос серьезный, ибо, как выяснилось (дядя вашего мужа, кардинал, лучше разъяснит почему), в одинаковой степени нежелательно быть крещенным дважды или же вовсе не быть крещенным. Наконец, первая опасность была сочтена менее ужасной; однако девочка, видимо, все-таки была крещена прежде и знала, что это действо не следует повторять, поскольку брыкалась, и вырывалась, и орала, как двадцать дьяволят, и определенно не желала, чтобы ее окропили святой водой. Мать-настоятельница, которая и прежде не сомневалась, что обряд был уже совершен, заявляет, что ребенок поступил наилучшим образом и что небеса воспрепятствовали святотатству, но священник и жена цирюльника – им пришлось держать девчушку – считают все это происшествие довольно-таки жутким и подозревают, что она – протестантка.