Наряд милиции, появившийся одновременно с бесполезной уже "скорой помощью", так и не смог проникнуть в квартиру покойного через бронированную дверь. Пришлось спускаться с верхнего этажа по тросу, тем более что трос никто не убирал – он по-прежнему был зацеплен крюком за батарею в квартире соседа. Один из милиционеров съехал вниз и открыл дверь остальным. При осмотре места происшествия было обнаружено: ключи от квартиры лежали на тумбочке в коридоре; на письменном столе в кабинете стояли две бутылки из-под водки: одна пустая, вторая – опорожненная на три четверти; рядом с компьютером – стопка старых писем и кредитная карточка. Денег или каких-либо ценностей не найдено. На огромной кровати было постелено чистое белье, одеяло откинуто, из чего следовало, что покойный собирался ложиться спать. Судя по всему, перед сном ему, на пьяную голову, взбрело вынести мусор, а ключи остались в квартире – не то покойный забыл их, не то дверь взяла и захлопнулась от сквозняка. Вместо того чтобы спокойно подождать до утра, протрезветь и вызвать слесаря из ДЭЗа, покойный решил обратиться к соседу этажом выше и спуститься с его балкона по буксировочному тросу. Дальше все ясно. Встал на свои перила, посмотрел вниз, голова закружилась, отпустил трос – и ухнул. Остальное медики доскажут. В общем, классический случай. Наворуют денег, нажрутся до зеленых чертиков – вот и результат.
К семьдесят восьмому году Виктор Сысоев уже продвинулся до старшего научного сотрудника, имел в своем подчинении группу из трех человек и занимался разработкой новых принципов построения вычислительных машин. Виктор обладал запоминающейся внешностью: густые черные волосы, черные глаза, густые брови, одна из которых была рассечена шрамом и у переносицы задиралась вверх, а под второй была родинка, из-за чего казалось, что бровь смотрит вниз. Суеверные бабушки, взглянув ему в лицо, обычно крестились. Виктор неплохо играл в бильярд, отлично плавал, любил теннис, попеременно ездил в Карелию и Цахкадзор кататься на горных лыжах.
Его родители были хорошо образованными людьми и воспитанием сына занимались всерьез. Литературу – и отечественную, и зарубежную – Виктор знал великолепно, неплохо разбирался в музыке, хотя слуха не имел, был сведущ в поэзии и многое держал в памяти. Когда собирались с девочками, Виктор читал стихи – если, конечно, имел на кого-то виды. Еще в губкинской керосинке он был капитаном институтской команды КВН, потом в Институте заведовал стенной печатью и организовывал все институтские капустники.
С Платоном Виктор познакомился в Совете молодых ученых. Как председатель Совета, Платон был вхож к директору Института, к секретарю парткома, сидел на всех важных заседаниях, ездил в Президиум Академии. Виктору же был поручен ответственный участок работы с молодыми специалистами, поэтому стихи ему приходилось читать часто.
Как попечитель молодых специалистов, Виктор следил за поддержанием одной старой институтской традиции. Институт был окружен огромным газоном, засаженным разнообразным кустарником. По легенде, много лет назад газон разбили тогдашние аспиранты, которые теперь стали профессорами, членкорами и академиками. Традиция заключалась в том, что дважды в год, в мае и октябре, все молодые специалисты заступали на двухнедельную трудовую вахту: рыхлили землю под кустами, вносили удобрения, избавлялись от старых веток и листвы. Поскольку это рассматривалось как своего рода приобщение к большой науке, ответственность за газон была возложена на Совет молодых ученых.
Полностью контролируя единственное в Институте средство массовой информации – стенную газету, Виктор, естественно, старался максимально освещать события институтской жизни. И на этом чуть не погорел.
В одном из выпусков газеты, под привычной рубрикой "Вести с полей", была помещена фотография, запечатлевшая живописную группу молодежи. На переднем плане девушка Вика возлежала на своеобразной конструкции из двух молодых специалистов и одного аспиранта из Казахстана. На заднем плане отчетливо вырисовывался центральный вход в Институт, украшенный транспарантом с надписью: "Каждая минута трудовая к коммунизму приближает нас". Подписи под фотографией не было, да она и не требовалась.
Газета была вывешена поздно вечером в среду, а утром в четверг ее на месте уже не оказалось. Обнаружилась она в кабинете старого чекиста Дмитрия Петровича Осовского, заместителя директора по режиму. Срочно вызванный с семинара Виктор обнаружил в комнате самого хозяина кабинета, секретаря парткома Лютикова, секретаря комитета комсомола Леню Донских, начальника отдела кадров Бульденко и Платона.
– Мы тут уже обменялись мнениями, – брезгливо сказал Дмитрий Петрович, не предлагая Виктору сесть и не глядя в его сторону. – Воспитанием вашим, товарищ Сысоев, я заниматься не буду, это дело коллектива и общественных организаций. Но свою позицию выскажу, а товарищи пусть решают, принять ее во внимание или как. У меня постоянно возникают замечания по содержанию стенгазеты – то полуприличные частушки напечатают, то пляжные снимочки из колхоза, но дело это не мое, и вмешиваться я не считал нужным. А теперь дошли просто до политического хулиганства. Ваше счастье, товарищ Сысоев, что имеете дело с порядочными людьми, которые это дело раздувать не намерены. И скажите спасибо, что я вашу мазню первым увидел и самолично снял. А вот выводы придется сделать. Вы ведь коллективом руководите, и в производственном, так сказать, плане, и в общественном.
Осовский на минуту замолчал. Взглянул на злополучную фотографию.
– Считаю недопустимым. Буду ставить вопрос на дирекции. По общественной линии – вот тут комсомол сидит, это их дело, а в административном, так сказать, плане надо будет решать. И еще. Кто у нас вообще занимается приемом молодежи?
– Мы только оформляем, – мгновенно отреагировал Бульденко. Подумал и добавил: – Согласно штатного расписания.
– А где в штатном расписании указано, что надо взять именно эту оторву? – ядовито поинтересовался Осовский, ткнув пальцем в изображение Вики. – Она что, незаменимый научный кадр? Или ее по длине юбки выбирали? Вернее, по отсутствию длины?
– По заявке лаборатории, – мгновенно ответил Бульденко. – И направление к нам было. Заявку писал Борис Наумыч, а направление – из института стали.
– Ну не знаю. – Осовский скривил тонкие губы. – Если отдел кадров только бумажки подписывает, то я вообще ничего не понимаю. Забывать стали, товарищ Бульденко, как должен работать отдел кадров. Посылаем запросы в институты на специалистов, а получаем... – он на секунду задумался, – а получаем, товарищ Бульденко, вот такой результат. Все-таки научный институт, с мировым именем, а не кабаре какое-нибудь. Вы, Семен Никанорович, подумайте о стиле работы. Подумайте. Давно она у нас работает?
– С марта, – сообщил Семен Никанорович. – Так что еще молодой специалист.
По закону, молодых специалистов в то время нельзя было трогать в течение двух лет.
– Ну ладно, -– сказал Дмитрий Петрович и что-то отметил в настольном календаре. – Я поговорю с Борисом Наумовичем. Он тут подал бумагу в дирекцию о дополнительном выделении для лаборатории двух штатных единиц. Надо будет рассмотреть вопрос в комплексе. А как у нас дела в подмосковном филиале?
Подмосковный филиал Института находился в тридцати километрах от Москвы и служил местом ссылки для всех тех, от кого не удавалось избавиться иным способом. Было совершенно ясно, что Борис Наумович Хейфиц, только в этом году наконец-то получивший высочайшее разрешение набирать людей в лабораторию, сдаст Вику в филиал, не моргнув глазом. Тем более если у него будет надежда на сохранение за своей лабораторией ее ставки.
– В филиале, – доложил Бульденко, – текучесть кадров. Но мы принимаем меры.
– Вот и принимайте. Вы, Николай Николаевич, – Осовский повернулся к Лютикову, – задержитесь. Остальные – свободны. Идите и работайте.
Когда все вышли в коридор, Бульденко, не попрощавшись, двинулся вниз по лестнице. Леня Донских на мгновение замялся, а потом пошел за ним. Виктор и Платон остались вдвоем.
– Это плохо, Витя, – констатировал Платон. – Что будем делать? У Виктора сильно заложило уши и закружилась голова. Беда пришла, откуда не ждали. Он отчетливо представлял себе, о чем сейчас Осовский говорит с Лютиковым. В понедельник вечером ВП вернется из Душанбе. Значит, во вторник Осовский потащит к нему газету. К четвергу – директорскому дню – уже будут готовы решения парткома и комитета комсомола. Надо думать, уже в четверг вечером появится приказ о снятии его, Сысоева, с должности руководителя группы. Наверняка начнутся проблемы с книгой. Но самое пакостное – все будут жалеть. Будут подходить, хлопать по плечу, сочувствовать, спрашивать, что произошло. Вот чего Виктор не переносил совершенно, так это жалости к себе. Если уж так сложится, он с легкостью плюнет и на положение в Институте, и на сделанную своими руками, безусловно перспективную тему, и на зарплату. Цену себе Сысоев знал и был уверен, что в любую минуту способен начать с нуля и наверстать упущенное. Но он не мог представить себе, что станет объектом сочувствия для людей, многих из которых он не уважал, а к иным относился просто с презрением.
