1
Он свернул на тянувшийся вдоль пляжа деревянный настил дорожки, и океанский ветер обжигающим вихрем ударил ему в лицо. Следя за бегущими облаками, он заключил, что к вечеру, скорее всего, начнется метель, хотя завтра первый день весны. Зима тянулась бесконечно долго, и все с нетерпением ждали тепла. Все, но не он.
Спринг-Лейк он больше всего любил на исходе лета. Отдыхающие к этому времени уже разъезжались, не появляясь даже по уик-эндам.
Его огорчало, однако, что с каждым годом все больше и больше людей обосновывались здесь на постоянно. Они приходили к убеждению, что ради того, чтобы начинать и заканчивать день в этом спокойном прекрасном уголке Нью-Джерси, стоило совершать ежедневную семидесятимильную поездку в Нью-Йорк и обратно.
Спринг-Лейк, с его викторианскими особняками, которые, казалось, ничуть не изменились с девяностых годов XIX века, оправдывает все неудобства таких поездок, говорили одни.
Спринг-Лейк, с его неизменным свежим, бодрящим дыханием океана, укрепляет дух, единогласно утверждали другие.
Спринг-Лейк, с его двухмильной дощатой прогулочной дорожкой вдоль берега океана, откуда можно было наслаждаться серебристым великолепием Атлантики, — это просто сказка, заключали остальные.
Его многое объединяло со всеми этими людьми, и приезжими, и постоянными жителями, кроме одного. Ни один из них не знал его тайны.
Он мог прогуливаться по Хейз-авеню и представлять себе Маделайн Шепли, какой она была в тот вечер 7 сентября 1891 года, сидя на веранде своего дома. Шляпа ее с широкими полями лежала рядом. Ей было тогда девятнадцать. Кареглазая, с темно-каштановыми волосами, безмятежно прекрасная в накрахмаленном белом холстинковом платье.
Только он один знал, почему час спустя она должна была умереть.
Иные картины возникали в его сознании. Мощные дубы на Сент-Хильда-авеню были еще молоденькими деревцами 5 августа 1893 года, когда восемнадцатилетняя Легация Грегг не вернулась домой. Она так перепугалась тогда. В отличие от Маделайн, боровшейся за жизнь, Летиция молила о пощаде.
Последней из этой троицы стала Эллен Свейн, маленькая тихоня, но чересчур любопытная, слишком озабоченная подробностями последних часов жизни Летиции.
Из-за своего любопытства она и последовала за подругой в могилу 31 марта 1896 года.
Ему было известно до мельчайших деталей все, что случилось с ней и с остальными.
* * *
…Он нашел дневник в холодный дождливый день, какие иногда случаются даже летом. Скучая от безделья, он забрел в каретный сарай, теперь служивший гаражом.
Взобравшись по шаткой лестнице на пыльный душный чердак, он от нечего делать начал рыться в стоявших там коробках.
В одной из них был совершенно бесполезный хлам: старые ржавые лампы, выцветшая старая одежда, горшки, кастрюли и стиральная доска, облупившиеся туалетные приборы с треснувшим или потускневшим зеркалом. Все это были вещи, которые прячут с глаз долой, чтобы со временем починить или отдать, а потом забывают про них.
В другой коробке лежали толстые альбомы с рассыпавшимися в прах страницами, заполненные фотографиями прямых, как палка, людей с застывшими лицами, упорно не желавших обнаружить свои эмоции перед фотоаппаратом.
В третьей коробке были книги, пыльные, разбухшие от сырости, с выцветшим шрифтом. Он любил читать, но даже тогда, в свои четырнадцать лет, он отбросил книги, едва взглянув на них. Шедевров среди них не было.
Складывая их обратно в коробку, он наткнулся на выцветшую тетрадь в кожаном переплете. Он открыл тетрадь — страницы ее были густо исписаны поблекшими чернилами.
Первая запись была датирована 7 сентября 1891 года. Она начиналась словами: «Я убил Маделайн».
Он взял дневник, никому о нем не сказав. Годами он перечитывал его почти ежедневно, пока дневник не вошел неотъемлемой частью в его собственную память. Со временем он стал отождествлять себя с автором, разделяя его чувство превосходства над жертвами, отдавая должное тому, с каким подлинно актерским искусством убийца скорбел вместе с родными своих жертв.
Начавшись как временное наваждение, это ощущение развилось у него в манию, в настоятельную потребность самому почувствовать пережитое автором.
Больше он уже не мог удовлетвориться совершением преступлений в своем воображении.
Четыре с половиной года назад он совершил первое убийство.
Девятнадцатилетняя Марта присутствовала на вечеринке, которой ее дедушка и бабушка отмечали завершение летнего сезона. Лоуренсы были известной и уважаемой семьей в Спринг-Лейк. На этой вечеринке он и увидел Марту. На следующий день, седьмого октября, Марта отправилась на утреннюю пробежку по берегу океана. Домой она не вернулась.
Сейчас, четыре года спустя, следствие по делу о ее исчезновении все еще не было закончено. Недавно прокурор графства Монмаут поклялся публично не ослаблять усилий по обнаружению истины. Слушая эти пустые обещания, он усмехался.
Какое он получал наслаждение, когда слышал разговоры о Марте, возникавшие время от времени у кого-нибудь за ужином!
«Я бы мог рассказать вам все до мельчайших подробностей», — думал он, и о Карле Харпер тоже. Два года назад он увидел ее на ступенях отеля «Уоррен». Как и Маделайн из дневника, она была в белом платье, практически в рубашечке, без рукавов, облегающей, выставляющей напоказ каждый дюйм стройного молодого тела. Он начал повсюду следовать за ней.
Когда три дня спустя она исчезла, все поверили, что на нее напали, когда она возвращалась домой в Филадельфию. Даже прокурор, твердо вознамерившийся раскрыть тайну исчезновения Марты, не подозревал, что Карла так никогда и не покидала Спринг-Лейк. Наслаждаясь своим тайным знанием, он с беззаботным видом прогуливался вечерами по берегу, обмениваясь шутками с друзьями, соглашаясь с их мнением, что уходящая зима еще преподнесет им сюрпризы.
Но даже во время этой пустой беспечной болтовни он ощущал все растущую потребность довести количество своих жертв до трех. Приближалась годовщина третьего убийства столетней давности, а он еще не выбрал очередную
