Пролог
Этот город был пустым и малонаселенным. Дома, в старом стиле, словно сошедшие с фотографий, запечатлевших некоторые улочки времен девятнадцатого века, будто бы выражали его отчуждённость от остального государства. Остальной мир стал огромным механизмом, слабо способным вобрать в себя новые детали. Так маленькие, оторванные из-за произошедших ранее катаклизмов, городишки постепенно превращались в безлюдные пустыри. Некоторые выживали и жили своими силами. Кто-выращивал еду на собственных полях, кто-то незаметно торговал с соседними странами, а кто-то делал и то и другое, да к тому же принимал к себе разные светлые умы, сбежавшие из мегаполисов, не выдержав тамошней жизни.
Этот город был из таких. Взяв себе имя инженера-беглеца Стронгля, принёсшего с собой разные диковинные механизмы, он начал жить собственной жизнью. Остатки индустрии, довольно обширные поля, и, пусть кое-как, но всё же налаженная торговля с соседними странами, позволяли ему вполне неплохо жить. Именно жить, не выживать. За исключением нескольких внутренних неудобств.
Проблемой стали преступления, в первое время совершаемые регулярно, ведь контроль над законом не осуществлялся должным образом. Поняв, что посадка в тюрьму не снижает уровня преступности, городские власти решили поставить в первую очередь телесные наказания, вроде избиения розгами, кнутами и плетями, а также смертные казни.
Самой распространённой стала казнь через повешение. Чтобы не пугать жителей, было решено вешать осуждённых на смерть в самой дальней аллее, стоящей на окраине города. За долгое время на деревьях скопились целые толпы мёртвого народа. Из-за этого она получила название Аллея Висячей Толпы.
Как говорится, именно это место сыграло ключевую роль в нашей истории.
Глава 1
Стояло лето. Мокрое и холодное лето. Практически каждый солнечный день чередовался с сильнейшим ливнем. А когда, наконец случалось что-то новое, то это был сильный ветер. Почти ураган. В один из таких, ничего не предвещающих июльских дней, когда ветер всё так же, как обычно, гонял по улице листья деревьев, листы бумаги и прочий мусор, а с неба накрапывал мелкий дождик, в отделение местной газеты «Глашатай» сломя голову ворвался человек, бледный от ужаса.
Он добежал до кабинета главного редактора, по пути расталкивая всех, кому не повезло стоять на его пути. Распахнув дверь кабинета, он увидел главреда, который хотел было обрушить всю накопившуюся злость на него, за такую наглость, но вдруг признал в нём старого знакомого. Сменив гнев на милость, хозяин кабинета спросил вошедшего:
— Мишка, ты, что ли? Ты по делу или так?
— По делу, Павел Семёнович, по делу. Меня чуть не убили!
— Какова может быть моя помощь? Мы новости пишем, а не преступления расследуем. Тебе надо в полицию обратиться.
— Я уже был у них. Они сказали, что не расследуют такое. Ну и я сразу же побежал к вам.
— Так, а что же всё-таки стряслось? — весть о возможной сенсации не оставила его равнодушным. — Рассказывай с самого начала.
В голос главного редактора вернулась привычная твёрдость и требовательность. За последний месяц не произошло ничего интересного, что абсолютно выбило Павла Семёновича из колеи. Газета, ранее рассказывающая о грандиознейших событиях, стала выпускать новости практически обо всём и даже слегка привирать. Но заявление главредовского гостя дало ей надежду на спасение от «пожелтения».
И гость заговорил. Быстро, сбивчиво, но, вроде, понятно.
Внимательно выслушав, и обдумав услышанное, главный редактор резко встал и, подойдя к выходу, сказал:
— Идём.
Гость поднялся со своего места и последовал за успевшим покинуть кабинет Павлом Семёновичем.
Выйдя из кабинета, они прошли по коридору и зашли в другой, меньший по размеру, где сидел всего один человек. Это был худощавый юноша, с крайне измученным лицом и синяками под глазами. Когда двое вошли, тот как раз закончил работу за печатной машинкой и откинулся на спинку стула, потягиваясь.
— О, Женя, ты уже дописал? Отлично, у меня тут для тебя дело есть! — воскликнул Павел Семёнович, входя.
— Да, а что за дело? Можно мне для начала домой схожу, да высплюсь? Я тут со вчерашнего дня и меня прямо сейчас в сон клонит. — после этих слов он сладко зевнул, прикрывшись рукавом кофты.
— Сначала выслушай. Миша, расскажи ему всё, что рассказал мне.
— Ага, давай. Чёрт с вами, всё равно ж не отпустите.
С этими словами Евгений вынул из печатной машинки последний лист, положил его в лежащую рядом стопку, и вставил новый. И Михаил под треск клавиш, сбивчивым голосом заговорил:
— Так вот, пошёл я значит в Аллею нашу, к тому месту, где Марине Пономарёвой монумент поставили, ну, которую тот…
— Мы все помним, что тогда случилось, давайте перейдём к сути. — перебил его записывающий.
— Да-да, к сути… Решил я там прибраться слегка, цветочков новых посадить, а то моя очередь, вроде как. Дошёл я значит до места, часа в два, спокойно, без происшествий. Начал наводить порядок и провозился аж до шести. Тогда уже темнеть начало и я, собрав все свои вещи бросил взгляд на столетний дуб, что напротив стоял. А там, мерно покачиваясь на ветру, на меня висельники смотрят! Да таким холодным, будто осуждающим взглядом…
— А как они смотрели, если они обычно в мешках висят? — поинтересовался Евгений.
— Так ведь у них глаза светились! Белым таким светом…
— Всё равно как-то не верится…
— В наше время и не такое бывает! У меня у племянника в научной книге есть ритуалы по оккультизму… А ведь выходят такие из-под гостовской печати! — вклинился Павел Семёнович, — Так почему же не может быть этого?
— Да потому, что даже при этом, так быть не может. Не припомню, чтобы при мороке очевидец обращал внимание на такие мелочи, как ветер. А это определённо морок.
— Ладно, позже с этим разберёмся, Михаил можешь ещё что-то рассказать?
— Да, я, когда убегал оттуда, услышал шёпот, тихий такой…
— А что говорил шёпот? — Евгений на время оторвал глаза от машинки.
— Да, он пел… Какую-то старую
