Ожил вмонтированный в столешницу экран монитора, стоящий наклонно, чтобы никто, кроме Смита, не мог его увидеть. Черный экран сливался со стеклом. Светились только ярко-оранжевые буквы.
Смит коснулся края стола. Как только клавиатура засветилась, он тотчас пробежался пальцами по клавишам.
Система отслеживала все публикуемые сообщения и новости.
Шеф КЮРЕ скользнул глазами по строчкам, и по его спине, сгорбленной от старости и трудов, пробежал холодок.
ПРИ ВЫХОДЕ ИЗ СЛУЖЕБНОГО АВТОМОБИЛЯ ВОЗЛЕ БИБЛИОТЕКИ ИМЕНИ КЕННЕДИ В БОСТОНЕ, ШТАТ МАССАЧУСЕТС, ВЫСТРЕЛОМ В ГОЛОВУ РАНЕН ПРЕЗИДЕНТ США. СРОЧНО ПЕРЕПРАВЛЕН В ВОЕННЫЙ ГОСПИТАЛЬ. О ЕГО СОСТОЯНИИ НИЧЕГО НЕ ИЗВЕСТНО.
В этом лаконичном, написанном жестким телеграфным стилем сообщении таился кошмар. Смит с трудом сглотнул.
— Опять то же самое, — произнес он.
* * *
Главный хирург Массачусетского военного госпиталя Кевин Пауэрс мыл руки, готовясь к намеченной операции. Неожиданно в двери появился главный администратор и только и успел вымолвить:
— Президент...
Несколько мужчин в строгих костюмах и темных очках втолкнули его внутрь — дверь при этом широко распахнулась, — схватили Пауэрса за синий хирургический халат и потащили в операционную.
Перед лицом хирурга блеснул золотистый значок.
— Секретная служба, — отрывисто произнес один из мужчин.
Перед Пауэрсом с ошеломляющей ясностью возникла картина происшедшего.
— Президент? — выпалил он.
— Рана в голову.
— Господи.
Агенты ввели бледного, двигавшегося, будто заводной, Пауэрса в двустворчатую дверь операционной.
Врач запротестовал.
— Вы не прошли санобработки.
— Нет времени, — ответил агент. — Вот он. Спасите его, пожалуйста.
Пациент уже лежал на операционном столе. Охранники подготовили его, сняв дорогой костюм и белье. При этом они скрипели зубами, сдерживая слезы ярости и безысходности.
Тело лежало совершенно неподвижно, лишь чуть покачивалось, когда к нему прикасались.
— Это что — огнестрельная рана?
— Выстрел в голову, — отозвался агент.
Пауэрса подвели к пациенту. Когда его взгляд упал на рану, он понял, что надежды нет. По крайней мере на восстановление мыслительных способностей.
Пуля обнажила розовато-серую массу мозга. Она вяло пульсировала. Электрокардиограф начал выписывать дрожащую синусоиду, сопровождаемую частыми гудками.
— Плохо дело, да? — со слезами в голосе спросил агент.
— Принимаемся за работу, — угрюмо сказал Пауэрс, надев перчатки и взяв скальпель.
Он осторожно сдвинул окровавленные волосы. Все ахнули, а врач мучительно поморщился: рана оказалась больше, чем можно было предположить.
Электрокардиограф вдруг загудел — негромко, непрерывно, жутко. Медсестра сказал:
— Ровная линия.
— Оживите его! — выкрикнул один из агентов.
— Успокойтесь, — отозвался Пауэрс.
— Мы не можем его потерять!
— Очень сожалею. Он умер.
Чьи-то сильные руки схватили Пауэрса за плечи.
— Спасите этого человека! — хрипло произнес кто-то с ожесточением.
— Его невозможно спасти, черт побери! Третья часть мозга превратилась в пульпу. Если я верну его к жизни, он будет увядшим растением. Вы этого хотите?
Никто не ответил. Руки, сжимавшие плечи врача, одна задругой разжались. Агенты, не стесняясь, плакали. Один из них почему-то мерно колотил кулаками по белой кафельной стене, покуда она не окрасилась кровью.
Прикрыв чистой простыней неподвижное тело, оскверненное насилием, доктор Кевин Пауэрс был способен лишь тупо думать, что вошел в историю.
Однако ему тоже хотелось от безысходности молотить по стене трясущимися кулаками.
* * *
Журналисты и толпа любопытствующих прождали еще часа два возле госпиталя на холодном декабрьском воздухе. Никаких сообщений. Из-за отсутствия фактов рождались слухи. Они становились все безрадостнее, и надежда на то, что Президент выживет, потихоньку умирала.
Небритый мужчина в летных очках и бейсбольной кепочке то и дело твердил: «Сегодня я стыжусь быть американцем. Стыжусь быть американцем». С его замерзших пальцев свисала видеокамера. Время от времени он снимал ошеломленные лица.
В начале третьего часа Пепси Доббинс выскочила из такси и стала протискиваться сквозь толпу. Все стояли, как овцы, обратив взгляды на верхний этаж зданий. Кое-кто склонял голову в печали или молитве.
Пепси протиснулась к воротам госпиталя, которые охранялись стоявшими навытяжку полицейскими с каменными лицами. За ней следовал оператор с камерой.
— Пропустите! Я Пепси Доббинс.
— Вход воспрещен.
Девушка отчаянно заспорила.
Над зданием раздался шум вертолета. Все взгляды обратились вверх. Пепси, чтобы лучше видеть, сделала шаг назад.
Большая оливково-зеленая с черным машина величественно опустилась на крышу госпиталя и скрылась из виду. Меньше чем через сорок секунд она поднялась снова и величаво полетела в сторону аэропорта.
— ВМФ-1, — прошептал кто-то. — Вертолет Президента.
— Может, он жив, — произнес другой.
— А может, его тело переправляют в Вашингтон, — уныло откликнулся третий.
Пепси резко обернулась к полицейским и спросила:
— Куда отправляют Президента?
— Обратно в Вашингтон, — безжизненным голосом ответил один из них.
— Я требую аудиенции у директора госпиталя! — заявила журналистка.
— Весьма сожалею.
— Требую сведений.
— Вы знаете то же, что и мы.
— Жив Президент или мертв?
— Неизвестно.
— Начинается утаивание? Да?
— Никакого утаивания, — резко отозвался другой полицейский.
— С чего вы взяли? Значит, вы знаете больше, чем говорите?
— Отстаньте, — чуть ли не хором ответили оба полицейских. Потом сомкнули губы и ничего не выражающими глазами уставились поверх Пепси Доббинс в пустоту.
Девушка пробилась к телефону-автомату и позвонила в вашингтонский отдел новостей АТК.
— Президент скончался.
— На сей раз ты получила подтверждение?
— ВМФ-1 сел на крышу госпиталя и тут же поднялся снова. Полетел в аэропорт.
— Ты уверена, что на борту находится труп Президента?
— Пленку ты видел. Остаться в живых после такого выстрела невозможно. Массачусетский военный госпиталь — один из лучших в стране. Будь Президент жив, его не посмели бы тронуть с места.
— Пепси, материал очень важный, нельзя выходить с ним в эфир без подтверждения.
— Идиот! Хочешь, чтобы Си-эн-эн снова нас обскакала?
— Хочешь опять предстать дурой перед всей Америкой? — парировал завотделом.
— То была не моя вина. А этого болвана-техника.
— Не клади трубку.
Журналистка нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, отсчитывая секунды. На сей раз она не даст себя обскакать. Даже если для этого придется подойти к какой-то из съемочных групп и выхватить микрофон.
В трубке снова послышался голос завотделом:
— Белый дом выступил с заявлением.
— Что же в нем говорится?
— Что Президент сегодня обратится к нации.
— Чушь! Мы все видели, как у него слетела верхушка черепа.
— Белый дом дает понять, что он жив.
— Господи! Это же сокрытие сведений! Ты хоть понимаешь, каким значительным становится этот материал?
— Пепси, не горячись. Возможно, речь шла о вице-президенте. Если произошло самое худшее, Президент теперь он.
— Какие позывные у нашего местного филиала?
— Пепси, не смей выходить в эфир без моего разрешения, как в тот раз в Балтиморе.
— Идет утаивание фактов. А я нахожусь в центре событий.
— Послушай, сделаем вот что. Все торчат возле госпиталя, так?
Пепси оглядела толпу широкими злобными глазами.
— Так. Разумеется. Я вижу съемочные группы Эм-би-си, Би-си-эн и «Бокс».
— Возвращайся на место преступления. Посмотри, что можно выяснить там.
— Но ведь материал здесь.
— Нет, материал на ВМФ-1, направляющемся к ВВС-1.
— Может, мне удастся пробраться на борт...
— Вряд ли. Но если имеет место утаивание фактов, материал находится возле библиотеки имени Кеннеди.
— Я с тобой свяжусь, — сказала Пепси, повесила трубку и, заложив в рот два пальца, оглушительно свистнула.
К ней подъехало коричнево-белое бостонское такси.
— К библиотеке Кеннеди! — отрывисто скомандовала она, заталкивая в машину оператора.
Водитель с удивлением уставился в зеркальце заднего обзора.
— Вы не Пепси Доббинс?
— Она самая.
— Не дадите ли автограф? По-моему, вы самая смешная женщина на телевидении.
— Мне непозволительно быть смешной.
— Потому-то вы и смешная.
— Замолчите и поезжайте! — вскипела журналистка.
В жаркой аппаратной под «Миром Сэма Бисли» Римо Уильямс блокировал тянущуюся к его горлу руку из нержавеющей стали.
Рука не была ни быстрой, ни сильной. Она столкнулась с широким запястьем Римо и замерла — стальная кисть сжималась и разжималась, словно царапающийся металлический цветок.
