Ну что же, избежать контакта с неприятелем он явно не сумел и поэтому сидит сейчас в этой камере. Он еще раз припомнил подробности разговора с малым по имени Мэдокс — это подпадало под категорию «сопротивление противнику».
«О Господи! Я что же, все ему выдал? Что я ему там наговорил, черт меня дери?! Послал его к разэтакой матери и продолжал держаться своей легенды… потом выдал ему бодягу про ИРА, что вполне разумно… или нет?»
Потом он вспомнил про стрекало для скота. Воспользуются они им еще раз? Да… наверное.
А немного погодя Харри перешел к следующим пунктам тренировочного курса: к уходу от преследования, к избеганию контактов с противником, к выживанию в лесу… Ага! Вот к этому все и идет!
Он еще раз повторил в уме все этапы, стараясь объяснить их своей догадкой, что это очередной идиотский тренировочный курс, придуманный ФБР или ЦРУ. Именно так и должно быть! Всякое иное объяснение — просто бред сумасшедшего.
Его, видимо, готовят к какому-то крупному делу, и это испытание — мощный проверочный тест. Они задумали все это, чтобы определить его способности. А клуб «Кастер-Хилл» — то же самое, что и тренировочный лагерь ЦРУ «Ферма» в штате Виргиния.
«О'кей, ладно, — сказал он себе. — Первый тест я прошел. Теперь — это заседание. Поглядим, что будет там. Спокойствие, Харри! Главное, оставаться настороже».
И заорал, обращаясь к камере:
— Эй, вы, уроды! Я ж вам головы пооткручиваю! Шеи посворачиваю!
Потом он улегся на тонкий матрас и улыбнулся. Харри зевнул и погрузился в беспокойный сои.
В слепящем свете ламп и холоде ему снилось, будто он опять идет по лесу, пробираясь между деревьями. Фотографирует птиц, спорит с какими-то людьми, потом мирно и вежливо беседуете мистером Мэдоксом. Тот возвращает ему пистолет и говорит: «Он вам понадобится». Люди вдруг поднимают винтовки, к нему бегут собаки. Он вскидывает свой «глок» и нажимает на спуск, но пистолет не стреляет.
Харри быстро сел и стер с лица холодный пот. Срань господня!
Потом снова лег на спину и уставился в железный потолок. Что-то в поведении мистера Мэдока убеждало в реальности происходящего. Да нет! Не может быть!
Ведь если все это реальность, значит, его жизнь в опасности.
Открылась дверь, и чей-то голос произнес:
— Пошли с нами.
Часть III
Суббота
Морт-Форк, Лонг-Айленд
Если любовь — это ответ, тогда не могли бы вы по-иному сформулировать вопрос?
Лили Томлин
Мы с Кейт добрались до гостиницы в Маттитаке около десяти вечера, и зарегистрировались у хозяйки, напомнившей мне милых тюремных надзирательниц из городского исправительного центра Нью-Йорка.
Причудливое старое здание гостиницы превзошло мои ожидания. Говоря по правде, оказалось совершенно гнусным.
В субботу мы проспали допоздна, так что пропустили завтрак домашнего приготовления, а также избавились от необходимости знакомиться с другими постояльцами. Правда, двоих слышали ночью сквозь тонкую стену. Женщина явно любила поорать, но до оргазма, слава Богу, добралась только один раз.
Короче говоря, субботу мы провели, осматривая виноградники Норт-Форка. Они заменили здесь картофельные поля, которые я помню по своему детству. Лозы были уже вполне зрелые и давали отличный шардоне, мерло и так далее. В каждом винограднике мы дегустировали бесплатное вино, и мне особенно понравились белые совиньоны, очень сухие, с фруктовым букетом, но и с привкусом… ну да, картошки.
Вечером в субботу мы отправились в плавучий ресторан, с палубы которого открывался прекрасный вид на Пеконик-Бэй. Это было очень романтично, говоря словами Кейт.
Дожидаясь, пока освободится столик, мы посидели в баре, и бармен с грохотом выставил перед нами с дюжину сортов местных вин, которые можно было заказывать бокалами. Кейт и бармен — молодой парень, такой субтильный, что ему точно не повредили бы несколько недель тренировок в спортивном лагере, — обсуждали белые вина и в итоге единогласно выбрали одно, букет которого не слишком отдавал фруктами. А я-то думал, что виноград — тоже фрукт.
Потом этот парень спросил меня:
— А вам какое из вин больше нравится?
— Да все они хороши. Пожалуй, закажу «Будвайзер».
Он переварил услышанное и выставил нам новые полные бокалы.
На стойке бара лежала стопка газет, и я заметил заголовок в «Таймс»: «Пентагон планирует привить от оспы до 500 тысяч человек».
Вторжение в Ирак уже выглядело решенным делом, если, конечно, Саддам не пойдет на попятную. Я подумал, не позвонить ли своему букмекеру — узнать, каковы сегодня ставки, что война вот-вот начнется. Ставку следовало, конечно, сделать еще неделю назад, когда условия были более благоприятные, но поскольку я располагаю инсайдерской информацией, это было бы мошенничеством. И еще — не совсем этично зарабатывать деньги на войне, если ты не поставщик правительства.
Я спросил у Кейт, имеющей юридическое образование:
— Как по-твоему, кто я: контрактный правительственный поставщик или агент по контракту, работающий на правительство?
— Почему ты спрашиваешь?
— Пытаюсь решить этическую проблему.
— Ну, это, видимо, не такая уж серьезная попытка.
— Не груби. Я подумываю, не позвонить ли своему букмекеру и не поставить ли на иракскую войну.
— Разве у тебя есть свой букмекер?
— Ага. А у тебя?
— Нет. Это незаконно.
— Так я уже арестован? А с наручниками можно пока подождать?
Она сдержала улыбку и оглянулась по сторонам.
— Говори потише.
— Я стараюсь быть романтичным.
Тут подошла официантка и повела нас к столику.
Кейт изучила меню и спросила, не взять ли нам дюжину устриц на двоих, лукаво напомнив:
— Они действуют как хороший афродизиак.
— Это не совсем так, — возразил я. — Неделю назад я съел дюжину, а сработали только одиннадцать. — И добавил: — Шутка.
— Да уж, пусть это лучше будет шутка.
Ресторан специализировался на морепродуктах, так что я заказал утку по-лонг-айлендски. Утки ведь плавают, не так ли?
Мне было хорошо, я пребывал в совершенно расслабленном состоянии вдали от стрессов, города и службы.
— Это была неплохая мысль, — сообщил я Кейт.
— Нам просто следовало уехать.
Я вскользь подумал о Харри, который отправился на север штата, и хотел уже еще раз спросить Кейт про клуб «Кастер-Хилл», но вспомнил, что цель нашего приезда сюда — забыть про все связанное с работой.
Кейт занялась винной картой и после весьма занимательного обсуждения с официантом заказала бутылку чего-то красного.
Его принесли, она отведала и вынесла вердикт, что отличный букет со сливовым нюансом вполне подойдет к моей утке. Не думаю, чтобы мою утку заботил этот вопрос.
Как бы то ни было, Кейт подняла свой бокал и предложила:
— За тех несчастных, которые не могут уехать на уик-энд.
— Аминь, — поддержал я.
Мы чокнулись и выпили. Сливовый нюанс был, видимо, только в ее бокале.
Я поднес свой бокал к свету и сказал:
— Отличный веник.
— Отличный что?!
— Букет.
Она закатила глаза.
Ну вот мы замечательно поужинали в превосходной обстановке, и прелестные синие глаза Кейт сверкали в отсветах свечей, а от красного вина мне было тепло и уютно.
В такие моменты легко притворяться, что все в мире хорошо. Это, конечно, невозможно, но имеет же человек право время от времени отключаться от всех проблем и делать вид, будто мир вовсе не катится в преисподнюю.
И если уж речь зашла о подобном, все мои знакомые до сих пор говорят, как сильно изменилась их жизнь после 11 сентября, и это далеко не самое плохое. Многие, включая меня, да и Кейт тоже, вроде как наконец проснулись и заявили: «Хватит размениваться на всякие мелочи. Настало время восстановить контакты с людьми, которые тебе нравятся, и избавиться от тех, кто не по нутру. Мы не умерли — значит, надо продолжать жить».
Мой отец, ветеран Второй мировой, однажды попытался описать мне настроение, царившее в стране после Перл-Харбора. Он не очень хорошо управляется со словами, к тому же у него возникли определенные трудности при попытке нарисовать картину Америки в первое Рождество после 7 декабря 1941 года. В конце концов это ему удалось, и он сказал: «Мы все были напуганы, так что пьянствовали и трахались напропалую, а еще навещали тех, кого давно не видели, и люди посылали друг другу открытки и письма — все снова объединялись и помогали друг другу, так что на самом деле все было не так уж плохо. — А потом спросил меня: — И разве требовалась война, чтобы додуматься до этого?»
Да, папочка, требовалась, потому что вот такие мы есть. А после 11 сентября прошлого года мои родители два дня подряд пытались связаться со мной из своей Флориды, и когда наконец дозвонились, потратили минут пятнадцать, чтобы рассказать, как они меня любят, что стало для меня в некоторой степени сюрпризом. Но я совершенно уверен — они именно это и хотели мне сообщить.
