Она задумчиво поводила пальцем по столу.
— Да нет, вроде. Хотя, знаешь, люди меняются со временем.
Максим сделал глоток из именной чашки.
— Я мало изменился, — сказал он.
— Ну, почему же? Раньше, насколько я помню, ты в лесу не просыпался. Драк всегда избегал. А сейчас, прямо как герой боевика. В пять утра к бывшей девушке, окровавленный весь…. Что ж ты к маме не поехал?
Вот мы и подошли к самому интересному, подумал Максим. Говорить, нет?
— А я ее не помню, — рискнул он.
— Как это — не помню? — оторопела Алена.
— А вот так. Я свое имя-то вспомнил только по пути сюда, в машине. И всю дорогу уверен был, что домой еду.
— А меня увидел и сразу узнал, так что ли? — усмехнулась Алена. — Более слабого вранья никогда в жизни не слышала. Сказал бы сразу, соскучился, решил на жалость подавить.
— Ну и как, получилось?
— Что, получилось? — не поняла она.
— Ну, на жалость…?
Алена подняла на него глаза, и Максим внезапно вспомнил ее лицо у себя на плече ранним утром. Птицы, поющие за окном, уютное тепло одеяла и ее сонное лицо. «Привет», — говорит она одними губами…
— Получилось, — выдернула Алена его из воспоминаний.
В горле встал комок.
— Ну, а ты как? — торопливо спросил Максим.
— Я? — она тряхнула головой. — Отлично. Вышла замуж, родила девочку, развелась. Сейчас главным бухгалтером работаю. В крупной-прекрупной фирме. А мама с Дашкой сидит.
— Так мама твоя на другом конце города живет.
— Так, я к ней и езжу несколько раз в неделю. После работы. Вот такая у меня прекрасная жизнь.
— Понятно, — кивнул Максим. — Муж-то как?
— Муж объелся груш, — ответила Алена, поднимаясь. — Ты чай допил?
— Нет еще.
— Так допивай, и спать пошли. Мне вставать через час надо. Ляжешь на диване. А когда уходить соберешься, просто дверь захлопнешь.
Внезапно горячее чувство благодарности буквально затопило Максима.
— Ален, — сказал дрогнувшим голосом он. — Ты просто ангел какой-то…
— А ты этого раньше не замечал? — остановилась она в дверях кухни. — Или просто разглядеть не хотел?
— Хотел, но…
— Хватит, — она подняла ладонь. — Завтра поговорим. Ты все равно уже носом клюешь.
— Иду, — кивнул он и торопливыми глотками допил чай.
Поднялся.
Его ощутимо пошатывало от выпавших переживаний.
Спать, подумал Максим с вожделением. Спать…
На негнущихся ногах он проследовал за Аленой.
Диван уже был расстелен.
— Ложись, — сказала она. — Только я тебя сразу предупреждаю, никаких…
А Максим уже спал.
Неловко завалившись на диван, он уткнулся головой в подушку и моментально вырубился.
Алена подняла его ноги, накрыла пледом и секунду посидела рядом на корточках. Потом, со вздохом поднялась.
— Спокойной ночи, Макс.
А Максим уже шел по Новому Арбату. Шел, выискивая глазами Мерседес в сто сороковом кузове. Рядом горели огни реклам, шли люди, а он все искал и искал, лихорадочно шаря по машинам глазами. Напротив «Спорт-бара» он увидел его. Ярко фиолетового цвета, весь в спойлерах, с до блеска начищенным элегантным антикрылом.
Там, в машине за тонированными стеклами, его ждал Тарас Петровский и возможное спасение.
3
Петровский оказался приятным грузным мужчиной лет под сорок, без малейшего намека на бороду. Под густыми бровями находились большие серьезные глаза, разделенные широким носом, строгие губы стискивали трубку, а намечающийся двойной подбородок утопал в высоком воротничке наверняка дорогой рубашки. Весь он был ухоженный и умиротворенный, да и в машине его висел запах некого благополучия.
Тихо урчал двигатель, а неярко светившаяся в темноте панель приборов дополняла ощущение защищенности и уюта.
Максим с удовольствием вытянул ноги на пассажирском сидении и покосился через плечо на двух типов, расположившихся сзади и выглядевших слишком внушительно для специалистов по химии.
Тарас перехватил его взгляд.
— Это мои ребятки, — сказал он. — Ничего не видят, ничего не слышат. Можешь говорить что хочешь.
— Я думал, вы один будете, — сказал Максим.
Тарас усмехнулся.
— Видишь ли, — сказал он, — теперь с тобой опасно просто так общаться. Слухами земля полнится, понимаешь?
У Максима похолодело внутри, и он машинально подобрал под себя ноги.
— Узок круг революционеров, — пробормотал он, нащупывая сигареты. Внезапно захотелось курить.
— … страшно далеки они от народа, — подхватил, кивнув, Тарас цитату. — А ты, собственно, что предполагал?
Наконец Максим нашел сигареты, вытащил одну и закурил, щелкнув зажигалкой. Его была мелкая и очень неприятная дрожь. Проклятый, подумал он. Всего лишь день, а уже проклятый. Тарас со странным дружелюбием следил за его действиями.
Затянувшись, Максим посмотрел на него.
— Но вы-то не из наших. У вас же охранная контора.
— Ты популярная личность, — пожал плечами Тарас. — Отличный специалист. Мы приглядываем за некоторыми… специалистами.
— Химиками?
— Не только. Существует множество областей. И знаешь, — он посмотрел на него, — если бы ты не позвонил мне сегодня, завтра я бы с тобой связался. Обязательно. Мы обычно помогаем людям в твоей ситуации.
— Кто это «мы»?
— Мы, — повторил Тарас и выпустил клуб дыма из трубки. Курил он ее умело и с явным удовольствием, — Клуб альтруистов. Знаешь, кто это — альтруисты?
— Знаю, — кивнул Максим. — Обижаете.
— Ну, почему же, — пожал он плечами и кивнул на заднее сидение. — Они вот не знают.
Сзади заворочались.
— Ненавижу это модное слово, но скажу, — с горечью произнес Максим. — Меня банально подставили. Я хотел завязать с производством этой дряни, когда все узнал. Привыкание с третьей дозы. Представляете? И я это разработал. Вот этими, собственными руками…. Мы занимались обезболивающим для безнадежных больных. Я и придумывал «Сигму», как лекарство. А когда узнал, как мое лекарство стали применять…. Решил прекратить все это. А меня банально сдали. Меня предали собственные друзья.
— Хм… — сказал Тарас после паузы. — Как-то слишком много «я», «меня», тебе не кажется?
— В смысле?
— Успокойся.
— Не могу, — помотал головой Максим. — Вторые сутки — не могу.
— Но ведь тебе еще ничего не объявили.
— А вы в курсе всех событий? — удивился Максим.
— Разумеется. Только не спрашивай, как, ладно? Так ты что думаешь?
— Думаю, завтра позвонят. Договоримся о встрече, — Максим судорожно вздохнул. — И на ней меня убьют.
Тарас покивал в темноте.
— Ты — сильный парень, — сказал он. — Так спокойно говоришь о собственной смерти…
— Поверьте, не спокойно.
— Верю. Но ты прав. Им тебя убрать необходимо, — произнес он, глядя вперед на дорогу. Он сказал это так просто и буднично, что Максим понял: правда. Завтра, послезавтра, максимум — неделя и он, Максим, перестанет жить. Несмотря на страх, он до сих пор не верил, что это возможно — раз, и все. А теперь…. Это не сон. Это на самом деле происходит с ним, любимым и обожаемым, в общем-то, совсем неплохим парнем, идиотом, вляпавшемся в очередное дерьмо. И, судя по всему, последнее.
Он закашлялся, подавившись дымом.
Тарас посмотрел на него.
— В милицию идти глупо, — сказал он. — Ты это понимаешь?
— Да, — откашлявшись, кивнул Максим. Глаза слезились то ли от кашля, то ли от жалости к самому себе. — Что же мне делать?
Тарас вынул трубку и повертел задумчиво ее в руках.
— Просто выжить. Если они будут уверены в твоей смерти, искать не станут. Мы тебе сменим фамилию, имя, можно даже лицо поменять.
— И как же мне выжить?!
— А так, — сказал Тарас и вдруг всем корпусом повернулся, — Пойми, другого варианта нет. Если за тебя кто-нибудь подпишется, будет война. За тебя никто не встанет, поверь. Поэтому, у тебя есть дилемма. Либо бежать, любо принимать мое предложение.
— Куда же мне бежать? Без работы, без денег… Я из Москвы за всю жизнь два раза выезжал, да и то, в Анапу, с родителями. Нет, бежать мне некуда…
— Значит, не беги, — пожал Тарас плечами.
— Но как тогда?….
— Выжить? Как? Пойти на встречу, получить обещанную пулю в лоб и воскреснуть. А потом начать новую жизнь.
— Я что похож на Маклауда?
— Тебя невозможно будет убить обычными, человеческими методами, — произнес Тарас, а Максим внезапно поверил.
— Что я должен сделать? — после паузы спросил он.
— Прежде всего, пообещать, что когда все закончится, ты станешь работать на меня, — сказал Тарас и вдруг рассмеялся. Максим недоуменно на него посмотрел. — Извини, — оборвал тот сам себя, — просто, когда я произношу эту фразу, многие начинают странно на меня косится. Ну, знаешь, всякая чушь. Приходит человек в критический жизненный момент и предлагает панацею в обмен на преданность. Выглядит, будто я души приобретаю, нет?
