— Надо спрашивать не «кто», а почему, — ответил Кальдрон. — «Кто» — мы уже потом легко поймем.
— Да-да-да, я еще не научился правильно ставить вопросы. — Дальмату было неприятно, что ему при всех сделали замечание.
Мистраль разрядил обстановку:
— Не в этом дело. Сейчас мы не спрашиваем «кто», не спрашиваем «почему», а дешифруем имеющуюся информацию. Ингрид, проверьте в Главном управлении по САЛЬВАКу,[7] не отмечались ли прежде убийства такого типа. Венсан, позвоните в Институт судебной медицины, узнайте, когда будет аутопсия. Жозе, свяжитесь с ребятами, которые поехали к нотариусу, узнайте номер ее мобильного — у хозяина он должен быть. А там уже узнаем побольше, кто она такая, кому звонила и так далее.
В половине пятого секретарша доложила, что прибыла пожарная команда, вскрывавшая квартиру Элизы Норман. Снимать их показания Мистраль отправил Дальмата и Фариа. Через полтора часа, когда пожарные собирались уходить, Мистраль подошел сам немного поговорить с офицером.
— Не скрою, мне очень хотелось бы узнать, чем дело закончится. Интересно же, кто способен на такое убийство, — вздохнул офицер-пожарный.
— Я, конечно, надеюсь, скоро вам позвонить, — улыбнулся Мистраль. — И это будет означать, что мы со всем уже этим делом закруглились. Только… судя по тому, что мы имеем, я сомневаюсь. Вот еще что: возвращаясь с адреса, я слушал по радио новости; сказали, что из-за аномальной жары смертность подскочила почти на сто восемьдесят процентов. Ваши там через край не хватили?
— Нет, совсем нет. У нас полнейшая санитарная катастрофа, только публика об этом еще ничего не знает! Все морги в больницах забиты до отказа, и это не считая пожилых людей с полным обезвоживанием организма, которых туда везут одного за другим и кладут в коридоры — в палатах мест нет. А еще учтите, время отпускное, народа везде не хватает… — Офицер сделал многозначительную паузу.
Мистраль тем временем смотрел на трех пожарных, дожидающихся своего шефа. Один из них привлек его внимание.
— Вон у того парня лицо все искромсано. Что с ним случилось?
— Насколько знаю, автокатастрофа. Вылетел через лобовое стекло, вот и изрезал себе лицо. — Офицер говорил тихо, чтобы подчиненные не слышали.
— На деле?
— Нет, в отпуске. Он служил морским пожарным, приехал сюда из Марселя. У нас несколько месяцев. Решил покинуть родные места — семейные проблемы, все такое. А поскольку пожарные на военной службе есть только в Марселе и в Париже, его сюда и перевели. Нормальный парень, физически очень сильный, хоть этого сразу и не скажешь, а вот душевно его сильно тряхануло.
— Попал он после шока из огня да в полымя… Вот еще что: вы принесли запись телефонного звонка, которым известили о пропаже Элизы Норман?
— Да, я отдал диск вашим людям.
Мистраль вернулся в кабинет с чашечкой кофе. Капитан отказался составить ему компанию.
— Нездорово это — пить кофе после пяти вечера, — заметил Кальдрон. — Спать не будете.
— Пей не пей — я все равно не сплю. А дел выше крыши, взбодриться надо.
— Мне кажется, вам дела не хватало — прав я?
— Может, и правы, Венсан.
Человек был вне себя. Его опять решительно отшила телефонистка с ФИП. А ведь ему хотелось элементарного — поговорить. Поговорить с девушками с обворожительно-загадочными голосами, с женщинами без лиц. Он безумно желал, чтобы они обращались только к нему одному: к нему, а не к тысячам других мужчин, которые, он был уверен, все желают того же. Он хотел хотя бы мгновение слышать их негромкие слова, чтобы эти бархатные голоса произнесли его имя, хотел болтать немного о том о сем — недолго, но регулярно, по-дружески. Но нет! В этом пустяке ему было отказано каким-то цербером, имеющим право сказать грозное «нет». Вновь и вновь человек сталкивался с запретами: они преследовали его непрестанно.
Человек смертельно устал. Профессия тоже до смерти надоела ему: все время у кого-то на службе. Хорошо еще, что в служебной машине есть кондиционер, а то он вообще непонятно как выдержал бы. Особенно выбивали из колеи подколки молодых сослуживцев. Он притворялся, что смеется вместе с ними, но старался не поддерживать разговор. При любой возможности он мыл руки и обрызгивал лицо холодной водой. Если никак нельзя было не прикоснуться к кому-нибудь, а воды поблизости не наблюдалось — долго и тщательно вытирал руки бумажным платком. Иногда перехватывал удивленные взгляды сослуживцев: они смотрели на него и ничего не понимали.
Человек медленно-медленно ехал на «второе действие», как он это называл. Работал он целый день с двумя короткими перерывами на обед и потом еще под конец. Только сандвичи и вода из бутылки. Дел всегда по горло, а в такое время особенно. Он вернулся домой переодеться и неспешно постоять под холодным душем, потом взял все, что нужно для второго действия.
Человек сел за руль своего «форда». С Будапештской улицы свернул на Амстердамскую, неспешно проехал вдоль вокзала Сен-Лазар, оттуда прямо к церкви Мадлен, объехал ее и направился к площади Согласия. По радио он рассеянно слушал джазовую передачу, начавшуюся на ФИП минут пятнадцать назад.
Оставив справа Национальное собрание, он медленно двинулся от реки по бульвару Сен-Жермен, слушая Джона Колтрейна. Все окна в машине были опущены, горячий воздух пролетал через салон, но не охлаждал.
Слева на улице Святых Отцов расположились бар и автостоянка только по абонементам. Человек пожал плечами: кому нужен абонемент в августе? Он решил сделать передышку: сел за стол, заказал большой омлет и три раза пол-литра пива. Убийство на улице Мадам человек отодвинул от себя куда-то далеко, даже не вспоминал о нем. О том, что он совершит сейчас, тоже старался не думать. Он выпил еще двойной кофе, расплатился по астрономическому счету и все так же медленно отъехал. «Джаз на ФИП» уже заканчивался.
Вдруг человек почувствовал, будто в левый глаз впилось раскаленное острие. Он знал, что этот приступ сделает его ни к чему не годным, а сейчас это совсем некстати. Он в панике остановился, выключил мотор и как можно скорее схватил таблетки, зная, что они дадут только слабое облегчение. Пригоршню тегретола он запил почти половиной бутылки воды. Это лекарство следовало принимать в определенное время и никогда не превышать дозировку, но он предписания врача не выполнял.
Он уже все знал про эту боль: она начиналась в спине, с левой стороны под лопаткой, таким мышечным спазмом, что слезы брызгали из глаз, поднималась по позвоночнику, буравила череп, ухо, взрывалась в глазу. Диагноз: невралгия Арнольда. Уровень боли: выше терпимого. Лечение: сильные анальгетики.
Надо было терпеть: таблетки подействуют не раньше чем через полчаса. Он знал на опыте, что мышечную боль можно снять, сильно прижавшись к выступу стены или двери, — так он и поступал дома или в укромном месте. Теперь боль была невыносима — почти до потери сознания. Но только такой способ разбить комок мышц, давящих на нерв, из-за чего и начинались мучения в голове и в глазу, он считал эффективным. Человек изогнулся, прижал спину к углу сиденья машины — недостаточно твердому, но это лучше, чем ничего. Все же боль в спине стала совсем нестерпимой. Он еще плотнее прижался к изголовью сиденья.
Стук в окошко вернул его к реальности. Полицейский знаками велел ему опустить стекло.
— Прошу прощения, здесь стоянка запрещена. Только по абонементам.
— Да-да, конечно, — быстро проговорил человек. — Сию минуту уеду. Я просто подбирал бутылку с водой — закатилась за сиденье. Я думал, как бы не вылилась…
«Полицейское удостоверение достану только в самом крайнем случае, чтобы не начались расспросы: ты из какой службы да из какой бригады… Вопросы невинные, только я не хочу разговаривать — очень уж сильно болит», — думал человек.
Полицейский только покачал головой, не уходил — ждал, пока отъедет машина. Человек тотчас подчинился, глаз горел, голова разлеталась на куски, а мышечный ком в спине продолжал давить на нерв. Через несколько сотен метров он понял, что почти приехал к месту второго действия, и стал искать, где можно не бояться, что машину заберет эвакуатор.
В Шестом округе Парижа народу всегда очень много — это место любят и парижане, и туристы. Улочки здесь узкие, много дорогих магазинов, ресторанов и кафе с открытыми верандами. Человек терпел боль из последних сил, но он знал, как ее облегчить. Он направился к подземной стоянке на площади Сен-Сюльпис, доехал до третьего уровня и там остановился. Какие-то люди впопыхах поставили свою машину рядом с ним, даже не заметив его. Он подождал, когда они уйдут.
Человек распахнул дверцу настежь, вышел и встал на колени, спиной прижавшись к краю дверцы. Слезы выступили на глазах. Он нажал спиной на дверцу что было сил, чтобы разбить спазм. Было так больно, что он застонал и чуть не потерял сознание. Два-три раза ему приходилось прерваться: приходили люди забрать машину. Тогда он садился и переводил дух. Такой самомассаж продолжался полчаса. Потом понадобилось еще полчаса, чтобы как-то начать соображать. После этого человек выехал обратно, весь разбитый после приступа, но сам приступ прошел.
