Спотыкаясь, он дотащил грузное тело до берега и, обессиленный, рухнул, успев упасть первым. Ваня плюхнулся на него. Комбат осторожно оттолкнул неподвижное тело в сторону и вскочил на ноги, высматривая Николая.
Перевернутая лодка медленно крутилась в прибрежном водовороте. Ластычев бросился к ней. Он добежал и, ухватившись за просмоленный черный борт, напрягся и попытался перевернуть лодку, но сил не хватило. Чертыхнувшись, он опустился на колени, пошарил руками и наткнулся на какую-то мокрую тряпку. Комбат потянул на себя и почувствовал глухой удар в днище лодки. Удар изнутри.
Ластычев шумно выдохнул и набрал полную грудь воздуха. Он присел, погружаясь под воду, нащупал в темноте тело и обхватил его за пояс. Снова потянул на себя, словно большую тяжелую куклу.
Воздух заканчивался, Ластычев чувствовал, что начинает задыхаться. Он пробовал поднять голову и ударился о борт. Последний огромный пузырь вырвался из груди и глухо булькнул где-то над головой. Ластычев дернулся, отклонился назад и снова рванулся вверх, ощутив щекой шероховатые доски борта. Несколько мгновений он судорожно хватал ртом воздух, как огромная рыба, выброшенная приливом, но не отпускал Николая. Затем он налег на лодку плечом и снова потянул тело на себя.
Он увидел, как показались черные ботинки, а затем и все ноги, облепленные тяжелыми мокрыми штанинами. Ластычев закричал, собрал остатки сил и попробовал встать. В пояснице хрустело, руки грозили вот-вот лопнуть и оторваться, но он продолжал тянуть.
Наконец из-под лодки показалось все тело целиком. Николай лежал в воде лицом вниз, связанные руки, как спутавшиеся стебли камыша, качались на поверхности.
Комбат ухватил его за волосы, приподнял голову из воды и потащил за собой на берег. «Еще немного, и я сниму с него скальп...» – вяло подумал он.
На берегу он повалился на колени, но тут же заставил себя подняться. Перевернул тело Николая и посмотрел: подбородок того судорожно подергивался, будто он чем-то давился. Лас тычев снова перевернул его лицом вниз, приподнял за пояс штанов и, подставив под живот колено, сильно надавил.
Изо рта Николай плеснула тонкая струйка. Ластычев надавил сильнее, и в этот момент будто кто-то убрал невидимую преграду – тонкая струйка превратилась в мощный поток, Николая вырвало, он вскрикнул и закашлялся.
«Значит, дышит», – сообразил комбат и попробовал подняться, но перед глазами все закружилось, как в детстве, когда он слишком долго катался на карусели, ноги подогнулись, и он рухнул рядом с Николаем на прибрежный песок.
Несколько раз он упирался ладонями в песок и силился встать, но всякий раз подступавшая дурнота заставляла его в изнеможении падать на колени.
«Лодка... Ее унесет течением...» -думал комбат и снова пробовал встать, и снова все повторялось. Наконец он не выдержал и пополз на четвереньках обратно к воде.
Ластычев упрямо полз вперед, оставляя позади себя ямки в мокром песке. К счастью, лодка так и кружилась в пяти метрах от берега, но течение могло подхватить ее в любой момент, и тогда...
Комбат дополз до воды и окунул в нее похолодевшее лицо. Он помотал головой, словно полоскал ее, как грязное белье, и почувствовал, что в мозгах стало что-то проясняться. Лас тычев выставил одно колено и тяжело уперся в него обеими руками. Так нелепо, совсем по-стариковски, он не поднимался даже после самых тяжелых запоев.
«Пожалуй, теперь ты не тянешь даже на военрука в школе», – подумал он. Усмешка тронула его посиневшие губы, и... сразу стало легче.
Он встал и побрел по воде. Кеды хлюпали и норовили сорваться с ног, наверное, им было приятнее лежать в мягком иле, чем обнимать шершавые пятки обходчика.
Ластычев подошел к лодке. Он больше не пытался ее перевернуть. Он дождался, пока она сделает очередной оборот, затем протянул руку к кольцу, вделанному в носовую часть, и нащупал цепь. Она оказалась достаточно длинной («спасибо Господу за его маленькие радости!»), комбат перекинул ее через плечо и потащил лодку к берегу, прикидывая, что он, должно быть, сильно смахивает на бурлака. «Только те были на Волге... Впрочем, Ока в нее впадает, так что будем считать, что это одно и то же».
Перевернутые борта зашуршали по дну, Ластычев снял цепь с плеча и вытянул на всю длину – этого было достаточно, чтобы обмотать ее вокруг прибрежного куста, выглядевшего вполне надежно.
Он постоял немного, похлопывая себя по карманам, после неожиданного купания сигареты превратились в табачную кашу, и Ластычев, вздохнув, списал их по статье «боевые потери».
– Ефрейтор! – хрипло сказал он. – Судьба-злодейка забросила нас на необитаемый... точнее, теперь уже обитаемый, остров. Фрегат цел, но пушки, кажется, того... Утонули.
Неверными шагами он подошел к мальчику и нагнулся, чтобы тронуть его за плечо, и в этот момент Ваня сел и посмотрел на него ясными глазами -до того осмысленными, что комбату стало не по себе. Теперь круглое лицо и торчащие уши смотрелись глупой ошибкой, казалось, они принадлежали совсем другому человеку, кому угодно, но только не этому парню.
– Это здесь! – сказал он.
Ваня поднялся, смешно выпятив круглый толстый зад, но Ластычев даже не улыбнулся. Он вдруг почувствовал, что сейчас должно произойти что-то важное. Что-то очень...
Ваня махнул рукой в сторону леса, вплотную подступавшего к берегу, не такому обрывистому, как в Бронцах, а пологому. Мальчик смотрел куда-то в глубь леса и, казалось, что-то там видел.
– Пойдем. – Он протянул комбату руку. – Я должен тебе показать.
«Что показать?» Было в его словах нечто странное, нечто очень смущавшее комбата своей необычностью и новизной.
«Нет, это не смущает меня, – подумал Ластычев. – Это... пугает».
И тем не менее он не раздумывая подошел к Ване и вложил свои костлявые узловатые пальцы в его круглую ладонь. Рука мальчика была горячей, а его – напротив, холодна как лед, Ластычев почувствовал, что эта ледышка начала таять, съеживаться, он даже подумал, что сейчас увидит струйки талой воды, текущие меж Ваниных пальцев...
– Я должен тебе показать, – повторил Ваня, и Ластычев понял, что именно так его смутило: мальчик говорил чисто, без запинки. Он больше не взвешивал слова, думая, сможет ли он их произнести, он просто говорил, и все...
«Как все нормальные люди...»
– Что ты хочешь мне показать? – Кажется, комбат знал ответ. Он знал его заранее, еще не успев задать вопрос, но какая-то часть его сознания гнала эту мысль от себя, потому что ответ таил в себе что-то недоброе.
– Там. – Ваня дернул подбородком.
– Там... Что? – Во рту у Ластычева пересохло, он бы сейчас с удовольствием напился воды из Барского колодца, но еще больше ему хотелось курить.
– ОНО.
Ваня улыбнулся и пошел вперед, и Ластычев, боясь выпустить его руку, пошел следом.
* * *Двенадцать часов сорок минут. Аэродром «Дракино».
Севастьянов провел совещание быстро, он разложил на столе карту и поставил перед каждым командиром конкретную задачу. Воинские части складывались в тугое кольцо, обнимавшее загадочное ПЯТНО на расстоянии пяти километров от его границы.
– Что будем делать с Окой? – спросил полковник Серебров, командовавший частями Тульской дивизии ВДВ.
Синяя лента реки извивалась вдоль северо-восточного края ПЯТНА, но нигде не углублялась в него. Казалось, странное ПОЛЕ остановилось перед водной преградой.
«Ока...» – Генерал задумался. Вообще-то, это не казалось ему такой уж большой проблемой. Из всех населенных пунктов, попавших в ЗОНУ, в непосредственной близости от реки стояла только деревня Бронцы, но групповое форсирование ее жителями Оки на подручных плавсредствах выглядело маловероятным.
– Поставить два кордона: здесь, со стороны Бронцев, и здесь. – Он ткнул пальцем в зелень, обозначавшую на карте лес. В этом месте река отклонялась вправо и уходила дальше, на север, а граница пятна, напротив, загибалась влево. – Думаю, этого будет достаточно. Попросим коллег из управления МВД Тульской области (правый берег Оки относился к тулякам) проявить бдительность. Пусть задерживают всех незнакомых и подозрительных. Еще вопросы?
Офицеры молчали.
– Полковник, – обратился генерал к Сереброву, – у ваших людей будет своя, особая, задача.
Серебров кивнул, по-другому и быть не могло – у десантников всегда особые задачи.
– Товарищи офицеры!.. Если вопросов больше нет, прошу отбыть к вверенным вам воинским подразделениям и выдвинуться к местам временной дислокации, обозначенной согласно моим приказам.
Генерал поднял руки, как дирижер, выдерживая паузу перед началом увертюры. Все замерли. Севастьянов громко хлопнул и потер ладони:
– По местам!
Капитан Некрасов открыл двери аэроклуба, и офицеры, возбужденно переговариваясь на ходу, устремились к выходу. Севастьянов кивнул Сереброву и склонился над картой.
