но что бы это ни было, остаток жизни он проведет в инвалидном кресле.
Николь подошла к Ростку, держа оружие наготове, все еще не доверяя странному человеку, одетому в шерстяной свитер в разгаре лета.
— Приедут медицинские эксперты из Института оборонных исследований, — продолжал Уинфилд. — Они вскроют трупы Франклина, Зимана, Бракнера, Альцчиллера и его молодого ассистента Майкла Чао, который помогал в исследовании реликвии. Ученые обследуют ваш дом, полицейский участок, квартиру Робин Кронин и развалины церкви. Они будут искать следы токсина. Но, судя по тому, что Мы видели, распространение спор по воздуху очень ограничено.
— Люди поднимут панику, как только узнают о токсине, — сказал Росток. — Это будет хуже, Нем с сибирской язвой.
— Мы найдем способ все скрыть. О’Мэлли доставят на конспиративную квартиру в Мэриленде. Вскрытия будут проводить за границами штата. Для групп исследователей, которые приедут искать токсин, мы сочиним легенду, — он замолчал, затянувшись трубкой. — Может быть, скажем, что они ищут доказательства святости Распутина.
— Вам понадобится содействие епископа, — сказал Росток. — А его не проведешь.
— Он священник без церкви. Не сомневаюсь, он пойдет на сотрудничество, если мы дадим денег на постройку новой церкви.
— Вы действительно сделаете это? — Росток был ошарашен. — Вы представляете, сколько это будет стоить?
— Пять, десять миллионов долларов? — Уинфилд помахал трубкой в воздухе. Это мелочь, учитывая цели обороны. Пара приборов для обнаружения бомб в аэропорту стоит немногим меньше. Такую сумму легко скрыть.
— А пресса? Я знаю по крайней мере одного репортера с готовым для эфира репортажем.
— Вы про Робин? Она ничего не знает о токсине. С ее точки зрения, главная новость — обнаружение мощей Распутина. Я слышал, как она говорила с кем-то по телефону: она думает, что мощи исцелили рак ее матери. Завтра город наводнят сотни паломников в поисках чудесного исцеления. Если через месяц просочится информация о токсине, они захотят забрать его образцы себе домой лечить артрит.
Возможно, он прав, подумал Росток. Уинфилд, похоже, все просчитал. Неудивительно, что его вызвали из отставки. У него все было под контролем. Все, кроме одного.
— А как я? — спросил Росток. — Я знаю и о токсине, и об О'Мэлли, и о Василии.
— Ах, да. Вот ты — проблема. Мы не можем позволить тебе бегать тут без присмотра с такой информацией, — взгляд Уинфилда стал тяжелее. — Я мог бы убить тебя. Здесь и сейчас.
— Тогда вам придется убить и меня, — сказала Николь, в первый раз обратившись к Уинфилду.
— Легко, — сказал он. Затем достал из кармана вторую трубку, нацелил мундштук на фотографию на стене и сжал пальцами чашу. Из конца мундштука с громким хлопком вырвалось пламя. Отекло рамки разлетелось.
— Я мог бы убить вас обоих и повесить все на О'Мэлли. Тогда легче предъявить обвинение, — Уинфилд нацелил мундштук на Ростка.
— Вы действительно готовы это сделать? — спросил Росток.
— Боюсь, мне придется, — Уинфилд нацелился прямо в сердце Ростка. — Это вопрос национальной безопасности. Насколько я могу судить, существует только одна альтернатива.
— И какая?
— Ты мог бы работать на меня.
— У меня есть выбор?
— Боюсь, что нет.
Росток стоял на коленях перед необыкновенной красоты усыпальницей, в которой лежало все, что осталось от мощей Распутина.
Кости, очищенные пламенем, с любовью извлек из пепла епископ Сергий. Они лежали в усыпальнице из золота и серебра, заказанной неким русским олигархом в изгнании. Она была собрана по указаниям Сергия под надзором восьмидесятилетнего венского ремесленника — сына того самого мастера, которого императрица Александра приглашала в 1917 году для создания первоначальной усыпальницы. В ее передней части была золотая дверца с блестящим барельефом, изображавшим Григория Распутина: левая рука его была прижата к сердцу, правая была поднята в благословении. Дверца закрывала хрустальное окошко, за которым лежали кости таинственной руки, сложенные в жесте старообрядческой молитвы: два пальца подняты, большой соединен с мизинцем и безымянным.
На стойке возле алтаря под стеклом лежала коричневая клеенчатая бумага, очищенная от спор грибка. На ней еще читалось имя Распутина. Бумагу тоже почитали как святыню.
Новый иконостас, величественнее и больше предыдущего, возвышался в нефе заново отстроенного храма. К образам святых добавили изображение Распутина с золотым нимбом над головой. Новая величественная церковь из серого песчаника была возведена на средства, пожертвованные Гамильтоном Уинфилдом от лица «анонимного почитателя Распутина» и обошлась в четырнадцать миллионов долларов. Сергий назвал новый храм собором Казанской Божьей матери в честь покровительницы Распутина. Здание было увенчано не одним, а тремя золотыми куполами, символизирующими Отца, Сына и Святого Духа, и, построенное на холме, было видно отовсюду.
Росток, как и было велено, ждал у алтаря один.
Он наблюдал за прислужником, который зажигал свечи. Это было бы невозможно, если бы в «анонимное пожертвование» Уинфилда не входили средства на постройку специального бетонного фундамента с барьером из гибкого пластика для защиты от взрывоопасного метана.
Росток был удивлен тем спокойствием, которое царило в его душе. Некоторые предупреждали, что он делает ошибку, что все это зря, что нужно подождать, пока не придет абсолютная уверенность. Другие говорили о сомнениях, которые возникнут у него в последний момент. Конечно, толпа, собравшаяся в церкви посмотреть на предстоящее событие, могла любого заставить нервничать. Хотя Росток осознавал, что грядущее навсегда изменит его жизнь, вместо беспокойства он ощущал абсолютную безмятежность.
Раздались мощные голоса русского хора. В него входили добровольцы, набранные из Местных церквей. У кого-то из них в результате этого возникли конфликты со своими священниками, считавшими, что к лику святых был причислен развратник.
Иерархи русской православной церкви — те же люди, что канонизировали Николая II, Александру и всех их детей, — предупреждали своих последователей о так называемых «ложных пророках». Но как глава автокефальной церкви епископ не был скован их эдиктами. Несмотря на сопротивление настоятелей, множество православных священников — кто с бородой, как Сергий, кто чисто выбритый — приходили в собор. Ведомые либо силой веры, либо обыкновенным желанием взглянуть на храм, ставший центром паломничества северо-восточной Пенсильвании, они прибыли в церковь, и их черные митры служили признаками особого статуса.
Примерно то же происходило в православной церкви сто лет назад, подумал Росток. Тогда возник конфликт между священниками, которых оскорблял крестьянский образ жизни Распутина, и теми, кого вдохновлял его религиозный пыл.
Этот пыл сохранился и по сей день. Новый собор, даже будучи вдвое больше прежней церкви, все равно не вмещал всю толпу собравшихся на церемонию. Росток узнал среди них многих горожан. Кто-то входил в возродившийся приход Сергия, кто-то посещал соседние церкви, но подумывал сменить приход.
