Дом, снаружи чистый и опрятный, внутри оказался грязноват. На плите закипала вода в большой кастрюле, в огромном чугуне варилась картошка, ее запах наполнил весь дом.
— Можно, мы пройдем в комнату Никиты? — спросил Грай.
— Проходите, — разрешила хозяйка, — но там не чище, чем в других комнатах… Утром у нас уже был сержант, встревожил меня, а толком ничего не сказал. В чем дело? Никиты до сих пер нет дома. С ним что-нибудь случилось?
Грай сел на единственную в комнате табуретку, Нина Федоровна на покрытую солдатским одеялом кровать, я остался стоять в дверях.
— Нина Федоровна, ваш сын Никита мог писать мне письма. — спросил Грай.
— С чего бы он вам писал? — с вызовом отвечала хозяйка. — Он в жизни не написал ни одного письма.
— А стихи см сочинял?
— Стихи любил, вот смотрите, его тетрадка. Но никуда не отсылал. Да в чем дело?
— Разрешите мне взять одно с собой, чтобы сравнить с присланными. У меня четыре письма, похоже, написаны Никитой, и на них подпись: «НАГ». Что это может означать?
— Моя девичья фамилия Голубева. Эго могло бы означать Никита Алексеевич Голубев. Но вы городите чепуху, — все больше тревожилась Нина Федоровна. — Я хоть газет не читаю, но про известного убийцу НАГа слышала. Неужели вы думаете, что мой больной, несчастный сын, и маньяк, который держит в cтpaxe Сады — одно и то же лицо?
— Смотрите, вот письмо, оставленное на месте убийства, листок в клеточку, синяя шариковая ручка, печатные, шатающиеся буквы. Рядом кладем стихотворение из тетрадки вашего сына. Различия почти не заметны.
Нина Федоровна хотела ахнуть и тут же захлопнула себе рот ладошкой. Только со страхом переводила взгляд с листка на листок.
— Письма, адресованные мне, все нанизаны на огромные двухсотмиллиметровые гвозди. У вас есть такие? — Грай развернул сверток и показал гвоздь.
Нина Федоровна махнула рукой:
— Такие гвозди я видела в последний раз больше двадцати лет назад. Их можно было купить в первопроходческие времена, когда только здесь начинали рыть первые канавы и не было еще ни одного дома. Весь наш инструмент хранится здесь, в нижнем ящике комода. Смотрите сами, — и она выдвинула ящик.
Грай склонился к ящику, порылся в железках и позвал хозяйку:
— Смотрите, в уголке замусоленная карточная коробка, и в ней точно такие же гвозди, еще осталось шесть штук.
Нина Федеровна бухнулась около ящика на колени:
— Неужели с тех самых времен? Почти четверть века?
— Не трогайте, ничего не трогайте, — попросил ее Грай. — Любая мелочь может погубить или спасти вашего сына… Скажите, вы любили Никиту?
— Я его жалела. Он с пяти лет страдал эпилепсией. И все-таки учился в школе, научился зарабатывать на жизнь. Каких усилий мне эта стоило, если б вы знали? Я ждала, что он женится, какая-нибудь добрая девушка возьмет его, и я умру спокойно. Но не находится такой дурочки, нынешние невесты стыдятся бедности, не хотят жить в нищете. Вот я и кручусь тут одна, кормлю ораву. И спец, и жнец, и на дуде игрец.
— Скажите, а он мог убить человека во время припадка и забыть об этом?
— Два раза в год он обязательно лежит в больнице, лечится. Нервный, часто психует, но желания убить я у него не наблюдала. Правда, я не профессор.
— Никита мог позволить себе шалости?
— Мог стянуть по мелочи, где плохо лежит. У соседа из сарая брал втихаря мопед и катался. Я видела, но не останавливала, ведь ему хотелось покататься, а у нас не на чем.
— Машину он умеет водить?
— Научили шофера три года назад. Прав кет, а завести и поехать может.
Грай взял тетрадку стихов, прочитал вслух наугад:
«стыдно быть бедным и глупым вдобавок…
Золотая, девушка Елена — не моя,
улететь бы мне в чужие края…»
— Скажите, наконец, где мой сын? — рассердилась Нина Федоровна. — Что с ним?
Грай взглянул в окно, где, скрипя тормозами, остановилась милицейская машина.
— Инспектор Шестиглазов приехал. Он вам, Нина Федоровна, все расскажет.
Глава XXI
На следующий день я пришел в магазин пораньше, за полчаса до открытия. Зоя была уже там. В зеленом лифчике и зеленоватых брючках, коротеньких до колен, она протирала прилавок. В таком наряде она смотрелась прекрасно. Ансамбль из рыжих волос, зеленых глаз и загорелой кожи цвета кофе с молоком, плюс ее идеальные формы, которые прорисовывались одеждой, которая была на ней, притягивали мой взгляд.
Она нагнулась к прилавку, чтобы взять щетку, я увидел ложбинку между ее грудями. Зоя подняла голову и враждебно взглянула на меня зелеными глазами:
— Что вылупился? Глаза сейчас выскочат.
Мне вдруг пришла мысль, что я лишь игрушка в Зоиных руках, поэтому следует быть настороже. Однако она соблюдала правила игры — у джентльменов не принято в разговоре задавать много вопросов. Зоя ничего не выспрашивала у меня, и я мечтал погрузиться в те наслаждения, которые она могла мне предоставить. Я даже начал думать, что смогу остаться здесь в Садах жить, устроиться работать на Синявине кую птицефабрику и постепенно забыть о детективной работе.
Французы говорят, что скептика не обманешь. Наверное, Грай видел меня насквозь, понимал, что творится в душе, и даже весьма тактично пытался повлиять, с усмешкой заявил: «Мужчина урывает свой первый поцелуй, умоляет о втором, требует третий, берет четвертый, соглашается на пятый и терпит все остальные». Но я остался глух к его увещеваниям.
Видя, что я решил стать твердым орешком, не хочу поступиться своими интересами, шеф совершенно ко мне переменился — практически отстранил от расследования, стал все держагь в секрете. В город ездить запретил, отдал в распоряжение Шсстиглазову в качестве оперативника и представителя нашего частного агентства с правом решения вопросов сообразно моему опыту и здравому смыслу.
На мне осталось только техническое обслуживание машины. Грай один уезжал на ней в Петербург. Не знаю, как он управлял машиной одной рукой? Так недолго и до аварии.
Я приготовился к бунту и напрямик спросил:
— Вы пришли к выводу, что Виктор Крылов не годен к оперативной работе?
Туманно улыбаясь, он ответил:
— В деле НАГа меня заинтересовала историко-философская мысль, афористично высказанная еще Конфуцием: «В стране, которой правят хорошо, стыдятся бедности. В стране, которой правят плохо, стыдятся богатства». Интересно проследить за поворотом философии и морали на крутом вираже тысячелетней России.
Я сразу понял, что он имел в виду, и согласился:
— Если государство знает, что делает, то за свою работу частный детектив должен иметь приличный гонорар. Это справедливо с древнейших до нынешних времен.
Грай улыбнулся:
— Вольное толкование Конфуция, но в принципе правильное. А Шсстиглазову это неинтересно.
— Так у него оклад, поэтому он чужд философии. Его государство кормит, как цепного пса.
Однако историко-философские рассуждения шефа меня не ввели в заблуждение, и я выжал из него два конкретней факта: в дело включились три оперативника, которых мы привлекали по необходимости: Савелий Сапунов, Олег Стриж, Константин Васин. Конфуций влетал нам в копеечку.
Грай уехал в город, я почувствовал себя одиноким, никому не нужным, когда меня посетила еще одна мысль: а не бросить ли на произвол судьбы историю, философию, самого Конфуция, детективное агентство и Зою вместе с ним и не податься ли в тихое местечко, скажем, на остров Валаам среди Ладожского озера в старинный возрождающийся мужской монастырь? А?
Глава ХХII
Хотя по-прежнему Зоя не говорила со мной, кроме тех случаев, когда я покупал продукты и вел с ней коммерческие переговоры, я видел, что она стала оттаивать и лучше ко мне относиться. Несмотря на тяжелую работу в душном магазине, Зоя по-прежнему оставалась сексуально привлекательной и по-прежнему волновала меня. Правда, я не мог понять, имеет ли ома на меня виды?
