— Если бы ты уехал в Испанию, Мартин Вангер по-прежнему продолжал бы пытки в погребе.
Он промолчал в ответ.
Они долго еще сидели вместе, потом Микаэль встал и предложил идти домой.
Заснул он раньше Лисбет, а она лежала без сна, прислушиваясь к его дыханию. Через некоторое время она отправилась на кухню, сварила кофе, уселась в темноте на кухонном диване и стала напряженно думать, куря одну сигарету за другой. То, что Вангер с Фруде должны были надуть Микаэля, она считала само собой разумеющимся. Это вполне в их духе. Но это проблема Микаэля, а не ее. Или нет?
В конце концов Лисбет приняла решение. Она потушила окурок, вошла к Микаэлю, зажгла прикроватную лампу и стала тормошить его, пока он не проснулся. Было половина третьего.
— Что?
— У меня есть вопрос. Сядь.
Микаэль сел и сонно уставился на нее.
— Когда тебя привлекли за клевету, почему ты не защищался?
Микаэль замотал головой и встретился с ней взглядом. Потом покосился на часы.
— Лисбет, это долгая история.
— Рассказывай. У меня есть время.
Он долго сидел молча, обдумывая, что ему говорить, и решил придерживаться правды.
— Мне было нечем защищаться. Содержание статьи оказалось ошибочным.
— Когда я влезла в твой компьютер и прочла твою переписку с Эрикой Бергер, там много говорилось о деле Веннерстрёма, но вы все время обсуждали практические детали суда и ни словом не обмолвились о том, что на самом деле произошло. Расскажи, где вышел прокол.
— Лисбет, я не могу открыть правду. Меня здорово надули. Мы с Эрикой сошлись на том, что попытайся я рассказать, как все было на самом деле, это бы еще больше подорвало к нам доверие.
— Послушай, Калле Блумквист, вчера днем ты тут что-то проповедовал о дружбе, доверии и прочих высоких материях. Я не собираюсь выкладывать твою историю в Сети.
Микаэль всячески пытался протестовать. Он напомнил Лисбет, что уже середина ночи, и заявил, что не в силах сейчас об этом думать. Однако она упорно продолжала сидеть, пока он не сдался. Он сходил в туалет, сполоснул лицо и снова поставил кофейник. Потом вернулся на кровать и рассказал, как два года назад старый школьный приятель Роберт Линдберг, сидя на яхте в гостевой гавани Архольма, пробудил у него любопытство.
— Ты думаешь, что твой приятель наврал?
— Нет, отнюдь. Он правдиво рассказал то, что знал, — я смог проверить каждое слово в документах ревизии УПП. Я даже съездил в Польшу и сфотографировал железный ангар, где когда-то помещалось крупное предприятие «Минос», потом взял интервью у нескольких бывших работников предприятия, и все сказали одно и то же.
— Я не понимаю.
Микаэль вздохнул. Немного помедлив, он продолжил:
— У меня получился чертовски хороший материал. С самим Веннерстрёмом я к тому времени еще не сталкивался, но история получилась железной, и опубликуй я ее тогда, мне бы действительно удалось его встряхнуть. До предъявления обвинения в мошенничестве дело, вероятно, не дошло бы — у него уже имелось одобрение ревизии, — но я бы испортил ему репутацию.
— Где случился прокол?
— Где-то по пути кто-то разузнал, в чем я копаюсь, и Веннерстрёму стало известно о моем существовании. Совершенно внезапно начало происходить множество странных вещей. Сперва мне стали угрожать. Пошли анонимные звонки с карточных таксофонов, которые не удавалось отследить. В адрес Эрики тоже посыпались угрозы — обычная чушь, типа: завязывай, иначе мы вывесим твои сиськи на дверях хлева, и тому подобное. Она, естественно, безумно злилась.
Он взял у Лисбет сигарету.
— Потом произошло нечто крайне неприятное. Однажды ночью, когда я выходил из редакции, на меня напали двое мужчин — просто подошли и пару раз врезали. Я был совершенно не подготовлен, мне дали в зубы, и я рухнул на землю. Вычислить их мне не удалось, но один походил на старого байкера.
— Так.
— Все эти действия вызвали, разумеется, лишь тот эффект, что Эрика рассвирепела, а я уперся рогом. Мы усилили охрану в «Миллениуме». Однако масштаб преследований был несоизмерим с содержанием моего материала. Мы никак не могли понять смысл происходящего.
— Но ведь опубликовал-то ты нечто совсем другое.
— Правильно. Мы внезапно сделали сенсационное открытие. У нас появился источник, deep throat [64] в окружении Веннерстрёма. Он буквально до смерти боялся, и нам приходилось встречаться с ним в анонимных гостиничных номерах. От него мы узнали, что деньги от аферы с «Миносом» использовались для торговли оружием во время войны в Югославии. Веннерстрём проворачивал дела с усташами. И мало того, в качестве доказательства источник предоставил нам копии письменных документов.
— Вы ему поверили?
— Он действовал ловко. Он предоставил нам достаточно информации, чтобы вывести нас еще на один источник, способный подтвердить его рассказ. Мы получили даже фотографию, на которой один из ближайших соратников Веннерстрёма пожимает руку покупателю. У нас получился великолепный детальный материал, в котором все казалось доказуемым. Мы его опубликовали.
— А он оказался сфабрикованным.
— От начала до конца, — подтвердил Микаэль. — Документы были ловко сфальсифицированы. Адвокат Веннерстрёма смог доказать даже, что фотография подручного Веннерстрёма с лидером усташей была смонтирована из двух разных снимков при помощи «Фотошопа».
— Потрясающе, — деловым тоном сказала Лисбет Саландер, взяв что-то на заметку.
— Что правда, то правда. Задним числом стало совершенно очевидно, как нас подставили. Наш исходный материал навредил бы Веннерстрёму. А так эти истинные факты потонули в потоке фальсификаций — получилась самая жуткая подстава из всех, о каких мне доводилось слышать. Мы опубликовали статью, из которой Веннерстрём мог выдергивать факт за фактом и доказывать свою невиновность. Сработано было чертовски ловко.
— Вы не могли пойти на попятный и рассказать правду. У вас не было никаких доказательств того, что фальшивка является делом рук самого же Веннерстрёма.
— Хуже того. Если бы мы попытались рассказать правду и оказались такими идиотами, что обвинили бы Веннерстрёма в создании фальшивки, нам бы просто никто не поверил. Это выглядело бы как отчаянная попытка переложить вину на самого пострадавшего. Мы предстали бы как законченные заговорщики-теоретики и полные кретины.
— Я понимаю.
— Веннерстрём был неуязвим с любой стороны. Если бы фальсификация раскрылась, он смог бы утверждать, что его пытался опорочить кто-нибудь из его врагов. А мы, в «Миллениуме», все равно потеряли бы всякое доверие, поскольку клюнули на сведения, оказавшиеся ошибочными.
— И ты предпочел не защищаться, а согласиться на тюремное наказание.
— Я заслужил наказание, — с горечью сказал Микаэль. — Я совершил преступление против чести и достоинства личности. Теперь тебе все известно. Можно, я наконец посплю?
Микаэль погасил свет и закрыл глаза. Лисбет устроилась рядом и некоторое время лежала молча.
— Веннерстрём — бандит, — сказала она.
— Я это знаю.
— Нет, я имею в виду, мне точно известно, что он бандит. Он сотрудничает со всеми, от русской мафии до колумбийских картелей, занимающихся наркотиками.
— О чем ты говоришь?
— Когда я отдавала Фруде свой отчет, он дал мне дополнительное задание. Попросил попытаться выяснить, что на самом деле происходило на процессе. Я только начала над этим работать, как он позвонил Арманскому и отменил заказ.
— Вот как.
— Думаю, они отказались от исследования, как только ты принял предложение Хенрика Вангера. Им это больше не было нужно.
— И что же?
— Ну, я не люблю оставлять дела незаконченными. У меня весной выдалось… несколько свободных недель, когда у Арманского не было для меня работы, и я для развлечения начала копать вокруг Веннерстрёма.
— Ты что-нибудь нашла?
— У меня в компьютере имеется весь его жесткий диск. Если захочешь, ты сможешь получить сколько угодно доказательств того, что он настоящий бандит.
Вторник, 29 июля — пятница, 24 октября
На чтение распечаток из компьютера Лисбет — получились целые коробки бумаг — у Микаэля Блумквиста ушло три дня. Дело осложнялось тем, что картина складывалась очень неоднородная: то опционная сделка в Лондоне, то валютная сделка в Париже, через представителя, то офшорная компания в Гибралтаре, то внезапное удвоение счета в «Чейз Манхэттен банке» в Нью-Йорке.
К тому же всплывали многие странности, сбивающие с толку. Например, пять лет назад в Сантьяго, в Чили, было зарегистрировано торговое товарищество с нетронутым счетом на двести тысяч крон, одно из почти тридцати аналогичных предприятий в двенадцати разных странах, — и никакого намека на род его деятельности. Что это — замороженные компании? Замороженные в ожидании чего? Подставные компании для прикрытия какой-то другой деятельности? Вероятно, ответы на эти вопросы Веннерстрём держал не в компьютере, а в голове, и потому такая информация никогда не попадала в электронные документы.
