Приняв решение, фон Хольден сел в «ауди» и помчался прочь сквозь толпу зевак, спешащих поглазеть на пожар. Было очевидно, что оба пожара – в Шарлоттенбурге и на Берен-штрассе – дело рук диверсантов; значит, Хольдену жизненно необходимо в кратчайший срок исчезнуть из Германии. Служба, которая займется расследованием – будь то берлинская полиция, разведуправление Германии, ЦРУ, Моссад, французская или английская военная разведка, – обыщет каждый уголок страны, чтобы найти хоть одного члена Организации, спасшегося от диверсии. Из-за густого тумана вылететь из Германии невозможно, даже на частном реактивном самолете. Альтернатива – «ауди», но путь будет долгим, возможны проверки на дороге или технические неисправности. Автобус, если его остановят, не оставит ему ни одного шанса на спасение. Ну а поезд? Человек может затеряться на переполненном вокзале, а потом взять спальное купе на одного. На границах теперь проверяют не так дотошно, как раньше; к тому же в крайнем случае можно всегда сорвать стоп-кран и скрыться в суматохе. Однако пассажира, который поздно вечером покупает билет в спальное купе, нетрудно запомнить, а значит, выследить и схватить. Но другой возможности не было, и фон Хольден отлично это знал. Теперь нужно только одно – хорошенько запутать следы.
К Шарлоттенбургу прибыло уже семнадцать пожарных бригад, и подъезжали все новые, из самых дальних районов. Тысячи горожан собрались поглазеть на пожарище; их оттесняли немецкие полицейские в касках. Несмотря на туман вертолеты полиции, пожарных служб и средств массовой информации кружили над Шарлоттенбургом.
Пожарная команда прорвалась к дворцовому комплексу с тыла, сметя на своем пути временные заграждения службы безопасности, ухоженные клумбы; она направила шланги на неукротимый огонь верхних этажей, и тут из тьмы раздался отчаянный вопль Осборна.
Он оттащил Маквея подальше от здания и оставил его на траве. Маквей был без сознания и едва дышал; Осборн рывком разорвал ворот его рубашки, чтобы облегчить доступ воздуха. Но он не мог снять страшную судорогу мышц шеи и плеч Маквея. Необходимо срочное противоядие от цианида. На противоположном берегу Шпрее Осборн увидел людей, наблюдающих за пожаром, и, сам отравленный газом, задыхаясь, подавляя приступ дурноты, побежал к реке. Он размахивал руками, призывая на помощь. Издалека, во тьме и грохоте, никто не увидел Осборна и не услышал его криков. Он вернулся к Маквею. Тот корчился в предсмертной агонии. И Осборн ничем не мог помочь ему. Он стоял и смотрел, как умирает его друг. В этот момент появились пожарные.
– Цианидный газ! – задыхаясь и кашляя, крикнул Осборн прямо в лицо молодому крепышу-пожарнику. Он знал, что у американских пожарных команд всегда при себе противоядие, так как горящая пластмасса выделяет синильную кислоту, и молил Бога, чтобы немецкие бригады оказались такими же оснащенными. – Нужно противоядие от цианида! Амилнитрит! Понимаете? Амилнитрит! Против газа!
– Я не понимаю по-английски, – ответил пожарный.
– Доктора! Доктора! Пожалуйста! – Осборн старался произносить слова как можно отчетливее, моля Господа, чтобы его поняли.
– Arzt? Ja?[44] – кивнул пожарник и быстро проговорил что-то в радиомикрофон, присоединенный к вороту куртки.
– Амилнитрит! – повторил Осборн и тут же отвернулся, наклонившись к земле. Его вырвало на траву.
* * *
Реммер ехал вместе с ними и тремя немецкими медиками в машине «скорой помощи». Лекарство начало действовать. На лице Маквея была кислородная маска. Дыхание восстанавливалось. Осборн лежал рядом; к его руке, как и к руке Маквея, тянулись трубочки капельницы. Он смотрел вверх, на Реммера, и сквозь вой сирены прислушивался к треску полицейского радиоприемника. Все говорилось по-немецки, но Осборн из разговоров понял, что Шарлоттенбург и все, кто находился в нем, погибли в огне; спаслись, кроме них с Маквеем, только несколько охранников. Золотой Зал по-прежнему оставался заблокированным металлическими дверями, но они теперь превратились в искореженную, расплавленную массу. Пройдет немало часов, а может, и дней, пока пожарные в противогазах смогут туда проникнуть.
Осборн пытался отогнать от себя воспоминание о том, как Маквей в судорогах корчился на траве. Сейчас он должен позаботиться о собственной безопасности. Но пока он мог только смотреть на все это. То же самое было и много лет назад, когда его отец умирал на одной из бостонских улиц. То, что теперь Осборн вырос и стал врачом, ничего не меняло.
Осборн ощутил, как рыдания подступают к его горлу. Тайна гибели отца навсегда похоронена в огненной могиле Шарлоттенбурга! Сколько пришлось пережить, а ведь он узнал лишь то, что его отец, как и другие, стал жертвой тайной организации. Все это было связано с дьявольским экспериментом группы нацистов в области низкотемпературной атомарной хирургии. И если верно предположение Маквея насчет Элтона Либаргера, эксперимент оказался успешным. Но ответа на главный вопрос – зачем? – Осборн так и не получил. Вероятно, он и так знал слишком много. Он подумал о Каролине Хеннигер и ее сыне. Сколько еще невинных людей погибло из-за его частного расследования? Вина лежит только на нем, и ни на ком другом. Жизнь крутила его, как бешеный водоворот, который постоянно затягивал в свою воронку все новые жертвы. Трагическое скрещивание судеб, которые никогда не должны были бы пересечься…
Когда Осборну было десять лет, Бог покинул его и не вернулся к нему и поныне. Он не вернулся и к Вере, которая ненадолго озарила жизнь Осборна светом. Ну как же допустил Бог, чтобы ее объявили заговорщицей, оторвали от него?
Осборн вдруг ясно увидел Веру в ужасном, всепроникающем свете ламп. Где она сейчас? Что они делают с ней? Может ли она противостоять им? О, как бы ему хотелось оказаться сейчас рядом с Верой, прикоснуться к ней, обнять и успокоить ее, сказать, что все будет хорошо… Потом его пронзила мысль, что, если даже это было бы возможно, она оттолкнула бы его, отшатнулась от его объятий, потеряв к нему всякое доверие. Неужели то, что случилось, разрушило и их отношения?
– Осборн… – донесся вдруг из-под маски приглушенный голос Маквея.
Осборн посмотрел вверх, на освещенное фарами автомобиля озабоченное лицо Реммера.
– Осборн здесь, Маквей. Он в порядке, – произнес Реммер.
Сдвинув свою кислородную маску, Осборн потянулся к Маквею, взял его за руку и встретился с ним взглядом.
– Мы скоро доедем до больницы, – сказал он, стараясь ободрить Маквея.
Маквей закашлялся и снова закрыл глаза от боли. Реммер взглянул на немецкого врача.
– Все будет хорошо, – проговорил Осборн, не выпуская руку Маквея. – Пусть отдохнет.
– Плевать, – внезапно прохрипел Маквей, – слушай! – Он сильно сжал ладонь Осборна и открыл глаза. – Салеттл… – Маквей замолчал, тяжело вздохнул и с усилием продолжил: – …сказал… что врач Либаргера… та женщина… летит…
– …утренним рейсом в Лос-Анджелес! – закончил за него Осборн. – Господи, он не зря это говорит! Значит, она жива! И находится здесь, в Берлине!
– Да.
В палате на шестом этаже университетской клиники было темно. Маквея увезли в ожоговое отделение, Реммера с переломом руки – на рентген и перевязку; Осборн остался один. Когда его доставили сюда, он был измучен и грязен; его брови и волосы так обгорели, что он напоминал Юла Бриннера или морскую свинку. Его осмотрели, вымыли и уложили в постель. От снотворного Осборн отказался.
Теперь, когда полиция Берлина рыскала по городу, пытаясь разыскать Джоанну Марш, Осборн мог спокойно уснуть – но сон не шел. То ли от переутомления, то ли от какого-то неизвестного побочного эффекта отравления цианидом он был перевозбужден. Осборн смотрел на свою одежду, висящую в стенном шкафу рядом с измятым костюмом Маквея. Через открытую дверь палаты он видел пост медсестры. Дежурная медсестра, высокая стройная блондинка, разговаривала по телефону, одновременно что-то печатая на компьютере. Вошел врач с вечерним обходом; сестра подняла на него глаза. Осборн подумал, что уже не помнит, когда он сам последний раз совершал врачебный обход. Да и было ли это вообще? Казалось, он провел в Европе целую вечность. Врач, влюбленный в свое дело, попеременно превращался в преследователя, в жертву, в беглеца, наконец, снова в преследователя, но на этот раз как союзник полицейских из трех государств. При этом он застрелил трех боевиков-террористов; среди них была женщина. Его жизнь и медицинская практика в Калифорнии казались ему теперь туманным сном. Сном или явью? В чем-то это отражало суть его жизни. Сон или явь? Все это случилось с ним потому, что он никогда не мог примириться со смертью отца. Но ведь все это еще не кончилось! Вот почему Осборн не мог уснуть. Он пытался найти разгадку, обыскивая карманы убитых Шолла и Салеттла, но, ничего не обнаружив, решил, что это и есть конец долгих странствий, пока Маквей не сказал ему о словах Салеттла. Неизвестно, хотел ли он сказать им, что они должны разыскать Джоанну Марш. Неизвестно, знает ли она что-нибудь, но Джоанна – последнее звено в цепи, такое же, каким был Шолл после смерти Альберта Мерримэна. Поэтому путь не завершен, и надо продолжать поиски. Но как? Маквей вышел из строя и неизвестно насколько.
