Прежде чем она успела что-либо произнести, я вскочил с линолеума и сказал:
– Миссис Ричардс, у меня серьезная проблема: охранник сказал, что меня отправляют на нижний уровень, но ведь меня должны были отправить в колонию. Это рекомендовал судья в приговоре.
Она дружелюбно улыбнулась, обнажив два передних зуба, которые так наезжали друг на друга, что казались одним огромным сломанным зубом. У меня по спине побежали мурашки. Консультант Сломанный Зуб сказала довольно бодрым тоном:
– Окей, давайте посмотрим, как нам решить эту проблему. Следуйте за мной.
Сломанный Зуб оказалась очень милой. Она отвела меня в маленькую комнату для интервью, где несколько минут изучала мои документы. Наконец она сказала:
– У меня для вас хорошие новости, Белфорт, вам действительно назначено пребывание в колонии.
Слава богу! – подумал я. Я, конечно, настоящий колонист. Я всегда это знал. Господи, и зачем я волновался?! Как глупо.
И тут:
– Подождите, я поторопилась!
Новый приступ паники.
– В чем теперь дело?
– Офицер, отвечающий за ваше будущее досрочное освобождение, не прислал мне сопровождающий доклад. Я не могу отправить вас в колонию, пока не посмотрю его. В этом докладе содержится вся информация о вашем деле.
Я почти в панике:
– Вы засунете меня на нижний уровень?
– Нет, нет, – ответила она, одарив меня улыбкой, – я не буду засовывать вас на нижний уровень, я засуну вас в яму.
У меня просто глаза вылезли на лоб:
– В яму? В одиночную камеру?
Она медленно кивнула.
– Да, но только до тех пор, пока сюда не придут ваши бумаги. Это продлится не более недели.
Теперь паника достигла апогея:
– Неделю? Как могут бумаги идти неделю? Они не могут просто прислать их по факсу?
Она поджала губы и медленно покачала головой.
– О господи, – пробормотал я, – неделю в одиночке. Это нечестно!
Сломанный Зуб жизнерадостно кивнула:
– Ага, точно! Добро пожаловать в Тафт, Белфорт!
Сначала они забрали мои вещи, затем выдали мне оранжевый комбинезон, потом вернули мои тапочки из лагеря для перевоспитания и велели мне завести руки за спину, чтобы они могли защелкнуть на них наручники. Что они и сделали с улыбкой.
«Они» – это были два охранника в форме штрафного изолятора. Он находился в самом низу административного здания, и в этой части тюрьмы содержали самых опасных преступников. Меня, закованного в наручники и охваченного паникой, провели по длинному узкому коридору со зловещими металлическими дверями по обеим сторонам.
Неудивительно, что «они» принадлежали к совершенно другой породе, чем вежливые приемщики с рыбьими хвостами. (Ни у одного из них не было рыбьего хвоста, клянусь богом!) Это были необычайно высокие, крайне мускулистые люди, а их излишне развитые челюсти говорили о злоупотреблении стероидами в сочетании с генетической предрасположенностью к насилию. Пока мы проходили по изолятору, то не обменялись ни одним словом, если не считать моего мимолетного замечания о том, что меня сюда бросили не потому, что я сделал что-то не то: просто потерялись бумаги (так что они просто обязаны обращаться со мной мягко). Услышав это, оба пожали плечами, как будто хотели сказать: «А нам какое дело?»
Охранники остановились и отперли одну из металлических дверей.
– Заходи внутрь, – приказал один из них, – когда мы закроем дверь, просунешь руки в щель, и мы снимем наручники.
После этого они практически втолкнули меня в крошечную камеру, может быть, шесть на двенадцать футов. К одной стене были прикручены две пары стальных нар, а к другой – соединенные между собой стул и стол, а стальной унитаз без сиденья находился на открытом месте, выставленный на всеобщее обозрение. Маленькое, закрытое железной решеткой окошко выходило на грязное поле. На нижних нарах валялся мой сокамерник, белый мужик среднего возраста, по цвету лица которого можно было понять, что он давно не видел солнца. Он просматривал какие-то бумажки, и к своему изумлению я увидел у него на голове самый потрясающий из всех рыбьих хвостов. Он был просто мирового класса, из кудрявых рыжих волос, уложенных на макушке так ровно, что ее можно было использовать как поднос. Как только охранники захлопнули дверь, он вскочил с кровати и спросил:
– Что случилось? Что, по их словам, ты будто бы сделал?
– Ничего, – ответил я, – я сам явился для отбытия срока, а они потеряли мои бумаги.
Он выпучил глаза.
– Они всегда так говорят.
– То есть как?
– Они зарабатывают деньги, когда бросают людей в яму. Тафт не подчиняется Управлению тюрем, это частное предприятие, они получают доход. Тебе ведь это известно?
Я кивнул.
– Да, это заведение, кажется, принадлежит компании «Уокенхат Корпорейшн».
– Точно, – сказал он, – и за каждый день, который ты проводишь в «яме», «Уокенхат» выставляют правительству счет на сто долларов. Ладно, плевать, меня зовут Сэм Хаусман. – И он протянул мне сжатый кулак – традиционное тюремное приветствие.
– Джордан Белфорт, – ответил я, стукнувшись с ним костяшками, – а ты почему в «яме»?
– А я подал иск о наложении ареста на дом начальника тюрьмы, а потом еще на дома нескольких охранников.
У меня глаза почти вылезли из глазниц.
– Ты наложил арест на дом начальника тюрьмы? Зачем ты это сделал?
Он небрежно пожал плечами.
– У меня были свои причины. Я так же поступил и с судьей, который вынес мне приговор. И с обвинителем тоже. Я попросту уничтожил их кредиты. Теперь начинаю процедуру лишения их собственности. А за что ты попал в тюрьму?
О Господи! Этот рыбий хвост просто сумасшедший!
– За махинации с акциями… ну и еще за кое-какие вещи. Типичные преступления «белых воротничков». А ты?
– Я ничего не сделал. Я невиновен.
О, какой сюрприз! – подумал я.
– Ну а что они сказали, что ты сделал?
– Они сказали, что я выписывал необеспеченные чеки, но это неправда. Я могу выписывать столько чеков, сколько хочу, независимо от того, сколько денег у меня на счету. Таков закон.
– Неужели? Почему? – спросил я.
– Потому что власти украли мое свидетельство о рождении в тот день, когда я родился, и спрятали его в каком-то сейфе в Пуэрто-Рико. А вместо этого они дали мне документы на какое-то подставное лицо, которое зовут СЭМ ХАУСМАН. Вот так – СЭМ ХАУСМАН, все прописными буквами, а не так, как полагается по закону, – Сэм Хаусман, прописные, а потом маленькими буквами. Вот кто я на самом деле: Сэм Хаусман, пишется маленькими буквами.
Он подошел к нарам, находившимся менее чем в двух футах от нас, и протянул мне книгу под названием «Исправление с помощью закона».
– Поверь мне, – сказал он, – когда ты прочтешь эту книгу, то тоже будешь накладывать арест на имущество начальника тюрьмы. Пойми: ты ведь просто раб, Джордан. Ты должен отозвать свое подставное лицо, другого выхода нет.
Я кивнул и взял у него книгу. А потом просто ради прикола спросил:
– А как же Федеральная налоговая служба? Что же с ними произошло?
Он улыбнулся с видом знатока.
– ФНС вообще не существует. Если ты найдешь в Конституции США хоть один закон, который позволял бы ФНС собирать налоги, обещаю побрить голову.
Ты имеешь в виду свой рыбий хвост?
– Есть только одна поправка, которая всего лишь упоминает подоходный налог, но она так и не была ратифицирована.
С этими словами он дотянулся до стопки бумаг на нарах и протянул мне ту, что лежала сверху.
– Вот список всех американских сенаторов, которые ратифицировали Четырнадцатую поправку. Посчитай: ты увидишь, что их было недостаточно для формирования законного большинства.
Я снова кивнул, затем взял предписанное мне чтение и забрался на верхние нары. Следующие несколько дней я провел, узнавая все, что только можно узнать о том, каким образом я могу отозвать свое «подставное лицо». Если я не знакомился с книгами об этом, то Сэм читал мне лекции, а когда в маленькую щель в стальной двери трижды в день просовывали малосъедобную еду, то Сэм настаивал, чтобы все недоеденное я выбрасывал в туалет – включая огрызки яблок и неоткрытые пакетики с кетчупом. Иначе злодеи из «Вакенхат», стремящиеся любой ценой сократить расходы, будут использовать повторно все объедки.
Каждое утро Сэм улыбался мне с унитаза и говорил:
– Пора покормить начальника тюрьмы!
Потом накладывал огромную кучу и, довольно кивнув, нажимал слив в унитазе.
Я писал по два письма в день, одно Чэндлер и одно Картеру. Я решил, что лучше я солгу им – расскажу, в какой я хорошей колонии, как я целый день играю в теннис и занимаюсь в фитнес-центре. А не звоню я только потому, что здесь очень долго оформляют счет, на который переводится плата за телефонные звонки.
