— Господи, — выдохнул Глен.
Мелани кивнула.
— Джуди и Рэнди нашли лошадиную челюсть, до такой степени деформированную, что поначалу мы даже не поняли, что это. Обнаружили ее в куче мусора — яме, заполненной объедками и сломанными предметами домашнего обихода. Во-первых, лошадиной челюсти там вообще не место, а эта штука… она выглядела как челюсть монстра. Они также нашли — я понимаю, что это абсурд, но я ничего не выдумываю — кожаный мешочек с греческими монетами, а рядом с ним — предмет, который мы с Элом идентифицировали как саксонскую детскую игрушку. Датируются они приблизительно тем же периодом, что и поселение пуэбло, и хотя кто-то мог оставить их позже, это маловероятно. Судя по их расположению и нетронутому грунту на месте находки, эти предметы были в поселении, когда его покинули жители. Но, насколько нам известно, анасази не имели никаких контактов с греками или саксонцами и даже не знали о них!
Мелани облизнула губы.
— А потом… мой портрет. Находить бессмысленные или необъяснимые предметы, пролежавшие в земле несколько сотен лет, — ощущение довольно неприятное. Но когда один из них касается тебя лично, — это… это… — Она беспомощно покачала головой. — Не знаю, как это описать. Хуже всего. Начинаешь думать, что цель — это ты. Гадаешь: может, это простое совпадение, а может, вроде того, когда оживает древняя мумия, а ты являешься реинкарнацией какой-то принцессы, за которой явилось чудовище…
— А что говорит Эл?
Она пожала плечами.
— Он выглядит взволнованным, но боюсь, больше из-за редких находок, которые помогут ему защитить это место. Похоже, Эл не видит тут ничего необычного. Кто знает, может, он и прав…
— Но вы так не думаете.
Мелани пожала плечами.
— Он кое-что рассказывал мне в понедельник, когда в первый раз привозил сюда. Говорил, археологи считают, что анасази были предками других племен, но писатели-фантасты уверены, что произошло нечто таинственное. И Эл, похоже, на стороне писателей. Может, он разрабатывает новую теорию, объясняющую исчезновение анасази, и не хочет делиться своими мыслями до публикации?
— Вполне логично, — согласилась Мелани.
— Может, все эти находки подтверждают его теорию. Может, поэтому он так взволнован…
— Надеюсь. По крайней мере, это менее зловещий вариант.
— Значит, вы не собираетесь бросать?
— Бросать? — нахмурилась Мелани.
— Я подумал, вам страшно…
— Этим меня не испугаешь. Жутковато, признаюсь, но раз уж я взялась за дело, то должна его закончить. Кроме того, я хочу разобраться, что происходит.
— Хорошо, — улыбнулся Глен.
Мелани начала что-то говорить, но потом умолкла и тоже улыбнулась.
Какое-то время они шли молча, но не испытывали неловкости. Теперь они были уже в центре города, на старой главной улице — в отличие от новой, на ней не было бензоколонок и ресторанов фастфуда. Мелани показала ему старый отель «Бауэр», в котором теперь разместились кабинеты врачей и стоматологов, а также несколько разоряющихся бутиков. Она показала ему бывший офис шерифа, переделанный под антикварный магазин; предание гласило, что Док Холлидей[2] был вынужден провести там один вечер по дороге в Тумстоун. Потом они остановились у кондитерской «Эллис», оставшейся неизменной с начала 1900-х годов и даже не сменившей владельцев. Мелани явно была постоянным клиентом — она купила жестянку лимонных леденцов, какие Глен видел только в детстве.
Свернув с главной улицы, они пошли по обрамленной деревьями тихой улочке с красивыми старинными домиками, которые казались в этом унылом маленьком городишке абсолютно неуместными.
Мелани бросила в рот леденец, затем предложила Глену.
— А теперь расскажите о себе, — предложила она. — Полагаю, вы не женаты. В противном случае вы не стали бы копаться в земле все лето. Разведены?
— Нет, — покачал головой Глен. — И не состою в серьезных отношениях.
— Простите… Тяжелое расставание?
— С кем? — Он криво улыбнулся. — Если быть абсолютно честным и откровенным, то после колледжа у меня даже не было постоянной подружки.
Мелани удивленно вскинула бровь.
— Я знаю, как это звучит, — он поднял руку. — И я знаю, что, наверное, мне лучше солгать и сделать вид, что моя застенчивость вызвана тем, что после продолжительных отношений я какое-то время был ни на что не годен. На самом деле я так никого и не нашел. Хуже того, особенно не пытался искать. Я окончил университет, устроился на работу, а потом вдруг очнулся и понял, что годы идут, а моя жизнь такая же, как десять лет назад. Я не трудоголик — даже близко. Нельзя сказать, что у меня не было времени на личную жизнь. Просто… ну, я как будто попал в колею и не знал, как выбраться.
— Теперь выбрались?
— Да, выбрался, — улыбнулся Глен.
— Знаете, — задумчиво произнесла Мелани, — вы предвестник будущего, тот тип современных американцев, о которых я читала: отрезанных от регулярного общения с людьми, связанных только с коллегами на работе или с пользователями Интернета. Возможно, вы один из тех миллионеров, которые живут рядом с нами в маленькой скромной квартирке, экономящих на еде, не покупающих новую одежду или новые машины, а после вашей смерти соседи обнаружат, что у вас была куча денег, которые вы просто складывали, вместо того чтобы потратить.
Глен смутился — она была гораздо ближе к истине, чем ему хотелось признать. Не в смысле денег. А в смысле образа жизни.
Он решил сменить тему.
— А вы? Встречаетесь с кем-нибудь?
Мелани помолчала, потом указала на тротуар.
— Видите это?
— Что?
— Буквы.
Он склонился и прочел надпись в углу тротуарной плитки.
— «Ф. Дж. Блэк. Цементные работы».
— Мой прадед.
Глен не понял, какое отношение это имеет к теме разговора, и потому вежливо переспросил:
— У вашей семьи цементный бизнес?
— Он был убийцей. В этих тротуарах — расчлененные тела людей.
Глен внимательно посмотрел на нее — не шутит ли она?
Она не шутила.
— Самым жестоким серийным убийцей в истории Бауэра. Единственным серийным убийцей в истории Бауэра. С девятьсот десятого по девятьсот тридцать пятый год он убил шестнадцать бродяг. Тогда это был шахтерский город, и большое количество рабочих приезжали и уезжали, особенно во времена Великой депрессии. Каждые пару лет прадед выбирал молодого человека, не имевшего семьи, выпивал с ним, уводил за лесной склад и убивал. Разрубал тело на мелкие кусочки и смешивал с цементом или другим материалом, с которым работал. В то время его самым большим проектом были городские тротуары, и бо́льшая часть тел попала именно в них. Все раскрылось только после его смерти, когда мой двоюродный дед Хорас обнаружил на лесопилке последнюю жертву — часть тела уже была смешана с раствором, остальное лежало на земле. О других жертвах узнали потому, что прадед записывал убийства в гроссбух, вместе с материалами и расходами. Имен не было; он только описывал жертвы и указывал, куда отправились фрагменты тел.
Мелани смотрела на тротуар, избегая встречаться с ним взглядом; голос ее был тихим и непривычно глухим.
— Все в городе знают эту историю. И знают, что я его правнучка. Они милы со мной, у меня есть друзья, я участвую в общественной жизни… Но в качестве невесты не котируюсь. Мужчины Бауэра не толпятся у моего порога. В глубине души они опасаются, что гены серийного убийцы, моего предка, могли передаться мне, — она печально улыбнулась. — Мужчинам неприятно думать об этом во время свидания. Так что, отвечая на ваш вопрос, — я ни с кем не встречаюсь.
— Надо же, — Глен растерялся. Как нужно на такое реагировать? — Надо же, — повторил он, ошеломленно качая головой.
— Теперь я кажусь вам совсем другой, да?
Глен удивленно посмотрел на нее.
— Нет.
Он не лукавил. Откровение Мелани было шокирующим, но Глен нисколько не изменил свое мнение о ней. Что было, то быльем поросло — тем более что все случилось за несколько десятилетий до ее рождения. А вот он почти ничего не знает о своих предках. Они ведь вполне могли пытать людей во времена Инквизиции, а по приезде в Америку убивать индейцев и линчевать негров.
— Я не собиралась вам этого рассказывать, — тихо сказала Мелани. — По крайней мере, пока. Никто не знает, даже Эл.
— Буду нем как рыба.
— Мне почему-то показалось, что вы должны это знать.
Интересно, что она имеет в виду, подумал Глен.
— Понимаете, прошлое не умирает. Оно все время с нами. Грехи отцов и все такое, — она снова опустила взгляд, разглядывая надпись на цементе. — Иногда я думаю, что именно поэтому преподаю историю, а летом нанимаюсь к археологам. Может быть, я просто пытаюсь понять, почему мы — рабы прошлого.
Глен покачал головой.
