— Я рад, что ты приехала, — снова начал Йерлоф. — Сколько я тебя помню, ты все такая же красивая.
А может, надо сказать «милая»? «Милая» — это, наверное, лучше передает то, как он скучал по дочери, которую так долго не видел.
Наконец, когда на часах было уже около четырех и до ужина оставался всего лишь час, в дверь комнаты Йерлофа постучали.
— Входи, — сказал он, и дверь открылась.
В комнату заглянула Буэль.
— Ага, он здесь, — тихо сказала она кому-то, кто стоял за ее спиной, и потом уже громче: — У тебя гость, Йерлоф.
— Спасибо, — поблагодарил он.
Буэль улыбнулась и исчезла. Вместо нее в комнату вошла другая женщина, сделала пару шагов и остановилась в прихожей. Йерлоф набрал воздуха и начал.
— Я рад, что ты приехала… — произнес Йерлоф, но его заранее приготовленная речь внезапно прервалась.
Он увидел женщину средних лет, в помятом пальто. Она смотрела на него усталыми глазами, ее лоб был испещрен морщинами. Пару секунд женщина стояла неподвижно, потом опустила взгляд, уцепилась, как утопающий за соломинку, руками за ремешок висевшей у нее на плече коричневой сумки и наконец шагнула в комнату.
Йерлоф смотрел на усталое, изможденное лицо этой женщины и медленно узнавал в ней Джулию. Но эта Джулия выглядела более замученной, чем он ожидал. Йерлоф начал заниматься самобичеванием.
Да, его дочь сильно постарела. Но насколько же старый тогда он сам?!
— Привет, Йерлоф, — сказала Джулия, затем немного помолчала и продолжила: — Да, это я. Я опять приехала сюда.
Он кивнул и про себя отметил, что она по-прежнему не собирается называть его папой, даже сейчас, когда они одни. И это «Привет, Йерлоф» она произнесла так, как будто бы здоровалась с каким-то весьма дальним родственником.
— Ты хорошо доехала? — спросил он.
— Ну да.
Джулия расстегнула пальто, повесила на крючок в прихожей и опустила сумку на пол. Йерлоф примечал, что она двигается медленно, как будто бы из нее выкачали всю энергию. Он хотел спросить, как Джулия себя чувствует, но не стал — счел, что это можно сделать и после.
— Ну вот. — Опять молчание. — Давненько мы не виделись.
— Наверное, года четыре. По крайней мере, мне так кажется, — сказала Джулия. — Нет, скорее, больше.
— Да, точно, но мы все-таки иногда созваниваемся.
— Я собиралась приехать, чтобы помочь тебе, когда ты переезжал сюда из Стэнвика, но как-то все…
Джулия опять замолчала, Йерлоф кивнул.
— Да все нормально прошло, — заверил он, — мне все помогали.
— Хорошо, — сказала Джулия.
Она вышла на середину комнаты, потом повернулась и присела на застеленную кровать. Йерлоф внезапно вспомнил свои заготовки разговора, которые он долго репетировал.
— Теперь, когда ты здесь, — начал он, — я хочу сказать, что кое-какие вещи мы должны…
Но Джулия прервала его:
— Где она у тебя?
— Что именно?
— Ты знаешь, — ответила Джулия, — сандалия.
— А, это. В письменном столе.
Йерлоф посмотрел на дочь:
— Но я думал, что мы сначала…
— Могу я на нее посмотреть? — опять прервала его Джулия. — Мне это очень нужно.
— Но в ней нет ничего особенного, ты, наверное, будешь разочарована, — сказал Йерлоф. — Это всего лишь сандалия, это не… это ни о чем не говорит.
— Я хочу ее увидеть, Йерлоф.
Джулия поднялась. До сих пор она ни разу не улыбнулась, а сейчас стояла и смотрела на Йерлофа так пристально и холодно, что ему подумалось, что вся его затея с ее приездом сюда — ошибка. Наверное, ему даже не стоило ей звонить. Но все уже пришло в движение, и не в его силах это остановить. И все же он попытался, насколько возможно потянуть время.
— Ты одна приехала или с кем-нибудь? — поинтересовался он.
— Ну и с кем, по-твоему, я могла приехать?
— Не знаю. Ну, может быть, с отцом Йенса. Как его там… Мате, что ли?
— Вообще-то Микаэль, — сказала Джулия. — Нет, он живет в Мальмё,[26] и мы практически не общаемся.
— Вот как, — протянул Йерлоф.
Оба опять замолчали. Джулия шагнула вперед, и Йерлоф тут же переменил тему:
— А ты сделала то, о чем я тебя просил?
— Ты про что?
— Ты подумала о том, какой зверский туман был в тот день на острове?
— Ну да, вроде бы. — Джулия коротко кивнула. — Ну и при чем тут туман?
— Я думаю… — Йерлоф осторожно подбирал слова. — Я думаю, что, наверное, ничего бы не случилось или, по крайней мере не случилось бы ничего страшного, если бы не было тумана. Они часто бывают на Эланде? Как по-твоему?
— Да вообще-то не очень, — ответила Джулия.
— Ну да, три, но, может быть, четыре раза в год. Во всяком случае, такой непроглядный, как в тот день. И довольно много народу знает, когда туман придет, — об этом заранее можно узнать в бюро прогнозов.
— А тебе откуда это известно?
— А я им звонил, — ответил Йерлоф. — Кстати, они свои прогнозы хранят.
— А почему этот туман так важен? — спросила Джулия.
— Потому что кто-то воспользовался туманом, — объяснил Йерлоф, — и этот кто-то хотел остаться незамеченным.
— Ты хочешь сказать, чтобы его не увидели в тот день?
— Скорее, чтобы его вообще не видели, — пояснил Йерлоф.
— Значит, так: был кто-то и этот кто-то воспользовался туманом, чтобы… чтобы утащить Йенса? — спросила Джулия.
— Да не знаю я, — ответил Йерлоф, — как раз в этом-то и вопрос. Он что, заранее планировал похитить Йенса? Такая у него была цель? Кто вообще мог знать, что он выберется тогда со двора? Да ни одна живая душа, или как по-твоему? Йенс, наверное, и сам этого не знал, он только… появилась возможность — он ею и воспользовался.
Йерлоф заметил, что, после того как он в первый раз упомянул об исчезновении Йенса, Джулия все крепче и крепче сжимала губы, поэтому решил закончить как можно скорее и быстро добавил:
— Но туман, который надвинулся на остров в тот день… об этом можно было узнать заранее.
Джулия ничего не ответила, она стояла и просто смотрела на письменный стол.
— Нам хорошенько надо об этом подумать, — резюмировал Йерлоф. — Кто и для чего мог воспользоваться туманом в тот день.
— Ну а теперь я могу ее увидеть? — опять спросила Джулия.
Йерлоф понял, что больше оттягивать этот момент у него не получится. Он кивнул и повернулся на вращающемся стуле к письменному столу.
— Она лежит здесь, — сказал он, потом потянул на себя верхний ящик стола и достал что-то небольшое и, судя по всему, совсем не тяжелое, аккуратно завернутое в тонкую белую ткань.
Джулия медленно подошла ближе к Йерлофу, который разворачивал на столе небольшой пакет. Она смотрела на его руки — морщинистые, в пятнах и с синими до черноты венами. Его пальцы дрожали, когда он неловко разматывал тонкую ткань. Джулии показалось, что звук, пока Йерлоф разворачивал сверток, был просто оглушающим.
— Может быть, тебе помочь? — предложила она.
— Да нет, все нормально.
Ему понадобилось несколько минут, чтобы распаковать сверток, или, может быть, Джулии просто так показалось. И вот наконец Йерлоф справился с последним слоем ткани, и Джулия увидела то, что было под ней. Джулия не могла оторвать глаз от сандалии, лежащей в закрытом пластиковом пакете.
«Я не буду плакать, — внушала себе она. — Я не заплачу. Это всего лишь сандалия».
Но тут же женщина почувствовала, как ее глаза начинают гореть, и заморгала, прогоняя застилавшие слезы. Она смотрела на черную резиновую подошву и коричневые ремешки, высохшие и сморщенные от времени.
Сандалия, маленькая сандалия маленького мальчика.
— Я не знаю, это та самая или нет, — сказал Йерлоф. — Как мне помнится, похоже, что она. Но всякое, конечно, может быть…
— Это сандалия Йенса, — перебила его Джулия срывающимся голосом.
— Но как мы можем знать это наверняка? — спросил Йерлоф. — Не очень, по-моему, правильно быть слишком уверенными. Как ты считаешь?
Джулия ничего не ответила, она стояла и смотрела. Слезы текли у нее по щекам, она смахнула их, а потом очень медленно и осторожно подняла пакет.
— Я положил ее сюда, как только мне ее прислали, — объяснил Йерлоф. — Может быть, какие-нибудь отпечатки пальцев…
— Я понимаю, — ответила Джулия.
Как это все легко, как это все просто, когда, к примеру, мать надевает сандалию своему маленькому сыну, такую, скажем, как эта. Сначала ей надо просто дойти до двери, поднять ее с пола, ни минуты не задумываясь о том, что это действие может означать что-то особенное. Потом надо встать перед сыном, наклониться, почувствовать тепло его тела, взять его за ножку. А он в это время крепко возьмется своей ручкой за мать и будет молча стоять или что-нибудь говорить, какую-нибудь детскую чепуху, которую она в общем-то и не слушает. А если и слушает, то вполуха. Потому что она думает о чем-то другом: например, о счетах, которые надо оплатить, что надо купить продуктов или о мужчине.
