— Ладно! С вас полторы тысячи.
У клиента будто камень с души свалился. Он отдал две тысячи, получил на сдачу пятисотиеновую монету, но подвинул ее человеку за стойкой:
— Извините. Это вам за беспокойство.
Я тут же протянула руку:
— Это мое. В конце концов, я тебя целовала. Всего за какие-то три тысячи.
Клиент и человек за стойкой ошеломленно уставились на меня, но я хранила олимпийское спокойствие. Все-таки монета досталась мне.
До последней электрички оставалось совсем немного. Я выпила еще банку пива, снова спустилась по каменным ступеням и зашагала к станции Синсэн. Сегодняшняя выручка — три тысячи. Точнее, три с половиной, если прибавить чаевые администратору в лав-отеле, которые я у него отобрала. При этом потратилась на пиво и кальмаров. Так что почти в дефиците. По пути к станции мне попался дом, где жил Чжан. Я поглядела на его окно на четвертом этаже. В квартире горел свет.
— Ну вот и снова встретились. Как дела? — услышала я за спиной.
Чжан! Я швырнула в сторону пустую пивную банку, она со звоном покатилась по мостовой. Чжан был в той же кожаной куртке и джинсах; вид у него был очень серьезный. Я посмотрела на часы.
— У меня еще есть чуть-чуть времени. Твои сожители не захотят сейчас позабавиться? Как думаешь?
— Ты, конечно, прости, — протянул Чжан, словно извиняясь, — но ты им не очень показалась. Говорят, больно тощая. И Дракон, и Чэнь И. Всем дамы в теле нравятся.
— Ну а тебе?
Чжан закатил большие глаза. У него были густые брови, пухлые губы. Мне все в нем нравилось, если б не наметившаяся лысина. Мой тип. Как раз то, что нужно.
— Мне любая подойдет, — засмеялся Чжан. — Я со всеми могу. Кроме сестры.
— Тогда обними меня.
Я прильнула к Чжану. Как раз в этот момент к платформе подошел поезд на Сибуя, из вагонов стали выходить люди. Шли мимо и глазели на нас, но мне было на них наплевать. Чжан растерянно обхватил меня руками, а я невольно прижималась к нему все сильнее. На меня вдруг напала тоска.
— Ты пожалеешь меня? — спросила я ласково, чтобы угодить ему.
— Ты чего хочешь: трахаться или чтоб тебя жалели?
— И то и другое.
— Ну уж нет. Придется выбирать. Или так, или эдак, — холодно проговорил он, грубо отцепляя мои руки и глядя мне в лицо.
— Чтобы жалели, — пробормотала я и тут же спохватилась: «Ой, что-то я не то сказала». Ведь мне хочется заработать. Иначе какого черта я торчу на улице? Что мне нужно от клиента? Доброе отношение? Нет, конечно. У меня голова пошла кругом, как после хорошей выпивки.
Я прижала руку ко лбу.
— Хочешь, чтобы я пожалел тебя? Тогда плати.
Я в изумлении подняла глаза на Чжана. В темноте его ухмыляющаяся физиономия показалась зловещей.
— Я должна платить?! А не наоборот?
— Нет, подумай, чего ты просишь. Ты же никого не любишь. Ни себя, ни других. Вот тебя и гнобят.
— Гнобят?
Я наклонила голову набок, не понимая, что он имеет в виду. Разыгрывать с ним паиньку больше не хотелось.
— Вот именно: гнобят, — весело продолжал Чжан. — Я это словечко недавно узнал. Ну это когда дурят, вертят как хотят. Тебя гнобят в твоей фирме, гнобят мужики. А раньше отец гнобил, и в школе тоже.
Я прикинула, что моя последняя электричка уже вышла с конечной в Сибуя. Чжан говорил и говорил, а я смотрела на рельсы. Ничего не оставалось, только ехать домой. А завтра — на работу. От этого тоже никуда не денешься. Выходит, меня все гнобят? Я вспомнила, что сказала та тетка, с Библией: «Когда я смотрю на вас, у меня сердце кровью обливается. Какая же вы глупышка!»
[Месяц][день]
С наступлением сезона дождей мой бизнес замирает. Мокнуть на улице нет желания. К тому же из-за низкого давления глаза сами закрываются, все время клонит в сон. Вставать по утрам не хочется — катилась бы эта фирма куда подальше. Борьба с искушением прогулять работу изматывает. Почему так: есть дух, воля, а тело подводит, не подчиняется? Сегодня я проснулась позже обычного, села за стол, прислушиваясь к шуму дождя. Мать, накормив сестру завтраком и проводив на работу, удалилась в спальню, и в доме воцарилась полная тишина. Я вскипятила в чайнике воду, всыпала в чашку растворимый кофе. Вместо завтрака разгрызла таблетку «джимнемы». Темно-синяя юбка болталась на мне, как на вешалке. Я похудела еще больше. Чем легче я становилась, тем сильнее охватывала меня радость. Если так дело пойдет, я просто растаю в воздухе. Несмотря на мерзкую погоду, я чувствовала себя на седьмом небе.
Дождь за окном лил как из ведра, пластая в саду мамашину гордость — гортензии, рододендроны, розы, понатыканные тут и там мелкие цветочки… Обернувшись, я заглянула в сад: «Чтоб вы сдохли, проклятые!» Но дождь кончится, и вся эта поросль, напитавшись влагой, еще выше поднимет голову. Вот ведь какое гадство! Мать носилась со своим садом, как курица с яйцом, а я его ненавидела.
При взгляде на небо стало ясно, что сегодня тоже рассчитывать не на что. В июне я была при деле всего неделю и собрала всего сорок восемь тысяч. С четырех клиентов. Тридцать тысяч содрала с Ёсидзаки, десятку — с какого-то пьянчуги. Еще было два бомжа. Один — знакомый, который засек меня на пустыре, а с другим — в первый раз. С обоими на том же пустыре, под небом, грозившим в любую минуту пролиться дождем. Я дошла до такого состояния, когда на мелочи — помочиться на улице, пристроиться с клиентом на пустыре — внимания уже не обращала. При этом я страшно устаю на работе. Сижу за столом и ни на чем не могу сосредоточиться. Сижу и целый день режу газеты. А в последнее время даже перестала различать, что важно, а что нет. Развлекаюсь тем, что вырезаю телепрограммы. Шеф, конечно, на меня косится, но ничего не говорит. В офисе я постоянно ловлю на себе чужие взгляды, слышу, как народ шушукается у меня за спиной. Мне все равно. Я сильная.
Открыв утреннюю газету, я посмотрела, какая будет погода, и переключилась на хронику событий. Глаз остановился на прилипшей к бумаге хлебной крошке. Ее оставила сестра, перед уходом просматривавшая газету. Тут же я увидела заголовок: «В доме обнаружен труп женщины». Погибшая — Юрико Хирата. Юрико! В последнее время она что-то пропала из виду. А оказывается, ее убили! «Что ж, как ты сама предсказывала, так и вышло. Поздравляю!» — воскликнула я про себя и в то же мгновение услышала у самого уха чей-то смешок. Я огляделась.
Под закопченным потолком над самым обеденным столом, заваленным всяким барахлом, парил дух Юрико и смотрел на меня. В мертвенно-белом свете люминесцентного светильника была различима только верхняя часть тела. Уродливое лицо Юрико — расплывшееся и постаревшее — куда-то делось, к ней вернулась прежняя ослепительная красота.
— Ну что? Получила, что хотела? — заговорила я.
Юрико улыбнулась в ответ, обнажив белоснежные зубы:
— Твоими молитвами. Вот, обогнала тебя, раньше на тот свет отправилась. А что ты теперь будешь делать?
— Что делала, то и буду. Мне надо денег заработать.
— Завязывай с этим, — рассмеялась Юрико. — Тебе всегда будет мало. Ты же прорва. И потом, рано или поздно он тебя тоже убьет. Тот человек, что меня укокошил.
— Кто?!
— Чжан.
Ответ — яснее не бывает. Но как Юрико познакомилась с Чжаном? Я быстро сообразила, как у них получилось. Она притягивала его. Юрико — чудовище, Чжан — любитель чудовищ. Пусть так, но с какой стати Чжану убивать меня? Ведь он обнял меня, когда я к нему прильнула. Мне хотелось, чтобы он жалел меня, обнимал. Юрико резко покачала передо мной тонким пальнем.
— Нет, Кадзуэ! Нет! Не надо тешить себя надеждами. Никто тебя жалеть не будет. И денег никто платить не хочет. Таких старых шлюх вроде нас с тобой мужики могут только ненавидеть, потому что мы вскрываем их настоящую суть.
— А в чем она? — Я сама не заметила, как приложила руку к подбородку и наклонила голову набок.
— Хватит девочку из себя строить! — настаивала Юрико. — Бесполезное дело. Ты совершенно не понимаешь, что с тобой происходит.
— Понимаю. Я стала худая и красивая.
— Это кто же тебе такое сказал?
Я совсем запуталась. Действительно, кто? Худая — значит красивая… Когда же это было? В школе? Сестра Юрико?
— Твоя сестра мне сказала.
— И ты в это веришь? Сказали сто лет назад, а ты до сих пор веришь? — Юрико вздохнула. — Святая простота! Какая же ты доверчивая!
— Ладно, Юрико. Скажи: что такого я вскрываю в мужиках?
— Пустоту. У них за душой ничего нет.
— А у меня?
Задав вопрос, я обняла себя руками. У меня за душой ничего. Все! От меня ничего не осталось. Одна оболочка — университет Q., строительная компания G. Вот и все. А внутри — пустое место. Хотя кто бы мне сказал, что есть внутреннее содержание. Тут только я заметила, что залила газету кофе. Быстро вытерла стол, но коричневое пятно на газете осталось.
