За выроненный револьвер он получил замечание от Залы. Оба были страшно удивлены, когда узнали, что полиция начала охоту за Лисбет Саландер, но таким образом промашка с револьвером неожиданно обернулась для них удачей.
С другой стороны, это происшествие создало еще одну проблему. Саландер оставалась единственным слабым звеном. Она знала Бьюрмана и знала Залу, причем была в состоянии сложить два и два. Посовещавшись, оба пришли к единому мнению: Саландер нужно найти и где-нибудь закопать. Лучше всего, чтобы она так и не нашлась. Тогда расследование убийства со временем ляжет в архив и будет там спокойно пылиться.
Они с Залой надеялись, что к Саландер их приведет Мириам By. И тут опять не заладилось — в деле вдруг появился Паоло Роберто. Вот уж чего никто не ожидал! Свалился как снег на голову! Оказывается, как пишут газеты, он был другом Лисбет Саландер.
Белокурый гигант находился в полной растерянности.
После Нюкварна он отправился в дом Магге Лундина в Свавельшё, расположенный всего в каких-нибудь нескольких сотнях метров от штаб-квартиры «Свавельшё МК». Не самое идеальное место, чтобы спрятаться, но выбор у него был невелик, а ему требовалось успеть залечь на дно, пока не рассосутся синяки на физиономии. А уж потом можно будет незаметно убраться подальше от Стокгольма. Он потрогал сломанную переносицу и пощупал шишку на затылке. Шишка уже начала уменьшаться.
Он правильно поступил, что вернулся и спалил все, что там было. По крайней мере, прибрал за собой.
И тут ему пришла в голову мысль, от которой он похолодел.
Бьюрман! Всего один раз, в феврале, когда Зала взялся убрать Саландер, ему пришлось спешно встретиться с Бьюрманом в его летнем домике близ Сталлархольма. У Бьюрмана была папка с документами, касающимися Саландер, он тогда еще ее листал. Как же он мог забыть о ней! По этой папке можно выйти на след Залы!
Он спустился в кухню и объяснил Магге Лундину, почему тот должен немедленно выехать в Сталлархольм и устроить там еще один пожар.
Во время ланча инспектор криминальной полиции Бублански попытался навести порядок в следствии, которое, как он чувствовал, окончательно забуксовало. Он долго обсуждал с Куртом Свенссоном и Сонни Боманом дальнейшие шаги по розыску Саландер. Поступили новые сигналы, некоторые даже из Гётеборга и Норрчёпинга; сигнал из Гётеборга был сразу же отметен, между тем как Норрчёпинг давал слабую надежду на возможный успех. Они проинформировали своих тамошних коллег и установили осторожное наблюдение за адресом, по которому была замечена девушка, по описанию похожая на Лисбет Саландер.
Он попытался также провести дипломатическую беседу с Хансом Фасте, но того не оказалось дома, а его мобильник не отвечал. После бурного утреннего совещания Фасте удалился мрачный, как грозовая туча.
Затем Бублански связался с начальником следственного отдела Рихардом Экстрёмом, чтобы разрешить проблемы, связанные с Соней Мудиг. Он подробно изложил объективные причины, по которым, как он считал, было нерационально отстранять Соню Мудиг от следствия. Экстрём не пожелал прислушаться, и Бублански решил переждать выходные и только потом всерьез заняться этой дурацкой ситуацией. Отношения между руководителем следственной группы и начальником следственного отдела складывались хуже некуда.
В начале четвертого он вышел в коридор и увидел выходящего из кабинета Сони Мудиг Никласа Эрикссона, который все еще изучал там содержимое жесткого диска Дага Свенссона, что, на взгляд инспектора Бублански, без присмотра настоящего полицейского, который следил бы за тем, чтобы Никлас не упустил чего-нибудь важного, было совершенно бесполезным занятием. Он решил на оставшиеся несколько дней перевести Никласа Эрикссона под начало к Курту Свенссону.
Однако прежде чем Бублански успел его окликнуть, Никлас Эрикссон скрылся за дверью туалета в самом дальнем конце коридора. Бублански поковырял в ухе и отправился в кабинет Сони Мудиг, чтобы там дождаться возвращения молодого сотрудника. Остановившись на пороге, он посмотрел на опустевший стул Сони Мудиг.
Потом его взгляд упал на мобильник Эрикссона, оставленный на полке позади его рабочего места.
После секундного колебания Бублански посмотрел в конец коридора — дверь туалета по-прежнему была заперта. Тогда он, повинуясь внезапному порыву, вошел в кабинет, сунул мобильник Эрикссона в карман, быстрым шагом вернулся в свой кабинет и запер за собой дверь. Там он нажал кнопку и вывел на экран список разговоров.
В 9.57, через пять минут после бурного утреннего совещания, Никлас Эрикссон набрал номер, начинавшийся на 070. Бублански снял трубку настольного телефона и набрал этот номер. Ответил журналист Тони Скала.
Бублански положил трубку и с интересом посмотрел на мобильник Эрикссона. Когда он встал, лицо у него было мрачнее тучи. Едва он шагнул к двери, как на столе у него зазвонил телефон. Он вернулся и рявкнул:
— Бублански слушает!
— Это Йеркер. Я остался возле склада под Нюкварном.
— Да?
— Пожар потушен. Вот уже два часа, как мы занимаемся осмотром места преступления. Полиция Сёдертелье вызвала собаку, натасканную на поиск трупов, чтобы проверить, нет ли под руинами мертвых тел.
— И что?
— Ничего нет. Но мы сделали перерыв, чтобы дать отдых собачьему носу. Вожатый собаки говорит, что это необходимо сделать, так как на пожарище слишком много сильных запахов.
— Давай ближе к делу!
— Он отошел от склада и отпустил собаку побегать. Собака сигнализировала о наличии трупа в лесочке за складом. Мы начали копать на этом месте. Десять минут назад показалась человеческая нога, обутая в мужской башмак. Останки лежат неглубоко под землей.
— Вот черт! Йеркер, тебе надо…
— Я уже взял на себя командование и приостановил раскопки, чтобы дождаться представителей судебной медицины и техников.
— Отличная работа, Йеркер!
— Это еще не все. Пять минут назад собака снова сделала стойку приблизительно в восьмидесяти метрах от первой находки.
Лисбет Саландер сварила кофе на плите Бьюрмана, съела еще одно яблоко и провела два часа за внимательным чтением бумаг покойного опекуна, в которых была собрана вся информация о ней. Результаты его работы впечатляли. Он вложил немало труда и систематизировал данные с увлеченностью человека, влюбленного в свое дело. Он разыскал такой материал, о существовании которого она даже не подозревала.
Дневник Хольгера Пальмгрена — две записные книжки в черных переплетах — она читала со смешанными чувствами. Он начал писать их, когда ей было пятнадцать лет и она только что сбежала из своей второй приемной семьи, пожилой пары, проживавшей в Сигтуне: муж был социолог, а жена — детская писательница. Лисбет пробыла у них двенадцать дней и поняла, что они ужасно горды тем вкладом на благо общества, который внесли, проявив к ней милосердие, и что от нее ожидается глубокая благодарность. Лисбет терпела, пока ее случайная приемная мамаша не стала громко похваляться перед соседкой своим подвигом и высказалась в том смысле, что это, мол, очень важно, чтобы кто-то взял на себя заботу о трудной молодежи. «Я, черт возьми, не какой-то там социальный проект», — так и подмывало ее крикнуть всякий раз, как ее приемная мать демонстрировала ее своим знакомым. На двенадцатый день она стащила сто крон из хозяйственных денег и уехала на автобусе в Уппландс-Весбю, а оттуда на пригородном поезде в Стокгольм. Полиция обнаружила ее шесть недель спустя в Ханинге, где она нашла приют у шестидесятисемилетнего дяденьки.
Дяденька оказался что надо. Он дал ей кров и пищу и ничего особенного за это не требовал. Ему достаточно было подглядывать за ней, когда она раздевалась, и он ни разу ее не тронул. Она понимала, что по определению он должен считаться педофилом, но ничего плохого он ей не делал. Она относилась к нему как к странному и нелюдимому человеку. Впоследствии она вспоминала о нем с каким-то родственным чувством: оба они знали, что значит быть отверженными.
В конце концов на них обратила внимание соседка и сообщила в полицию. Одна социальная работница потратила много труда на то, чтобы уговорить ее подать на него заявление, обвиняя в недозволенных сексуальных действиях. Она упорно отказывалась признать, что между ними происходило что-то подобное, а кроме того, ей, дескать, пятнадцать лет и, значит, уже можно. Идите все к черту! Затем в дело вмешался Хольгер Пальмгрен и забрал ее под расписку. Очевидно, Пальмгрен начал писать о ней в дневнике в отчаянной попытке избавиться от собственных сомнений. Первые умозаключения были сформулированы в декабре 1993 года.
«Я все больше убеждаюсь в том, что Л. — это самый непокладистый подросток из всех, с какими мне доводилось иметь дело. Вопрос в том, правильно ли я поступаю, противясь ее помещению в больницу Святого Стефана. За три месяца она уже успела разделаться с двумя приемными семьями, а во время своих побегов рискует попасть в большие неприятности. Скоро мне надо будет решить, отказаться ли мне от этого поручения, передав ее на попечение настоящих специалистов. Не могу разобраться, где тут правильное, а где неправильное решение. Сегодня у меня был с ней серьезный разговор».
