Ирене Нессер выписалась из гостиницы «Маттерхорн» в половине девятого, сразу после того, как ее разбудили. Она взяла такси и перевезла свои вещи в камеру хранения на железнодорожном вокзале. Последующие часы она уделила визитам в девять частных банков, между которыми распределила часть облигаций с Каймановых островов. К трем часам дня примерно десять процентов облигаций было обращено в деньги, которые она разместила на тридцати с лишним номерных счетах. Остаток облигаций она связала в пачку и положила до лучших времен в банковский сейф.
Ей предстояло нанести еще несколько визитов в Цюрих, но никакой спешки с этим не было.
В половине пятого дня Ирене Нессер приехала на такси в аэропорт, где посетила дамскую комнату, разрезала на мелкие кусочки паспорт и кредитную карточку Моники Шоулс и спустила их в унитаз. Ножницы она выбросила в урну. После 11 сентября 2001 года не стоило привлекать к себе внимание наличием острых предметов в багаже.
Рейсом «GD-890» компании «Люфтганза» Ирене Нессер прилетела в Осло, где доехала на автобусе до центрального вокзала, посетила там дамскую комнату и разобрала свою одежду. Поместила все предметы, составлявшие образ Моники Шоулс — парик с прической «паж» и фирменную одежду, — в три пластиковых пакета и рассовала их по разным мусорным бакам и урнам возле вокзала. Золотая цепочка и сережки были авторскими изделиями и могли навести на след — они исчезли в канализационном люке.
Накладной латексный бюст Ирене Нессер после некоторых отчаянных колебаний решила сохранить.
Под угрозой опоздания она, торопясь, буквально проглотила гамбургер в «Макдоналдсе», попутно перекладывая содержимое эксклюзивного кожаного портфеля в свою спортивную сумку. Уходя, она оставила портфель под столом. Купив в киоске кофе латте в стаканчике с крышкой, она побежала к ночному поезду на Стокгольм и успела как раз в тот момент, когда закрывались двери. У нее было забронировано отдельное купе.
Заперев дверь купе, она почувствовала, что впервые за двое суток содержание адреналина у нее в крови снизилось до нормального уровня. Она опустила окно, вопреки запрету на курение зажгла сигарету и стала маленькими глотками пить кофе. Поезд тем временем выезжал из Осло.
Она прокрутила в голове свой контрольный список, чтобы убедиться, что не упустила ни единой детали. Через минуту она нахмурила брови и ощупала карман куртки. Извлекла оттуда ручку из отеля «Циммерталь», задумчиво ее рассмотрела, а затем выбросила в окно.
Через пятнадцать минут она залезла в постель и почти мгновенно заснула.
Эпилог
Аудиторское заключение
Четверг, 27 ноября — вторник, 30 декабря
Тематический номер «Миллениума» включал целых сорок шесть страниц материала о Хансе Эрике Веннерстрёме и, выйдя в последнюю неделю ноября, произвел эффект разорвавшейся бомбы. Авторами основного текста номера значились Микаэль Блумквист и Эрика Бергер. В первые часы СМИ не знали, как им отнестись к этой горячей новости; год назад публикация подобного текста привела к тому, что Микаэля Блумквиста приговорили за клевету к тюремному наказанию и, судя по всему, уволили из «Миллениума». Тем самым он сильно подорвал к себе доверие. И вот теперь то же издание вновь печатает материал того же журналиста, содержащий значительно более тяжкие обвинения, чем статья, за которую он был осужден. Местами содержание текста казалось настолько абсурдным, что просто противоречило здравому смыслу. Шведские СМИ недоверчиво выжидали.
Однако вечером «Та, с канала ТВ-4» начала программу новостей с одиннадцатиминутного обзора главных обвинений Блумквиста. Несколькими днями раньше Эрика Бергер встретилась с ней за ланчем и в эксклюзивном порядке сообщила предварительную информацию.
Канал ТВ-4 опередил государственные программы новостей, которые дали свою информацию только в девятичасовых выпусках. Тогда и Шведское телеграфное агентство разослало первую телеграмму с осторожно озаглавленным текстом «Осужденный журналист обвиняет финансиста в тяжких преступлениях». Телеграмма содержала телевизионную информацию в сокращенном варианте, но уже сам факт, что Телеграфное агентство затронуло эту тему, вызвал лихорадочную деятельность в консервативной утренней газете и дюжине провинциальных газет, которые изо всех сил стремились успеть перенабрать первую страницу, до того как начнут работать печатные станки. До этого момента газеты предполагали проигнорировать утверждения «Миллениума».
Либеральная утренняя газета прокомментировала горячие новости мятежного журнала в передовице, написанной лично главным редактором несколько раньше. Вечером, когда в эфир вышли новости канала ТВ-4, главный редактор находился в гостях и опроверг мнение секретаря редакции, лихорадочно пытавшегося сообщить ему по телефону, что в утверждениях Блумквиста «возможно, что-то есть». При этом он произнес фразу, ставшую впоследствии классической: «Ерунда — наши экономические журналисты уже давно бы это обнаружили». В результате передовица либерального главного редактора оказалась единственным медийным голосом в стране, буквально разгромившим утверждения «Миллениума». В ней имелись такие слова, как «преследование личности, грязная криминальная журналистика», и требования «принять меры против уголовно наказуемых высказываний в адрес достойных граждан». Правда, на этом участие главного редактора в дебатах и закончилось.
Ночью редакция «Миллениума» оказалась заполненной до отказа. Планировалось, что там останутся только Эрика Бергер и новый ответственный секретарь Малин Эрикссон, чтобы отвечать на возможные звонки. Однако в десять часов вечера на месте по-прежнему находились все сотрудники, к которым еще добавились как минимум четверо прежних сослуживцев и человек шесть журналистов, постоянно публикующихся здесь. В полночь старый приятель из вечерней газеты прислал Кристеру Мальму предварительный экземпляр номера, где делу Веннерстрёма было посвящено шестнадцать страниц с общей рубрикой «Финансовая мафия», — и Кристер откупорил бутылку игристого вина. Когда на следующий день вышли вечерние газеты, в СМИ начался бум невиданного масштаба.
Ответственный секретарь редакции Малин Эрикссон сделала вывод, что в «Миллениуме» ей будет хорошо.
В течение следующей недели шведские биржи лихорадило — дело начала расследовать финансовая полиция, подключились прокуроры, и развернулась паническая деятельность по продаже. Через два дня после разоблачения дело Веннерстрёма вышло на правительственный уровень, что вынудило высказываться министра экономики.
Этот бум не означал, что СМИ проглотили утверждения «Миллениума» без критических вопросов — для этого разоблачения носили слишком серьезный характер. Но в отличие от первого дела Веннерстрёма, на этот раз «Миллениум» смог представить обескураживающе убедительные доказательства: электронную почту самого Веннерстрёма, копии содержимого его компьютера, включая балансовые отчеты по тайным банковским счетам на Каймановых островах и в двух дюжинах других стран, секретные соглашения и другие вещи, держать которые на своем жестком диске такая большая глупость, что более осторожный бандит никогда в жизни этого не сделал бы. Вскоре стало ясно, что если материалы «Миллениума» дойдут до апелляционного суда — а все сходились на том, что дело рано или поздно должно там оказаться, — то в шведском финансовом мире лопнет наикрупнейший мыльный пузырь со времен краха Крёгера в 1932 году. На фоне дела Веннерстрёма совершенно поблекли скандальное банкротство «Готабанкен» и аферы инвестиционной компании «Трустор».[68]Это было мошенничество таких масштабов, что никто даже не решался высказывать предположения по поводу того, сколько отдельных нарушений закона было совершено.
Впервые в шведской экономической журналистике употреблялись такие слова, как «систематическая преступная деятельность, мафия и господство гангстеров». Веннерстрём и его ближайшее окружение, состоящее из молодых биржевых маклеров, совладельцы и одетые в костюмы от Армани адвокаты описывались как самая обычная банда грабителей банков или наркодельцов.
В первые дни этой бури в средствах массовой информации Микаэль Блумквист оставался в тени. Он не отвечал на письма и был недоступен по телефону. Все редакционные комментарии давались Эрикой Бергер, которая мурлыкала, как кошка, когда ее интервьюировали центральные шведские СМИ и влиятельные местные газеты, а также постепенно возрастающее количество зарубежных. Каждый раз, получая вопрос о том, как «Миллениуму» удалось завладеть всей этой, в высшей степени личной документацией для внутреннего употребления, она с загадочной улыбкой, которая на самом деле служила дымовой завесой, отвечала: «Мы, разумеется, не можем раскрывать свой источник».
