4. Мадам полюбила моего с отца с первой встречи с ним, произошедшей многими годами ранее, когда он пылал страстью к другой — к самой близкой ее подруге. Но упомянутая подруга и мужчина, которого она любила на самом деле, поставили своей целью погубить моего отца, дабы завладеть всем, что принадлежало ему по праву.
Требуются ли дальнейшие пояснения?
Той подругой была мисс Эмили Картерет.
Ее возлюбленным был Феб Даунт.
Мадам Делорм звалась в девичестве Мари-Мадлен Буиссон.
Таков четвертый секрет.
Здесь запись обрывается, но мне предстоит узнать еще несколько секретов, пусть и не столь существенных.
В ходе своего повествования мадам часто умолкала и откашливалась в льняной носовой платок. Она старалась прятать платок от моих глаз, но я ясно разглядела зловещие пятна крови на белой ткани и сразу же поняла, что они означают.
— Доктор говорит, я не доживу до листопада, — промолвила она, глядя на колеблемые ветром ветви каштана за окном, уже едва видные в сгустившейся темноте.
Я по-прежнему любила мадам, хотя она всю жизнь обманывала меня, и прогноз врача поразил меня в самое сердце.
— Ну, вы должны доказать, что он ошибался, — бодро сказала я с натужной улыбкой. — Я увезу вас… в Италию. Во Флоренцию. Вы вернетесь оттуда здоровая и счастливая и увидите, как с нашего каштана опадают листья, а потом увидите, как он снова покрывается листвой по весне, — и так еще много, много весен.
Она печально, снисходительно улыбнулась, но ничего не ответила.
Я поднялась с дивана, подошла к окну и задумчиво уставилась на продуваемый ветром сад, вспоминая золотые дни детства и маленькую Амели Веррон с бесхитростной, кристально чистой душой, свою самую близкую и самую верную подругу, как теперь казалось.
Любовь, породившая множество секретов, предала нас всех — мадам, Эмили и меня. Любовь к моему отцу превратила мадам в рабыню, готовую выполнить любую его волю. Последствия любви Эмили Картерет к Фебу Даунту (пускай она и питала нежные чувства к моему отцу) в конце концов довели ее до убийства и самоубийства. Что же до меня, я всегда безмерно любила мадам и человека, носившего имя Бэзил Торнхау, но они платили мне обманом и ложью.
Итак, ничто теперь не препятствовало мне вступить в законное наследство, но это меня не радовало. Ах, бедная я, обманутая дурочка! Я со стыдом вспоминала, как обливалась горючими слезами над воспоминаниями мистера Лазаря о моем отце, как мучительно переживала, что не знала его при жизни. Надпись на затененном гранитном надгробии говорила, что он умер. Очередное предательство. Очередная ложь. Все мое детство он находился рядом со мной, без моего ведома, по-отечески опекая меня под видом моего учителя, но не открываясь мне.
Мадам заверяла, что он любил меня. Тогда почему же он так и не сбросил маску? Почему позволил мне считать, что у меня нет отца? Разве любящий родитель способен на столь утонченную жестокость?
— У него имелись свои причины, — убеждала меня мадам, — и никакие соображения не могли повлиять на него. Он не мог бежать от своей судьбы. Она и сейчас преследует его, и спасение от нее он обретет лишь в смерти. Для твоего отца ничего не имеет значения, кроме необходимости вернуть то, что украли у него Эмили Картерет и Феб Даунт. Постоянным, неумолимым сознанием этой необходимости он руководствовался во всех своих поступках и все свои действия подчинял одной-единственной цели. Это его проклятье, и из-за него нам всем приходится страдать, как страдает он… После возвращения из добровольной ссылки, — продолжала она, — твой отец уже не мог сам достичь заветной цели, а потому направил все свои силы, всю свою волю на то, чтобы вырастить из тебя, милое дитя, достойную замену себе. Еще раз повторяю, он любит тебя — и всегда любил. Но им движет некая сила, превосходящая даже любовь.
— Куда же он уехал? — спросила я. — И почему оставил вас, когда вы больны и удручены сердцем?
— Он уехал вчера, — ответила она. — Куда — не сказал. Сказал только, что никогда не вернется.
— Но почему?
— Потому что я больше не нужна ему. Потому что он думает, что Великое Предприятие потерпело крах. И потому что она умерла.
Я ушам своим не поверила. Как он мог узнать о смерти Эмили столь скоро?
Оказывается, мой отец имел свои источники информации. От подкупленного осведомителя из сыскного отдела Лондонской полиции он узнал о характере свидетельств против Эмили и таким образом выяснил правду о рождении Персея и о сговоре, существовавшем между Эмили и лордом Тансором.
— Новость, что твой брак с Персеем Дюпором никак не послужит к достижению нашей великой цели, стала для нас страшным ударом, и твой отец на несколько дней заперся в своих комнатах, почти ничего не ел и не желал никого видеть. Он немного воспрянул духом, когда получил телеграмму с известием о смерти леди Тансор.
— Телеграмму! — изумленно воскликнула я. — Но от кого?
— У твоего отца еще со времени работы доверенным помощником покойного мистера Кристофера Тредголда осталось много связей. Он сохранил знакомства со многими людьми не самой безупречной репутации, готовыми и способными раздобыть для него любую нужную информацию. Он сам ездил инкогнито в Лондон и несколько раз в Нортгемптоншир, когда возникала такая необходимость. Тебе следует знать также, что на него работал один человек в Эвенвуде, исправно докладывавший обо всех происходящих там событиях. Он-то и прислал телеграмму.
— Скорее всего, это капитан Уиллоби, — уверенно сказала я.
— Да нет, не капитан Уиллоби, — возразила мадам, — хотя он тоже ежедневно присматривал за тобой по поручению твоего отца. Это старший лакей Джона Баррингтон, служивший под началом капитана во время Русской войны. Именно Баррингтон регулярно уведомлял нас о твоей безопасности и благополучии — а о них, поверь, мы всегда беспокоились прежде всего. Что же касается до капитана Уиллоби, его настоящее имя Уиллоби Легрис, и он самый давний и самый надежный друг твоего отца, в ком тот находил поддержку в течение всех лет своей добровольной ссылки и на кого всегда сможет положиться и впредь.
Баррингтон! Угрюмый, молчаливый Баррингтон, принесший мне ужин в мой первый вечер в Эвенвуде! Оказывается, все это время он без моего ведома охранял и опекал меня, за что я, конечно же, должна быть ему благодарна. Баррингтон постоянно находился рядом, но я ни разу не заподозрила, что он вовсе не тот человек, каким кажется и каким описан в моем Секретном дневнике. Однако теперь я поняла, что именно благодаря своему умению держаться в тени, не привлекая ничьего внимания, он оказался таким превосходным шпионом.
С немалым изумлением я узнала также, что именно Баррингтон, по наущению моего отца, устроил так, чтобы Эмили отказала от места моей предшественнице, мисс Пламптр. Подкинув к ней в комнату брошь, в краже которой обвинили горничную, он затем показал, что видел, как она выходила из господских покоев в день, когда Эмили была в Лондоне и когда, по всеобщему мнению, украшение и пропало. В ходе последовавшего обыска брошь обнаружилась, и злополучная мисс Дороти Пламптр, невзирая на упорные — и высшей степени возмущенные — заявления о своей невиновности, была немедленно отослана прочь из Эвенвуда, а мадам получила возможность устроить меня в услужение к леди Тансор.
После легкого ужина мы с мадам придвинули наши кресла поближе к камину, ибо из-за дождя и ветра к вечеру сильно похолодало.
Я хотела отложить дальнейший разговор до утра, но мадам, хотя и еле живая от усталости, настояла на том, чтобы продолжить свои признания.
Сначала она слезно попросила у меня прощения за все, что сделала из любви к моему отцу. Я ответила, что прощу тогда лишь, когда она раскроет мне все свои секреты, всю ложь.
— Да больше уже ничего существенного не осталось, — промолвила она слабым голосом. — Я рассказала тебе все, что мы скрывали от тебя. Но если мне не удалось ответить на все твои вопросы, спрашивай о чем угодно. Я не уйду из жизни, покуда не заслужу вновь твое полное доверие и твою любовь.
Я поцеловала мадам и сказала, что последнюю она никогда не потеряет. Что же касается доверия…
Она сжала мою руку с такой неожиданной силой, что я чуть не вскрикнула.
— Скажи же, умоляю, как мне заслужить твое доверие. Что еще ты хочешь узнать, милое дитя?
— Для начала — две вещи, — ответила я. — Во-первых, причастен ли мой отец к смерти мистера Родерика Шиллито?
Прямота вопроса привела мадам в легкое замешательство. Я надеялась услышать категоричный отрицательный ответ, но она сказала лишь, что в последние месяцы мой отец не посвящал ее во многие свои «личные дела».
