Дункан Кайл - Потайной ход

Меня ничто больше не задерживало в Австралии. У Алекс в Джералдтоне был Джо Хэг и другие ловцы лангустов, которые могли защитить ее и спасти. Она написала письмо, в котором назначила меня своим адвокатом и представителем во всех важных для нее вопросах.

Я даже не зашел домой за костюмами, галстуками и прочим. В Гонконге сделаю остановку и куплю. Но сначала надо сесть на самолет до Перта.

Мы все трое сошли с «Леди Аброльос» и зашагали рядышком по джералдтонскому молу. Прошли совсем немного, как вдруг из тени на солнцепек вышел человек, одетый в темный пиджак и черную шляпу. Он стоял, прислонившись к стене, наблюдая, как мы приближаемся.

Джо Хэг пробормотал, что он может хоть сейчас съездить этому типу по шее, если мы на это посмотрим положительно.

Я сказал:

— Только если он попытается нас остановить, Джо.

А Алекс сказала:

— А если у него есть оружие, то не надо...

Мы направились в его сторону, а он стоял и смотрел на нас через очки с голубыми стеклами. Ростом около метра восьмидесяти сантиметров, плотного телосложения, мускулистый. Просто стоял и смотрел, как мы проходили мимо.

Я попрощался, сел в «рейнджровер» и отправился в маленький аэропорт Джералдтона. Припарковался и с трудом устроился на рейс до Перта, который осуществлял маленький двухмоторный самолет. Лететь на таком я боялся до смерти. При взлете и посадке его качает и бросает, а этот к тому же бразильского производства, что не повышало к нему доверия.

За час с небольшим я добрался до места. Все старались услужить, пилот по радио запросил для меня место на какой-нибудь ближайший рейс. С этим в Перте проблема, рейсов немного, обычно все билеты бывают забронированы заранее. Ему ответили, что мест нет. Все рейсы уже отправлены. Остался лишь «Квантас» из Сиднея до Гонконга через Перт... Задержался из-за неполадок с двигателем и сейчас находится в международном аэропорту Перта. На этот рейс только что сдали билет в бизнес-класс. Мне придется подождать сутки в Гонконге, но потом есть место на ночной рейс в Лондон.

Мой паспорт остался дома. Я немного подумал. Потом позвонил Бобу Коллису. Он без труда может проникнуть в мою квартиру, схватить паспорт и доставить в аэропорт. Он смог. Так и сделал. Без труда.

Я чем-то неприятен девушкам, регистрирующим пассажиров в аэропортах. Жаль, не знаю, чем именно. Они только разок взглянут на меня, потом на план расположения мест — и сажают в тех рядах, где обычно сидят матери с пятью малолетними детишками. И если девушки-регистраторши меня не любят, то маленькие дети — наоборот. Они лишь взглянут на меня — и лезут на колени, пачкая мой костюм липкими конфетами. Когда я обращаюсь к стюардессе с просьбой дать мне другое место, мне отвечают: «Неужели вы не рады, что вас так любят дети?»

На этот раз было по-другому. Быть может, на борту и были малые дети, но они находились; очень далеко от меня, в туристическом классе. Показывали кино, еда была неплохая, выпивка хорошая. Семь часов до Гонконга пролетели незаметно.

На следующий день я в новом, сшитом за двадцать четыре часа костюме, ботинках на заказ и рубашке, тоже сшитой на заказ за восемь часов, чувствовал себя щеголем. В моей дорожной сумке лежали еще четыре рубашки, брюки и носки. Я заталкивал эту сумку под сиденье, когда рядом со мной остановился человек, вежливо ожидая, когда я закончу. Я поднял голову, улыбнулся и сказал:

— О'кей, я сейчас. — И увидел, что он кладет в шкафчик знакомую мне шляпу.

Он сел в кресло рядом со мной. На нем был темно-синий костюм, а сам он, широкогрудый и широкоплечий, с мясистыми ногами, еле уместился в кресле, очки с голубыми стеклами не снял.

— Приятно снова встретиться, — приветливо кивнул незнакомец.

— Ловко вы сумели достать это место, — ответил я.

— Как вы, австралийцы, любите говорить: без проблем.

— Мы австралийцы, да. А кто вы?

— Друг, я надеюсь.

— Друг откуда?

— С неожиданной стороны. — Он улыбнулся. — Как только мы оторвемся от земли, я выпью банку пива. А вы?

— Водки.

Он рассмеялся. Я сказал:

— Я прислушивался к вашему акценту, и он похож...

— Свое произношение, — прервал он меня, — я приобрел в Оксфорде, в Королевском колледже. Давайте выпьем за это кларета.

— Давайте не будем. Чего вам на самом деле нужно?

— Поговорить с вами, пока будем в воздухе и нас не смогут подслушать или прервать. Возле вас свободное место. И его кто-нибудь может занять. — Он нахмурился.

— Что за пустые опасения! В самолете все места одинаковы, и никто его не займет.

Во время взлета он сидел молча, но как только мы оторвались от земли, сказал:

— Я объясню. Когда-то давно я приезжал учиться по обмену. Вы с первого раза догадались правильно. Я — русский, так же как и ваш друг Петр Иванович Кинский, в последние годы известный как Питеркин.

— Не друг. Я — адвокат, а он был моим подзащитным. Как вас зовут?

— Сергей.

— Что ж, Сергей. Я ничего интересующего для вас не знаю.

Он спокойно кивнул.

— Это не совсем так. То, что вы уже знаете, имеет определенную ценность. Но вы можете узнать еще больше, гораздо больше, чем, например, я. И когда вы до этого докопаетесь, я надеюсь, займете правильную позицию.

Проявление такой любезности и непринужденности было удивительным, если не поразительным, принимая во внимание, кем, по его собственному признанию, был этот человек. Еще сильнее ошеломлял его облик. Я с тревогой подумал, что сижу рядом с агентом великой, хотя и ослабевающей марксистско-ленинской державы. С самым настоящим русским шпионом! Мне не было страшно. Когда-то я сильнее боялся продавцов машин и, уж конечно, сотрудников автоинспекции.

Словно подслушав мои мысли, он сказал:

— Конечно, вы правы. Ситуация несколько изменилась. Бояться совсем нечего.

— Вы имеете в виду, что не ходите больше со смертоносным оружием и отравленными зонтиками?

Сергей ответил не сразу. Он посмотрел на свои ухоженные ногти и признался:

— Если я и вправду агент, то я агент страны, где так или иначе происходят большие перемены.

— Вы имеете в виду «перестройку» или «гласность»?

— Секундочку, — перебил он, — все по порядку.

Подошла девушка:

— Пиво?

— Спасибо.

А когда она подала ему банку, он посмотрел на надпись мелким шрифтом и отдал ее обратно.

— Сделано в Сиднее, а мы из Перта. Не подойдет.

— Что же вам тогда дать?

— Водку, — сказал он с довольным видом. — И лед. То же для моего друга.

— И апельсиновый сок, — попросил я.

Когда она отошла, он продолжил:

— Перестройка означает реконструкцию. Практически всего, что есть в государстве.

— Вам лучше знать.

Он был таким вежливым, непринужденным и невозмутимым, что я очень скоро и думать забыл о том, кем он был.

— Сюда относится, например, КГБ?

— Да. Все управление Комитета. — Потом он широко улыбнулся и уточнил: — Ну, скажем, почти все. Включая ГРУ — военную разведку. Все подлежит реформированию. Вы, наверное, заметили, что у нас новые президенты. Очень энергичные очень решительные. А вы, не сомневаюсь, знаете второй закон термодинамики.

— Я учил его в школе.

— Не могли бы вы повторить его сейчас?

Я заученно сказал:

— Всякое действие рождает равное противодействие. Принцип работы реактивного двигателя. Значит, кое-кому изменения не нравятся.

— Трудность в том, что некоторые из недовольных людей имеют доступ к ракетам, ядерным снарядам, военным кораблям, танковым войскам и реактивным двигателям, о которых вы упомянули. Среди них есть Маршалы Советского Союза, некоторые в морском, некоторые в воздушном флоте, а также в Верховном Совете, хотя их и меньше, чем было раньше.

— А вы кто?

Он засмеялся:

— Простой чиновник, и все, Джон. Я ведь могу, по австралийскому обычаю, называть вас Джоном?

— Конечно, Сергей, можете.

Он неожиданно одним глотком выпил водку.

— Так что вы понимаете мою проблему?

Я с минуту раздумывал над его словами.

— Это что же, проблемы многих разрешились, если бы кому-то одному пустить пулю в лоб? — спросил я.

— Можно и так. Видите ли, этих людей нельзя обвинять по-настоящему. Любой, кому теперь около семидесяти, всю жизнь воспринимал только одну модель мира, в которой существовал. Возможно, это был не самый удобный мир, может, в нем не хватало свеклы для борща. Но правила были ясны, а людям нравится, когда правила ясны. И вдруг появляются молодцы, одержимые желанием реформировать, и уже крестьяне в колхозах не вольны бездельничать около сломанного трактора и вкалывать по вечерам на своих приусадебных участках. Теперь хотят, чтобы они работали! Я скажу тебе, что человек с подковой в руке недоволен по меньшей мере так же, как тот, у кого в руке жезл.

— Выходит, вы на стороне Гор...

Он перебил меня:

— Не так скоро. Вопрос не в том, чью сторону принять. Все не просто.