— Мы ведем одно дело, и мне нужна кое-какая помощь. Вот сценарий: преступник записался в журнале регистрации у охранника. Понятно?
— Ну да. И вам нужен анализ почерка?
— Проблема в том, что никакой записи у нас нет.
— Она исчезла?
— Да.
— И вы уверены, что он не притворялся?
— Уверены. Охранник видел, как чернила ложились на бумагу.
— А сейчас ничего не видно?
— Ничего.
Кинкейд мрачно засмеялся.
— Это здорово. Значит, запись, сделанная преступником, не сохранилась. А потом на этом месте сделал запись кто-то еще и уничтожил даже след от его подписи.
— Верно.
— А на следующей странице ничего не осталось?
Райм посмотрел на Купера, тот, держа под углом следующую страницу журнала регистрации, осветил ее ярким светом (в последнее время следы записей выявлялись именно так: страницу уже не заштриховывали карандашом), после чего отрицательно покачал головой.
— Ничего, — сказал Райм. — Так как же ему это удалось?
— С помощью исчезающих чернил. Раньше они включали в себя фенолфталеин, пока его не запретило Управление по контролю за продуктами и лекарствами. Таблетку растворяют в спирте и получают синие чернила со щелочным пи-аш. Потом что-то пишут, и после недолгого пребывания на воздухе синий цвет исчезает.
— Понятно. — Райм вспомнил курс химии. — Содержащаяся в воздухе двуокись углерода воздействует на щелочь и нейтрализует цвет.
— Именно так. Фенолфталеина вы больше не найдете. Но то же самое можно проделать с тимолфталеиновым индикатором и каустической содой.
— И где покупают эту штуку?
— Гм!.. — Кинкейд обратился к дочери: — Ну… подожди минутку, дорогая. Папа говорит по телефону… Нет, все нормально. В духовке все торты выглядят кривыми. Я скоро приду… Линкольн! Я как раз собирался сказать тебе, что теоретически это гениальная идея, но за все время моей работы в бюро ни один преступник или шпион не использовал на практике исчезающие чернила. Это, знаешь ли, новация. Она имела бы успех на каком-нибудь представлении.
Ну да, представлении, мрачно подумал Райм, глядя на снимки несчастной Светланы Расниковой.
— Где же наш убийца нашел такие чернила?
— Скорее всего в магазинах игрушек или в магазинах театрального реквизита.
Интересно…
— Ну ладно, ты очень помог мне, Паркер.
— Как-нибудь обязательно приезжайте, — сказала Сакс. — И привозите с собой детей.
Райм недовольно скривился.
— Ты еще пригласи всех их друзей. Всю школу… — Смеясь, она сделала знак, чтобы он замолчал. — Чем больше мы узнаем, тем меньше знаем, — угрюмо подытожил Райм, когда собеседник положил трубку.
Позвонившие вскоре Беддинг и Сол доложили, что в музыкальной школе к Светлане хорошо относились и у нее не было врагов. Подработка тоже вряд ли вызвала какие-нибудь неприятности — она исполняла роль массовика-затейника на детских мероприятиях.
Пришел пакет из отдела судебно-медицинской экспертизы. В нем находился пластмассовый мешок со старыми наручниками, которыми были скованы руки жертвы. Как и велел Райм, наручники не открывали. Руки жертвы сжали, и наручники стащили, чтобы, рассверливая механизм замка, не уничтожить важные улики.
— Никогда не видел ничего подобного. — Купер поднял их. — Прямо как в кино.
Райм согласился. Наручники были очень старые, тяжелые, к тому же выкованные неаккуратно.
Вычистив и простукав все механизмы, Купер так и не обнаружил ничего существенного. Правда, то, что наручники были очень старыми, несколько обнадеживало: это ограничивало поиски источников их получения. Райм попросил Купера сфотографировать их и отпечатать снимки, чтобы показать фото продавцам.
В этот момент кто-то позвонил Селлитто. Разговор привел его в недоумение.
— Не может быть… Вы уверены?.. Ладно, ладно. Спасибо. — Отключившись, он посмотрел на Райма. — Не понимаю.
— В чем дело? — Новые загадки уже начали раздражать Райма.
— Звонил администратор музыкальной школы. У них нет никакого уборщика.
— Но ведь патрульные видели его, — заметила Сакс.
— По субботам там не убирают. Только вечером по рабочим дням. И никто из уборщиков не похож на того типа, о котором говорили патрульные.
Уборщика не было?
Селлитто пробежал глазами свои записи.
— Он находился сразу за второй дверью — прибирался. Он…
— О черт! — воскликнул Райм. — Это же был он! Уборщик ведь совсем не походил на преступника, верно? — Он взглянул на детектива.
Селлитто сверился со своей записной книжкой.
— Ему было на вид за шестьдесят, лысый, в сером комбинезоне.
— В сером комбинезоне! — снова воскликнул Райм.
— Да.
— Вот вам и шелковое волокно. Оно от костюма.
— О чем вы говорите? — поинтересовался Купер.
— Наш невидимка убил студентку. Потом, когда его потревожили полицейские, он ослепил их вспышкой, убежал в репетиционный зал, установил фитили и магнитофон, чтобы они думали, будто он остался внутри, переоделся в комбинезон уборщика и выбежал из второй двери.
— Но когда же он успел все с себя сбросить, Линк? — спросил толстый полицейский. — Как, черт возьми, он все это проделал? Он же был вне поля зрения секунд шестьдесят?
— Если у тебя есть другое объяснение, кроме вмешательства потусторонних сил, я готов его выслушать.
— Да нет же! Это совершенно невозможно.
— Невозможно… невозможно… — Райм подъехал к белой доске, на которой Том разместил фотографии следов. — А как насчет вещественных доказательств? — Он внимательно изучал следы преступника и те, которые Сакс сняла в коридоре. — Вот она, обувь! — наконец провозгласил он.
— Что, следы те же самые? — удивился детектив.
— Да. — Сакс подошла к доске. — Фирма «Экко», размер десятый.
— О Боже! — выдохнул Селлитто.
— Итак, что мы имеем? — начал Райм. — Преступник лет пятидесяти или чуть старше, среднего телосложения, среднего роста и без бороды, два деформированных пальца — возможно, стоит у нас на учете, поскольку прячет отпечатки пальцев, — и это, черт возьми, все, что мы знаем! — Райм насупился. — Нет, это не все. Есть кое-что еще. Он принес с собой смену одежды, орудие убийства… Это серийный убийца. Он собирается проделать это снова. — Сакс кивнула. — Чем все это объединено? — вслух рассуждал Райм, глядя на доску, где аккуратным почерком Тома было записано то, что относилось к этому делу: черный шелк, косметика, переодевание, маскировка, вспышки и пиротехника. Исчезающие чернила. — Полагаю, наш герой — фокусник и получил кое-какую подготовку.
— Похоже на то, — кивнула Сакс.
— Возможно, — согласился Селлитто. — Но что же нам делать?
— Мне это кажется очевидным, — сказал Райм. — Найти своего собственного.
— Кого своего? — спросил Селлитто.
— Фокусника. Кого же еще?
* * *
— Сделай это снова.
Она проделала это восемь раз подряд.
— Еще?
Мужчина кивнул.
Кара сделала это снова.
«Распутывание трех платков» — трюк, придуманный знаменитым фокусником и преподавателем Харланом Трабеллом, всегда нравился публике. Он заключался в разъединении трех разноцветных шелковых платков, казалось бы, прочно связанных вместе. Этот трюк сложно выполнить гладко, но Кара хорошо чувствовала, как это нужно делать.
Однако Дэвид Бальзак считал по-другому.
— У тебя монеты звенят, — вздыхал он. Этот суровый упрек означал, что фокус или трюк выполнен неуклюже и зритель может обо всем догадаться. Бальзак, крупный пожилой человек с гривой седых волос и вечно усыпанной табаком козлиной бородкой, недовольно покачивал головой.
— Я думала, все прошло удачно.
— Но ты же не публика. Публика — это я. Давай еще раз. — Они стояли на маленькой сцене в задней части магазина «Зеркала и дым», который Бальзак купил десять лет назад — после того как перестал гастролировать по миру, демонстрируя свои фокусы. Это неопрятное заведение торговало необходимыми фокусникам товарами и выдавало напрокат костюмы и реквизит. Еженедельно магазин устраивал для своих покупателей и местных жителей бесплатные любительские представления. Полтора года назад Кара, внештатно редактировавшая журнал «Я сама», набралась храбрости и приняла участие в одном из них. Репутация Бальзака долго пугала ее. Стареющий фокусник обратил на Кару внимание и после представления пригласил к себе в кабинет. Своим учтивым, хотя и отрывистым голосом великий Бальзак сообщил Каре, что у нее есть потенциал и, получив подготовку, она может стать известным иллюзионистом. Он тут же предложил ей перейти на работу в магазин, пообещав стать ее учителем и наставником.
Кара уже много лет назад приехала в Нью-Йорк со Среднего Запада и теперь неплохо разбиралась в городской жизни. Она сразу смекнула, что может означать слово «наставник», принимая во внимание то, что Бальзак четырежды разводился, а она на сорок лет моложе его. Тем не менее Бальзак был настоящим мастером, и его считали знаменитостью в Лас-Вегасе. Он десятки раз объездил весь свет и лично знал каждого из ныне живущих иллюзионистов. Кара питала страсть к фокусам и понимала, что такой шанс, как этот, выпадает лишь раз в жизни. Она сразу согласилась.
