— Как у него с деньгами?
— Он не богат, но и не голодает. Его налоговые декларации прилагаются к отчету. В банке у него около двухсот пятидесяти тысяч крон, которые вложены частично в фонд пенсионного накопления, частично — в накопительный фонд. На счете у него порядка ста тысяч крон, которые он использует на текущие расходы, поездки и тому подобное. Он имеет кооперативную квартиру с полностью выплаченным паем — шестьдесят пять квадратных метров на Беллмансгатан, — и у него нет ни займов, ни долгов.
Саландер подняла палец:
— Он владеет еще кое-чем — недвижимостью в Сандхамне. Это сарай в тридцать квадратных метров, переоборудованный под жилой домик и расположенный у воды, посреди самой привлекательной части городка. Домик, по всей видимости, в сороковых годах купил кто-то из братьев отца — тогда простые смертные еще имели такую возможность, — а потом он по наследству в конце концов достался Блумквисту. Они договорились, что квартиру родителей на Лилла Эссинген получает сестра, а Микаэль Блумквист — домик. Не знаю, сколько он сегодня может стоить — наверняка несколько миллионов, — но, с другой стороны, не похоже, чтобы Блумквист собирался его продавать, он бывает в Сандхамне довольно часто.
— Каковы его доходы?
— Он совладелец «Миллениума», однако в качестве зарплаты берет себе около двенадцати тысяч в месяц. Остальное добирает внештатной работой, конечная сумма варьируется. Максимум зафиксирован три года назад, когда его нанимал ряд СМИ и он заработал почти четыреста пятьдесят тысяч. В прошлом году подработки принесли ему только сто двадцать тысяч.
— Ему придется выложить сто пятьдесят тысяч за моральный ущерб и, кроме того, оплатить услуги адвоката и все остальное, — заметил Фруде. — Можно предположить, что это выльется в кругленькую сумму, а еще он лишится доходов, пока будет отбывать наказание.
— Это означает, что он останется без гроша, — сделала вывод Саландер.
— Он честный человек? — спросил Дирк Фруде.
— Доверие — это, так сказать, его главный капитал. Он создал себе образ блюстителя морали в мире предпринимательства, и его довольно часто приглашают комментировать разные вещи по телевидению.
— После сегодняшнего приговора от этого капитала, вероятно, мало что осталось, — задумчиво произнес Дирк Фруде.
— Не берусь утверждать, что точно знаю, какие требования предъявляются к журналисту, но после такого провала «суперсыщик Блумквист», вероятно, не скоро получит Большую журналистскую премию. Он здорово опростоволосился, — трезво констатировала Саландер. — Если позволите мне высказать личные соображения…
Арманский вытаращил глаза. За те годы, что Лисбет Саландер на него работала, она еще никогда не высказывала личных соображений по поводу какого-либо из дел. Для нее важны были лишь сухие факты.
— В мое задание не входило изучать суть дела Веннерстрёма, но я следила за процессом и должна признать, что он меня совершенно поразил. Тут что-то не так, это совсем… не в характере Микаэля Блумквиста — публиковать бездоказательный материал, ведь это совершенно гиблое дело.
Саландер почесала нос. Фруде терпеливо ждал. Арманский не понимал, ошибается он или Саландер действительно сомневается в том, как ей продолжать. Та Саландер, которую он знал, никогда не проявляла неуверенности или сомнений. Наконец она, похоже, решилась:
— Исключительно, так сказать, за рамками протокола… Я не вникала всерьез в дело Веннерстрёма, но полагаю, что Калле Блумквиста… извините, Микаэля Блумквиста надули. Думаю, что за этой историей кроется нечто совсем другое, нежели то, о чем говорится в решении суда.
Теперь уже настала очередь Дирка Фруде встрепенуться. Адвокат смотрел на Саландер изучающим взглядом, и Арманский отметил, что впервые с начала ее отчета заказчик проявил отнюдь не просто вежливый интерес. Он зафиксировал в уме, что дело Веннерстрёма явно представляет для Фруде определенный интерес.
«Не совсем так, — тотчас подумал Арманский. — Фруде среагировал, только когда Саландер намекнула, что Блумквиста надули».
— Что вы, собственно, хотите сказать? — с интересом спросил Фруде.
— Это только предположение, но я почти уверена, что его кто-то обманул.
— Почему вы так думаете?
— Вся биография Блумквиста свидетельствует о том, что он очень осторожный журналист. Все его предыдущие разоблачения были хорошо подкреплены документами. Я была в один из дней на процессе и слушала. Он не представлял никаких контраргументов и, казалось, сдался без боя. Это не в его характере. Если верить суду, то он просто сочинил историю о Веннерстрёме, не имея никаких доказательств, и опубликовал ее как некий террорист-самоубийца от журналистики — но это просто-напросто не в стиле Блумквиста.
— А что, по вашему мнению, произошло?
— Я могу только догадываться. Сам Блумквист верил в свой материал, но по ходу дела что-то произошло, и информация оказалась фальшивкой. Это, в свою очередь, означает, что он доверял источнику, а его намеренно снабдили ложной информацией — что кажется сложным и маловероятным. Альтернативный вариант — он подвергся настолько серьезной угрозе, что сдался и предпочел предстать некомпетентным идиотом, нежели принять бой. Но повторяю, это лишь предположения.
Саландер хотела продолжить отчет, но Дирк Фруде поднял руку. Он немного помолчал, постукивая пальцами по подлокотнику, а потом, поколебавшись, снова обратился к ней:
— Если бы мы наняли вас, чтобы распутать дело Веннерстрёма и добраться до правды… насколько велик шанс, что вы что-нибудь найдете?
— Трудно сказать. Может быть, там и находить-то нечего.
— Но вы согласились бы попытаться?
Она пожала плечами:
— Не мне решать. Я работаю на Драгана Арманского, и он решает, какие дела мне поручать. Потом, все зависит от того, какого рода информацию вы хотите добыть.
— Тогда скажем так… Я правильно предполагаю, что наш разговор носит конфиденциальный характер?
Арманский кивнул.
— Об этом деле мне ничего не известно, — продолжал Фруде, — но я совершенно точно знаю, что в некоторых других случаях Веннерстрём действовал бесчестно. Дело Веннерстрёма самым серьезным образом отразилось на жизни Микаэля Блумквиста, и меня интересует, есть ли в ваших предположениях рациональное зерно.
Разговор приобрел неожиданный оборот, и Арманский тотчас насторожился. Дирк Фруде предлагал «Милтон секьюрити» покопаться в уже закрытом уголовном деле, в ходе которого Микаэль Блумквист, возможно, подвергался какой-то угрозе насилия и возникал риск столкновения с империей адвокатов Веннерстрёма. При таких обстоятельствах Арманского отнюдь не прельщала мысль выпускать на дело неконтролируемую крылатую ракету по имени Лисбет Саландер.
Дело было не только в заботе о предприятии. Когда-то Саландер четко дала ему понять, что не хочет иметь в лице Арманского некоего постоянно волнующегося отчима. Заключив с ней соглашение, он остерегался выступать в такой роли, но в глубине души не переставал за нее волноваться. Иногда он ловил себя на том, что сравнивает Саландер с собственными дочерьми. Арманский считал себя хорошим отцом и никогда понапрасну не вмешивался в их личную жизнь, однако сознавал, что, если бы они жили и вели себя так, как Лисбет Саландер, он не смог бы с этим мириться.
В глубине своей хорватской — или, может быть, боснийской или армянской — души он никак не мог отделаться от убеждения, что такой образ жизни приведет Саландер к катастрофе. По его мнению, ее особенности сделали бы ее идеальной жертвой для кого-нибудь, кто захочет ей зла, и он страшился того утра, когда его разбудят известием о том, что она пострадала.
— Подобное исследование может потребовать больших затрат, — сказал Арманский, пробуя деликатно отпугнуть Фруде, чтобы прощупать, насколько серьезны его намерения.
— Мы установим потолок, — трезво заметил тот. — Я не требую невозможного, но совершенно очевидно, что ваша сотрудница, как вы сами меня заверили, компетентна.
— Саландер? — взглянул на нее Арманский, подняв бровь.
— Я сейчас ничем не занята.
— Хорошо. Но я хочу, чтобы мы договорились о формах работы. Давайте дослушаем остаток отчета.
— Остались только подробности его личной жизни. В восемьдесят шестом году он женился на Монике Абрахамссон, и в том же году у них родилась дочь Пернилла. Сейчас ей шестнадцать. Брак был непродолжительным; супруги развелись в девяносто первом. Абрахамссон снова вышла замуж, но они явно продолжают сохранять дружеские отношения. Дочь живет с матерью и встречается с Блумквистом не особенно часто.
Фруде попросил долить ему кофе из термоса и вновь обратился к Саландер:
— В самом начале вы заметили, что у всех людей есть тайны. Удалось ли вам таковые найти?
