Рики еще раз просмотрел снимки.
— Как по-вашему, трудно было их сделать? И так ли уж трудно заменить камеру винтовкой? — Вергилия протянула над столом руку, чтобы отобрать у него снимки. — Запомните улыбки этих детей. Готовы ли вы лишить кого-то из них будущего, упрямо цепляясь за несколько оставшихся вам лет жизни?
Вергилия замолчала. Затем по-змеиному быстрым движением выхватила снимки у Рики.
— Я заберу их с собой, — сказала она, возвращая фотографии в портфель.
Она встала, бросив стодолларовую бумажку в свою тарелку, еда в которой так и осталась нетронутой.
— Вы отбили у меня аппетит, — сказала она. — Но поскольку ваше финансовое положение, насколько мне известно, ухудшилось, ужин оплачу я.
Вергилия повернулась к склонившейся над соседним столиком официантке:
— Найдется у вас булочка с шоколадом?
— Есть шоколадный пудинг, — ответила официантка.
— Тогда принесите кусочек моему другу. Жизнь вдруг стала казаться ему полной горечи, и ему нужно подсластить следующие несколько дней.
Рики шел домой в сгущавшихся сумерках и чувствовал себя совершенно одиноким. Странное дело, думал он, оказывается, я практически невидим. Сам факт существования Рики не интересовал никого, кроме человека, который его преследовал. С другой стороны, смерть Рики будет иметь первостепенное значение для кого-то из неведомых ему родственников.
Стоило лицам трех молодых людей с фотографий встать перед его глазами, как Рики ускорил шаг, а потом и побежал. Голову его наполняли одни лишь картины смерти.
Так он и бежал, пока не увидел свой дом. Только тогда Рики остановился и, задыхаясь, согнулся вдвое. В этой позе он оставался несколько минут, выравнивая дыхание.
А распрямившись, подумал: нет, я не один.
Рики развернулся на месте и уставился на собственный дом. Его ошеломила мысль, что, пока он болтал с Вергилией, кто-то мог побывать в его квартире. Успокойся, сказал он себе, и сосредоточься. Он вздохнул — глубоко и протяжно.
Стоя около дома, в котором он прожил большую часть своей взрослой жизни, Рики вдруг понял, что в жизни этой нет ни единого уголка, куда не проник бы его гонитель.
В первый раз, подумал он, мне придется искать надежное убежище. Так и не придумав, что может послужить ему убежищем, он начал подниматься по ступенькам подъезда.
К его изумлению, явных признаков вторжения в квартире не было. С облегчением Рики запер за собой дверь. И все же сердце продолжало колотиться.
— Тебе необходимо как следует выспаться, — сказал он вслух и сразу узнал интонацию, к которой прибегал, разговаривая с пациентами.
Стараясь собраться с мыслями, он шарил глазами по письменному столу. Присланный Румпельштильцхеном список родственников лежал на самом виду, поверх стопки промокательной бумаги. У Рики вдруг закружилась голова — он не помнил, чтобы клал его туда. Он медленно протянул к списку руку, пододвинул листок к себе. Что-то не так, подумал он.
И вдруг Рики понял: на столе отсутствует первое письмо Румпельштильцхена с описанием правил игры и первой подсказкой. Вещественное доказательство полученных Рики угроз исчезло. Осталась лишь реальность этих угроз.
На следующее утро он перечеркнул в календаре еще один день, а затем выписал в блокнот два телефонных номера. Первый принадлежал детективу Риггинс из полиции Управления городского транспорта Нью-Йорка. По второму он не звонил уже многие годы. Это был номер доктора Уильяма Льюиса. Двадцать три года назад доктор Льюис был наставником Рики, проводившим с ним сеансы психоанализа, пока Рики выправлял собственный сертификат. Такова странная особенность психоанализа — всякий, кто хочет заниматься психотерапией, должен сам сначала подвергнуться ей.
Детектив ответила после второго гудка — одним коротким словом:
— Риггинс.
— Детектив, это доктор Фредерик Старкс. Помните, мы разговаривали на прошлой неделе о смерти моего пациента?
— Конечно, доктор. Я отправила вам копию предсмертной записки, которую мы нашли на следующий день. Думаю, она внесла в дело окончательную ясность.
— А не мог бы я переговорить с вами о некоторых обстоятельствах, сопутствовавших смерти мистера Циммермана?
— Какого рода обстоятельствах, доктор?
— Я не хотел бы говорить о них по телефону.
— Звучит очень мелодраматично. Но разумеется. Сможете прийти к нам? У нас тут имеется довольно противная комнатушка, в которой мы вытягиваем из подозреваемых признания. Примерно так же, как и вы в своем кабинете, — только чуть менее цивилизованными методами и намного быстрее.
Выйдя на улицу, Рики поймал такси. Он проехал десять кварталов на север и вышел из машины на углу Мэдисон-авеню и Девяносто шестой улицы, зашел в первый попавшийся магазин — магазин женской обуви — и потратил ровно девяносто секунд на созерцание туфелек. Затем вышел, пересек улицу и, снова остановив такси, попросил водителя отвезти его на вокзал Гранд-Сентрал.
Там Рики влился в людской поток, текущий к пригородным поездам и входам в подземку. Он сел в первый же пришедший поезд метро, проехал один перегон на запад, выскочил из вагона, поднялся с душной станции на перегретую улицу и снова остановил первую попавшуюся машину. Съежившись на ее сиденье так, чтобы казаться пониже, Рики в молчании доехал до Управления городского транспорта.
Риггинс выглядела далеко не такой усталой, как при первой их встрече, хотя наряд ее особых изменений не претерпел: темные слаксы, не подходящие к ним кроссовки, голубая мужская рубашка и свободно болтающийся на шее красный галстук.
Она крепко пожала ему руку:
— Рада видеть вас, док, хотя, должна признаться, и не ожидала. — Она вгляделась в Рики: — Паршиво выглядите. Похоже, вы слишком близко к сердцу принимаете столкновение Циммермана с поездом подземки.
Рики улыбнулся:
— Мне плохо спится.
Комната для допросов оказалась мрачноватой — узкое пространство без каких-либо прикрас, с единственным металлическим столом посередине и тремя стальными складными стульями.
Риггинс, должно быть, заметила, как Рики оглядывает комнату, и сказала:
— В этом году город выделил на отделку помещений очень мало денег. Пришлось продать всех Пикассо, которые у нас тут висели. Присаживайтесь. И расскажите, что вас беспокоит.
Рики глубоко вдохнул:
— Родственник моего прежнего пациента угрожает нанести мне и моим родственникам некий не указанный им ущерб. С этой целью были предприняты шаги, направленные на то, чтобы основательно испортить мне жизнь. Эти шаги включают ложные обвинения, касающиеся моей профессиональной добросовестности, покушения на мои финансовые средства, проникновение в мою квартиру, вторжения в мою личную жизнь и предложение покончить с собой. У меня есть основания полагать, что смерть Циммермана — часть системы запугиваний, которым я подвергаюсь последнюю неделю.
Брови Риггинс полезли на лоб:
— Похоже, вы попали в серьезный переплет, доктор Старкс. Прежний пациент, говорите?
— Нет. Его ребенок. Какой и чей, я пока не знаю.
— И вы думаете, что этот человек, имеющий зуб на вас, уговорил Циммермана прыгнуть под поезд.
— Не уговорил. Возможно, его столкнули.
— Там была куча народу, однако никто не заметил, чтобы его кто-то толкнул.
— Отсутствие свидетелей не означает, что ничего не произошло.
— Разумеется, доктор. Однако у нас имеется Лу Энн, утверждающая, что Циммерман спрыгнул сам. Она, конечно, не такой уж надежный свидетель, но тем не менее. Кроме того, есть предсмертная записка, написанная подавленным, ожесточившимся, несчастным человеком. — Прежде чем продолжить, Риггинс внимательно посмотрела на Рики: — Сдается мне, доктор, вам следует обратиться за помощью.
— Вы полицейский детектив. Я рассказал вам о преступлении. Или о том, что может оказаться таковым. Разве вы не обязаны доложить об этом?
— Вы хотите подать официальную жалобу?
Рики не сводил с нее глаз:
— Допустим. И что будет потом?
— Я передам жалобу моему начальнику, который сочтет ее бредом, затем пущу ее по инстанциям, и через пару дней вам позвонит какой-нибудь другой детектив, который окажется еще большим скептиком, чем я. На мой взгляд, вам стоит поговорить с кем-то из отдела, который занимается случаями вымогательства и мошенничества. Но я бы на вашем месте наняла частного детектива… и чертовски толкового адвоката.
— Вы не считаете, что вам самой стоит получше приглядеться ко всему этому?
Риггинс выдержала паузу.
— Мне нужно подумать. Очень трудно снова открыть уже закрытое дело.
— Но не невозможно.
— Трудно. Но возможно.
— А вы не можете попросить у начальства полномочий?… — начал Рики.
