и страх даже в изрядно охмелевшее сознание американского экс-хазбента, рассказал ему про то, что что Кати больше не хочет с ним общаться. Голос так же рассказал ему про то, что Кати теперь счастлива с другим и что то время, которое по какому-то непонятному ему стечению обстоятельств она провела в Нью-Йорке, она считает худшим временем всей своей жизни. Голос рекомендовал ему забыть о ней раз и навсегда, и никогда и ни за что больше не вспоминать о ней, и что все его попытки приехать в Россию и найти Кати будут совершенно безрезультатными, но тут, правда, голос сразу оговорился, что если все-таки каким-то чудесным образом он телепортируется в «его» страну, то, вопреки всем гуманистическим ценностям, которые он, то есть обладатель этого голоса, несомненно, разделял, будучи человеком прогрессивным и либеральным, он устроит его уже и так развороченному в клочья петардой очку (он назвал его на британский манер «an arsehole») такой банкет, что тот будет ползать раком до конца своей жизни («like a fucking lobster») и что даже сам японский император почтит своей честью приехать к нему, чтобы сделать эскиз того, как должен выглядеть настоящий флаг, а не это маленькое красное пятнышко на большой белой тряпке.
Несмотря на то, что господин владел английским очень хорошо, Джефф очень слабо понял последнюю фразу, вернее, он почти не понял ее, так как часть слов в самом конце господин почему-то стал произносить уже совершенно по-русски. Ему послышалось что-то вроде «bleat», акцентированное на последнем слоге, но он мог ошибиться, так как слово «блеять» никак не соотносилось со смыслом послания, впрочем, как и лобстер, как и японский император со своим флагом. Однако общий смысл послания Джефф все-таки уловил. И смысл этот был прост – забыть Кати раз и на всегда.
Джефф медленно положил телефон на стол. Кто нажал на кнопку завершения звонка он не знал, но разницы в этом уже не было никакой. Ему снова вспомнилась Кати, ее изящное обнаженное тело на этой самой кровати, ее пухлые алые губки, запах волос и вдруг, портя весь этот мираж в сознании всплыл образ Донны, ее пухло рябое лицо с двойным подбородком, какой-то фикальный аромат, который даже перебивал запах даже ее духов, и волосы у нее на интимных местах. Тут же он вспомнил, как однажды, проводя рукой вниз по ее пухлому телу, он случайно залез рукой в это тараканье гнездо и снова рвота, переработанный ланч из китайского ресторана дядюшки Вонга, ринулась лавинным потоком на ноги и одежду.
Господин, с которым Джефф имел удовольствие говорить, был Александр. Закончив тогда этот странный разговор, он спокойно вернулся к праздничному столу. Свет был выключен, но на столе горело несколько свечей, что предавало особую романтику всему этому вечеру. Он протянул Кати ее телефон.
– Говорят русские и американцы не понимают друг друга, – проговорил он с легкой улыбкой, – но мне кажется, меня он понял очень хорошо.
– Так быстро? О чем вы говорили?
– Об императорской японской семье и про отряд раковых.
На мгновение лицо Кати вспыхнуло каким-то испугом, но тут же изменилось в улыбку.
– Ну а если серьезно?
– Если серьезно, то это не важно, – он слабо улыбнулся, – важно лишь то, что звонить он тебе больше не будет.
Кати поднялась со стула, обошла вокруг стола и медленно опустилась ему на колено. Ее большие темные глаза, подсвечиваемые желтым светом свечей, пустили по его телу приятную дрожь. Он чувствовал аромат ее кожи, ее волос, духов. Ее глаза, большие и наполненные страхом, смотрели на него в упор. Чего она боялась? Кого? Его или того ублюдка, который остался по ту сторону океана. Он смотрел в эти глаза и видел океан внутри.
Точно такие же глаза увидел он вдруг спустя много лет при вспышке зажигалки в подвале своего старого поместья, на удаленном от всей цивилизации острове.
Пламя вспыхнуло и тут же затухло. Яркая вспышка на сотую долю секунды пронзила окружавшее Александра пространство полного мрака. Но этой сотой секунды света хватило для того, чтобы рука его невольно разжалась и зажигалка с грохотом упала на пол. В свете этого мимолетного пламени он видел то, что видеть просто не мог. Он видел тела, какие-то неподвижные, какие-то двигавшиеся вдоль стен. Их было пять, может шесть, может даже больше, ему показалось, что он видел Димона, показалось, что видел даже Миху и… Кати. Будто вся его прежняя семья была в сборе, будто все они были живыми и сидели сейчас здесь, смотрели на него и ждали только его одного. Но это галлюцинации! Это игра воспаленного воображения! Это бред!
– Спокойно… спокойно… спокойно! – еле слышно прошептал он самому себе несколько раз. Он терял рассудок, это было очевидно. Мир реальный и мир его видений, фантазий и страхов смешался в его голове в одну дерьмоподобную смрадливую бессмысленную массу. Где он был – на острове? Он не был уверен уже в этом так, как прежде. Вся прежняя база мыслей и знаний, весь естественнонаучный свод его представлений о мире медленно разрушался у него под ногами, опуская его в бездну и пустоту, в эту комнату с этими телами, с этими видениями, запахами смрада, дерьма и легким ароматом духов Fleurissimo от Creed, которые так любила Грейс Келли и, следовательно, его Кати.
Он опустился на пол. До слуха долетал чей-то стон, чей-то шепот, чье-то слабое копошение рядом. Его рука протянулась вперед, он начал ощупывать поверхность пола под собой, пытаясь найти зажигалку. Но рука почти сразу влезла в лужу какой-то жидкости. Кровь?! Он поднес ее к носу и сделал неглубокий вздох. Нет – дерьмо! Запах экскрементов и стухшей мочи ударил в ноздри так сильно, что он невольно закашлялся. Даже сейчас, даже среди всего этого ужаса он сохранил в себе чувство брезгливости и быстро обтер руку о правую брючину. Что-то лязгнуло сзади, странный металлический звук, от которого он вздрогнул. Но сзади ли? Он оглянулся и пытался там что-то высмотреть, но там была лишь темнота. Звук этот мог донестись справа, мог слева, мог даже спереди. В этой полной темноте, в этом жутком пространстве, где не работала привычная механика Ньютона, где не работала даже физика Эйнштейна, не было ни права ни лева, не было ни верха, ни низа, здесь не было ничего! Новый лязг. Металл о металл. И опять источник этого звука остался ему неизвестен.
Он нервно продолжал ощупывать
