Серая лента шоссе причудливо извивалась между лесов, как змея в зеленой траве. От Дракина и до самого Кузьмищева она поворачивала, наверное, раз десять. За Кузьмищево, от поста ДПС на северном въезде в Тарусу она уходила вправо, изгибалась последний раз и становилась натянутой, как струна. В самой Тарусе дорога петляла, как хотела, а объездная трасса, ведущая на Калугу, была прямой, как линия на доске чертежника.
Пилот шел, ориентируясь по ней, как по курсу, отмеченному на карте опытным штурманом.
Он снова кивнул второму пилоту: снижаюсь – и подал ручку от себя.
Где-то "далеко внизу он видел черный дым. И источник этого дыма лежал прямо на шоссе. Перегородив его.
Ему не надо было смотреть на приборы, чтобы понять, что скорость у них сейчас – около двухсот километров в час. Или чуть больше. Три-четыре километра в минуту. Еще пару минут – и они смогут подробно рассмотреть, что там творится внизу, на земле. И потом доложат на базу, а те – передадут в штаб МЧС.
«Стоп! Как мы сможем доложить на базу, если связи нет? Не махать же флажками, как на флоте? Или отправить кого-нибудь из ребят вниз с запиской?»
Он улыбнулся. Ладно. Это будет потом. В крайнем случае, доложит после посадки.
Пилот вспомнил, как в молодости он летал на Камчатке на «Ми-6». Вот уж машина так машина! Все пилоты -от нее бегали, как черт от ладана. Движок слабенький, перевалить на таком вертолете через самую низкую сопку было серьезной проблемой. А ему очень хотелось летать – на чем угодно, хоть на стиральной доске. Поэтому он, не задумываясь, согласился. Он лавировал между сопками, как лыжник на трассе слалома, искал одному ему видимые ориентиры, ходил вдоль берегов и как попало, наплевав на проложенные курсы и разрешенные высотные коридоры. И всегда оставался цел. И всегда возвращался. И количество взлетов у него равнялось количеству по садок. Поэтому его уже в тридцать два года иначе, как Санычем, и не звали. Уважительно и ласково – Саныч.
Потом он познакомился с женой. Не где-нибудь – на Черном море, в пансионате, куда поехал по профсоюзной путевке. Вот и смейся после этого над курортными романами! Для кого-то – легкий, ни к чему не обязывающий флирт, а у них все сложилось как нельзя лучше. Все очень серьезно. Потом жена приехала к нему на Камчатку, и они еще восемь лет жили на «самом краю географии», встречая рассвет первыми в стране, сразу вслед за пограничниками на островах в Тихом океане.
Ну а сейчас – дело к пенсии. Стаж есть, первый класс он давно налетал, вот и решил перебраться поближе к Москве. Правда, работа досталась не ахти какая... Это вам не между сопками лавировать да медведей пугать. Так... Поднялся, выбросил, приземлился. Затем снова поднялся, выбросил, приземлился. Как лосось, мечущий икру.
Почему ему пришло на ум это сравнение? Нехорошее. Тревожное. Ведь лосось сразу после нереста погибает. «Глупость какая в голову лезет!» Он, как все «летуны», был немножко суеверным. Но суеверным не напоказ, а потихоньку, в глубине души.
Он всегда брался за ручку сначала левой рукой, ласково ощупывал ее, как грудь любимой женщины, а потом уже крепко сжимал правой. И на первую ступеньку лесенки он всегда ступал левой ногой. И в день полетов майку надевал всегда наизнанку. Но он никому об этом не рассказывал. Не говорил о своих приметах. Просто верил в них, и все.
И техника, обслуживающего машину, он всегда проверял в первую очередь. Не пахнет ли от него спиртом? Техническим. Правда, это не примета, а скорее привычка, потому что на Камчатке техники попадались такие, что, еле держась на ногах, бодро рапортовали: «Машина к взлету готова!», а сами давно уже были готовы только к посадке и мирному, тихому сну в тени ангара.
Ну ладно, Годунов-то хоть не пил. Точнее, пил, но знал меру. И никогда – с утра. Только в конце рабочего дня. Так что за машину он был спокоен. С ней все в порядке. Шестнадцать лет для такой машины – не возраст. Во всяком случае, не такой уж большой. К тому же – два года назад был капремонт, и по моточасам он налетал совсем немного. Нет. За вертолет он не волновался.
Но эти фокусы со связью... Они его беспокоили. Главным образом потому, что он не мог найти объяснения неожиданной неисправности.
Электромагнитная буря? Ну да, бывает такое. Перед грозой и особенно часто – в северных широтах. Но здесь? Правда, здесь полно различных помех. В окрестностях Серпухова куча мощных передатчиков, но ведь раньше они не мешали? Нет, не мешали.
Он попытался вспомнить прогноз погоды на сегодня. Но и без прогноза все было понятно. Небо чистое, на горизонте – на все триста шестьдесят градусов – ни облачка. Откуда что берется?
Он взял чуть левее, чтобы затем, описав широкий круг по часовой стрелке, внимательно осмотреть то, что творилось на земле.
– База! База! Вызываю базу!
Далеко внизу, под ногами, на серой ленте шоссе лежала горящая цистерна. Нет, теперь уже можно сказать – выгоревшая. Да. Полностью выгоревшая цистерна.
Он видел, что огонь перекинулся на деревья, подступавшие к дороге с обеих сторон. Пока пожар был небольшой: в радиусе ста метров от перевернутого бензовоза. Но дождей не было уже две недели... А если подует ветер? Да, тогда ребятам из МЧС придется попотеть.
– База!
Краем глаза он заметил, что со вторым пилотом творится что-то неладное.
– Валера!
Внутренняя связь тоже не работала, поэтому приходилось кричать. Но даже самый громкий крик не мог перекрыть шум мотора. Только если орать прямо в ухо.
– Валера!
Второй пилот, молодой парень («Совсем как я, когда приехал на Камчатку», – почему-то подумал он), путаясь в проводах, срывал с себя наушники. Но у него ничего не получалось. Руки болтались, как сломанные ветки, Валерий все время промахивался мимо собственной головы и никак не мог дотянуться до наушников.
– Эй, ты куда?
Но второй пилот не слышал его. Он даже и не слушал. И не пытался. Просто беспорядочно махал руками, пытаясь сорвать с себя наушники.
Один к одному! Связь прервалась, второй пилот рехнулся, на шоссе твориться черт знает что... Ну, что еще -до кучи, чтобы уж совсем не скучать?
Командир перехватил ручку левой рукой, а правой извернулся и дернул за провод. Ему удалось сорвать наушники со второго, но это ничего не изменило. Парень повернулся к нему... «Валера! Что, черт возьми...» Глаза у парня были, как новые двухрублевые монеты.
Второй пилот, покачиваясь, пытался выйти из кабины, но постоянно натыкался на подлокотник. Он, наверное, уже набил на ноге здоровую шишку, но не замечал этого – продолжал тыкаться в подлокотник.
– База! – проорал командир в белый ларинг, висящий перед его ртом, как шарик сливочного мороженого. – База, я борт сорок один ноль восемь! Во время полета возникла нештатная ситуация! База!
Он сам не знал, зачем орет в микрофон: земля не отзывалась. Просто он был профессионалом и понимал, что, если не диспетчер, так хоть «черный ящик» его услышит. Кто-нибудь обязательно услышит.
Он успел отметить, как из уха второго пилота показалась тонкая красная струйка.
«Только этого не хватало! Да что с ним такое?»
Командир взял ручку на себя и еще больше влево.
«Пора домой! Пора. Пока не поздно...» Но... Вместо ровного рокота двигателя за спиной раздалось какое-то чихание, и наступила тишина. Пугающая бездонная тишина.
Он почувствовал, что вспотел – моментально, как мышь, а потом словно его окунули в прорубь. Мертвящий холодок побежал по спине.
«Хрен вам! Я посажу машину!»
Вертолет можно посадить и с отказавшими двигателями. Надо только камнем броситься вниз, чтобы не дать винту остановиться. Набегающий поток воздуха должен крутить винт. Обязательно. Поэтому...
Он подал ручку от себя и выровнял машину. Теперь времени на разворот уже не было. И... странное дело. Как только он направил машину прежним курсом, двигатель заработал снова.
Командир, забыв о том, что человеку время от времени полагается дышать (секунд на тридцать, надо думать), снова аккуратно взял ручку на себя. Большая машина стала послушно набирать высоту, а двигатель гудел так ровно, будто только что с обкатки. «Ну прямо нулевый движок. А? Целочка среди движков, чтоб тебя...»
Все снова было нормально. Нормально... Он подумал, что если бы в этот момент перед его глазами оказалось зеркало, то он, пожалуй, не стал бы в него смотреть. Потому что картина была бы не из приятных.
Он аккуратно взял ручку на себя и прибавил газ. Немного, совсем чуть-чуть, чтобы не нарушить своим вмешательством мерную работу двигателя. Но нет. Двигатель гудел ровно.
Он уже стал думать, что этот кратковременный отказ ему померещился, просто приснился... «Чего не бывает?» И, словно в ответ на его мысли, треск в наушниках стал громче. Он становился все громче и громче – по мере того, как они приближались к какому-то месту в лесу...
Выгоревшая цистерна давно осталась позади. Теперь ее уже не было видно. Командир подумал, что самое время вновь попытаться описать циркуляцию и лечь на обратный курс.
