Макс стоял на краю выступающего вперед настила, а Чейс – позади него на баке. Они пересекали глубоководный участок между островами.
Внезапно Макс закричал:
– Па! – и указал вниз, на воду.
Дельфин появился из ниоткуда и оседлал волну от лодки: он без усилий держался на гребне, созданном движением судна. Людям были видны его блестящая серая спина, острое рыло и гофрированное дыхало на затылке. Они слышали звуки – щелчки и трели, исходящие откуда-то из нутра животного.
– Он говорит! – возбужденно воскликнул Макс. – Вот как они разговаривают! Узнать бы, что он говорит.
– Может, просто болтает... Может, зовет приятелей, а может, кричит что-то вроде «Э-ге-ге!».
Некоторое время дельфин едва шевелился: для движения он использовал импульс, создаваемый лодкой. Затем по какой-то причине встрепенулся, двигая вверх и вниз хвостом, и вырвался вперед. Потом замедлил ход, позволил лодке догнать его и снова оседлал волну от форштевня.
– Посмотри на его хвост, – сказал Чейс. Макс свесился с настила:
– А что с ним?
– Левая лопасть. Похоже на шрамы. Макс посмотрел и увидел на хвостовой лопасти пять глубоких белых царапин, разделенных дюймом-двумя.
– Откуда это? – спросил он.
– На дельфина кто-то напал, – объяснил Чейс. – И похоже, ему еще повезло, что вырвался.
– Акула?
– Нет. Таких акул нет. Акулий укус был бы полукруглым.
– Касатка?
– Нет, тогда бы остался пунктир или следы от конических зубов, но не такие выраженные порезы. – Чейс нахмурился. – Это похоже на отметины от когтей, вроде тигриных или медвежьих.
– А у кого же в океане пять когтей?
– Ни у кого, – сказал Чейс. – Я о таком не слышал.
Док был построен в закрытой бухте на северо-западной оконечности острова; когда лодка вползала в бухту, Чейс слегка толкнул Макса локтем, указал вверх и улыбнулся: высоко над водой летела пара скоп[12], разыскивающих корм для своих птенцов, которые были надежно укрыты в гнездах на шестах, установленных Чейсом.
– Одно время скопы почти исчезли, – рассказывал он Максу. – По какой-то причине яйца стали такими хрупкими, что разбивались раньше, чем могли вылупиться птенцы. Этим занялся один ученый, и он нашел причину: ДДТ. Пестицид вымывался водой и отравлял пищевую цепочку. Рыба, которую ели скопы, разрушала их яйца. С этого начался Фонд защиты окружающей среды. Когда добились запрета на ДДТ, скопы начали возвращаться. Сейчас они в довольно хорошей форме.
Однокрылая голубая цапля стояла как часовой у приливного бассейна рядом с доком.
– Привет, Вождь, – крикнул Длинный птице, потом посмотрел на Чейса и сказал: – Вождь мрачный. Его ленч запаздывает.
– Это Вождь Джозеф, – объяснил Чейс Максу. – Его нашла ребятня на городском пляже. У него было сломано крыло. Ветеринар, к которому его отнесли, сказал, что крыло слишком разбито, чтобы Вождя лечить, и хотел его усыпить. Но я сказал: нет, ампутируй крыло и отдай птицу нам. И теперь он ведет себя как настоящая примадонна. Дважды в день прогуливается по отмелям, а все остальное время стоит здесь и жалуется, что мы его мало кормим.
– Почему вы его зовете Вождь Джозеф? – спросил Макс.
– Длинный назвал его в честь вождя неерсе... Ну, помнишь битву в горах Бэр По. Длинный сказал, что цапля с одним крылом напоминает ему слова вождя Джозефа после той битвы: «Я больше не буду воевать»[13].
– А с Вождем можно дружить?
– Если у тебя есть чем его кормить, то да. Если еды нет – он на тебя и смотреть не будет. Макс усмехнулся:
– Возможно, я найду какое-нибудь другое животное, за которым буду ухаживать и которому дам имя.
– Конечно, найдешь, – согласился Чейс.
Длинный провел лодку в эллинг между двумя суденышками меньшего размера – «Уэйлером» и «Мако»[14]. Чейс спрыгнул на причал и поднял канаты. Кормовые и носовые концы он бросил Длинному, а сам вернулся на борт показать Максу, как крепить линь на носу.
Потом Длинный отправился на поиски еды для цапли, а Чейс с Максом двинулись на холм.
Остров Оспри на протяжении почти ста лет был частным семейным владением, но за четыре поколения семья переросла те пять домов, что позволяли выстроить здесь местные земельные законы. Время от времени ее члены пытались купить друг друга, но обнаружили, что стали жертвой парадоксальной ситуации.
Теоретически остров – тридцать пять акров земли с выходом к морю – стоил баснословных денег; соответственно с этим его облагали налогами администрации штата и города. За последние два десятилетия налоги удвоились, потом удвоились еще раз, и наконец расходы по содержанию владения достигли ста пятидесяти тысяч долларов в год. Постепенно все члены семьи выяснили: за причитающиеся на их долю две недели летнего отдыха на своем острове они платят больше, чем стоит двухмесячная аренда приличного дома на островах Нантакет или Мартас-Винъярд.
Они пытались продать остров, но убедились, что реально он вовсе не столь дорогостоящ, поскольку никто – в том числе и сами члены семьи – не хотел платить за него даже номинальную цену.
Поэтому в рассчитанном акте возмездия против местных «налоговых зверств» семейная корпорация (объединение, существовавшее только для управления островом) получила под него в банке максимально возможный залог (половину номинальной цены), разделила эту сумму между двенадцатью семьями внутри клана – и исчезла, оставив остров вместе с налогами с продажи и с собственности, а также с расходами по его содержанию в распоряжение банка.
Банк и город приветствовали Саймона Чейса как нового владельца. Он уходил в местное сообщество корнями, и, хотя институт как некоммерческая организация освобождался от местных налогов, некоторые из проектов Чейса могли обеспечить горожанам существенный доход. Например, Саймон мог бы найти способ воскрешения промысла креветок и омаров. Многие годы места обитания гребешков, мидий и двустворчатых моллюсков в Уотерборо были так сильно загрязнены, что этих животных запрещалось собирать, употреблять в пищу либо продавать. Чейс мог подсказать, каким образом очистить мидиевые отмели.
Кроме того, местные бизнесмены знали: институт не составит им конкуренции. И наконец, обширные планы Чейса, касающиеся острова, обещали дать району наиболее необходимое – рабочие места.
Сокращение военного бюджета вызвало массовые увольнения у крупнейшего работодателя на юго-востоке Коннектикута – компании «Электрик боут» в Гротоне; «принцип домино» от «ЭБ» и других пострадавших фирм сокрушительно сработал в отношении сферы услуг. Тут и там закрылись рестораны и бакалейные лавки, салуны и магазины подарков, уступая место антикварам и художественным галереям. В Уотерборо начала проникать мерзость запустения, и все надеялись, что институт поможет вернуть здешнее сообщество к жизни. Сотни людей будут заняты на строительстве, оснащении и подключении к коммуникационным сетям, а когда эти работы закончатся – десятки поступят в штат института и обслуживающих его заведений.
В течение года казалось, что мечта станет явью. Чейс окончил курсы по составлению заявок на субсидии и получил пособие в размере ста тысяч долларов на закупку лодок и основного научного оборудования. Он получил также предварительное подтверждение на субсидии по проектам, которые касались видов, нуждающихся в охране, коммерческого рыболовства и медицинских исследований, от федерального правительства, штата Коннектикут и нескольких частных фондов. Один из проектов должен был дать ему возможность изучить тот любопытный факт, что акулы, не имеющие костей, не болеют раком и артритом и могут достигать в укусе чудовищного давления – до двадцати тонн на квадратный дюйм – с помощью челюстей, целиком состоящих из хряща. Еще одна субсидия позволяла ему принять участие в работах по проверке пока еще очень хрупкой теории: измельченный акулий хрящ лечит рак. Работавшие с контрольной группой на Кубе врачи утверждали, что у пациентов, получающих большие дозы хряща, опухоли уменьшились на сорок процентов.
А потом, в конце тысяча девятьсот девяносто пятого, экономика затрещала по всем швам. Национальный долг достиг шести триллионов долларов; президент и конгресс, озабоченные шансами на следующих выборах, отказались от непопулярных решений, которые были необходимы для ликвидации бюджетного дефицита. Немцы, японцы и арабы, почти полтора десятилетия поддерживавшие хваленый американский образ жизни, наблюдали за всем этим через океаны и в конце концов с возмущением заявили, что Соединенные Штаты на деле кончились как мировая держава, – и забрали свои деньги.
Инфляция взмыла до небес: учетная ставка измерялась двузначными числами, биржевые котировки рухнули на тысячу пунктов, и до сих пор не было признаков конца падения: уровень безработицы в целом по стране составил одиннадцать процентов: каждая четвертая семья жила ниже уровня бедности.
