— А как поживает Тоби Горгон? — полюбопытствовал Сондерс. — По-прежнему играет избранную когда-то роль добровольного раба и телохранителя Эбби?
— Тоби работает у сенатора, — ответила Пэт, — он, по-видимому, искренне предан ей, да и она, кажется, очень его ценит. — «Раб и телохранитель, — продолжила она про себя. — Довольно точное описание отношений Тоби к Абигайль Дженнингс».
— Полагаю, они, как и встарь, живут по пословице «рука руку моет»?
— Что вы имеете в виду?
Джереми небрежно махнул рукой.
— Да так, ничего особенного. Он, вероятно, уже поведал вам, как спас Эбби от клыков сторожевой собаки, которую держал наш эксцентричный сосед?
— Я знаю об этом.
— А он случайно не поделился с вами историей о том, как Абигайль обеспечила ему алиби на один прекрасный вечер, когда он, как подозревали, прокатился в украденном автомобиле?
— Нет, этой истории я не слышала, но, по-моему, обвинение в угоне с целью покататься нельзя считать особенно серьезным.
— Верно, но не в том случае, когда полицейская машина, преследуя позаимствованный автомобиль, теряет управление и сбивает молодую женщину с двумя детьми. По словам свидетеля, около машины крутился парень, похожий на Тоби. Но Абигайль поклялась, что в то время занималась с Тоби английским в этом самом доме. С одной стороны, слово Абигайль, с другой — неуверенные показания свидетеля. Обвинение так и не вынесли, а любителя прокатиться с ветерком так никогда и не поймали. Многие в городе считали, что участие Тоби в этом маленьком приключении более чем правдоподобно. Он всегда бредил техникой, а угнанная машина представляла собой новенькую спортивную модель. Так что было бы вполне естественным, если бы ему захотелось совершить на ней увеселительную прогулку.
— Значит, вы предполагаете, что Абигайль могла солгать ради него?
— Ничего я не предполагаю. Однако у здешнего народа длинная память, а горячие заверения Абигайль — под присягой, конечно! — широко известный факт. На самом деле Тоби тогда еще не исполнилось шестнадцати. А вот Абигайль в случае чего пришлось бы несладко. Ей-то было уже восемнадцать, и по закону ее могли обвинить в лжесвидетельстве. Впрочем, может быть, Тоби в тот вечер действительно зубрил падежи. Как у него с грамматикой?
— По-моему, нормально.
— Должно быть, вы не очень долго с ним беседовали. Ладно, расскажите мне подробнее об Абигайль. О ее неотразимом очаровании, притягивающем мужчин словно магнит. Кем она увлечена сейчас?
— Никем, — ответила Пэт. — По ее словам, она очень любила мужа и до сих пор верна его памяти.
— Гм, возможно... — Джереми Сондерс осушил очередной стакан. — Впрочем, судя по ее словам, у нее вообще нет никаких пятен в биографии — ни отца, упившегося до смерти, когда ей было шесть, ни матери, хлопотавшей над горшками и кастрюлями...
Пэт решила сделать последнюю попытку раздобыть материал, мало-мальски пригодный для репортажа о сенаторе.
— Расскажите мне об этом доме, — попросила она. — В конце концов ведь именно здесь Абигайль выросла. Его построил кто-то из ваших предков?
Джереми Сондерс явно гордился и домом, и предками. В течение следующего часа, прерываясь только для того, чтобы наполнить стакан или смешать новую порцию коктейля, он пересказывал историю Сондерсов едва ли не от «Мэйфлауера»[4] до наших дней. Сондерс должен был участвовать в этом историческом вояже, но заболел и приехал только через два года.
— И вот, — заключил Джереми, — сегодня я — последний представитель славной фамилии Сондерсов. — Он улыбнулся. — А вы необыкновенно благодарный слушатель, моя дорогая. Надеюсь, экскурс в прошлое был не слишком занудным?
Пэт улыбнулась ему в ответ.
— Нет, нисколько. Предки моей матери тоже были первопоселенцами, и я очень горжусь ими.
— Вы должны оказать мне ответную любезность и рассказать о вашей семье, — великодушно предложил Джереми. — Решено, вы остаетесь на ленч.
— С удовольствием.
— Я предпочитаю принимать пищу прямо здесь. Тут гораздо уютнее, чем в столовой. Не возражаете?
И гораздо ближе к бару, мысленно продолжила его фразу Пэт. Она надеялась, что вскоре ей снова удастся перевести разговор на Абигайль.
Но это произошло само собой — в ту минуту, когда она притворилась, что потягивает вино, которое по настоянию Джереми было подано к закуске.
— Эту стряпню необходимо чем-то запивать, — объяснил он Пэт. — Когда моя жена уезжает, Анна проявляет себя не с лучшей стороны. Не то что мать Эбби: Фрэнси Форстер могла по праву гордиться своими творениями — домашним хлебом, пирогами, суфле... А Эбби умеет готовить?
— Не знаю, — сказала Пэт и добавила доверительным тоном: — Мистер Сондерс, я не могу отделаться от ощущения, что вы сердиты на сенатора Дженнингс. А до прихода к вам я полагала, что одно время вы питали друг к другу нежные чувства.
— Сердит на Эбби? Сердит?! — теперь в его голосе звучала неподдельная злоба. — А вы бы не сердились на человека, который пожелал сделать из вас дуру и великолепно в этом преуспел?
Это был тот самый момент истины, ради которого репортеры берут интервью. Пэт умела ловить такие мгновения — мгновения, когда собеседник отбрасывает осторожность и начинает изливать душу.
Она внимательно вгляделась в лицо Джереми Сондерса. Сейчас этот лощеный перекормленный пьяница в нелепом одеянии действительно страдал. В его бесхитростных глазах, в складках безвольного рта отражались гнев и боль.
— Абигайль... — произнес он уже спокойнее. — Сенатор Соединенных Штатов от штата Виргиния. — Сондерс изобразил поклон. —
Моя дорогая мисс Треймор, вы имеете честь беседовать с ее бывшим женихом.
Пэт безуспешно попыталась скрыть свое удивление.
— Вы с Абигайль были помолвлены?!
— В то последнее лето перед ее отъездом. Очень недолго, конечно. Как раз столько, сколько требовалось для ее гениального замысла. Абигайль победила в конкурсе красоты нашего штата, но у нее хватило ума понять, что победа в Атлантик-Сити ей не светит. Она мечтала добиться стипендии в Рэдклифе, но ее оценки по математике и естественным предметам не давали права на стипендию. Разумеется, Эбби не собиралась губить свои дарования в местном колледже. Перед ней встала неразрешимая проблема, и я до сих пор гадаю, не Тоби ли ее надоумил, как действовать в такой ситуации.
Я тогда только что окончил Йельский университет, и мне предстояло заняться отцовским бизнесом. Однако эта перспектива меня не привлекала. Кроме того, я был почти помолвлен с дочерью лучшего друга отца. И эта перспектива прельщала меня еще меньше. А рядом, прямо в моем доме, была Абигайль, убеждавшая меня, что мы созданы друг для друга. И как-то глухой ночью Абигайль скользнула ко мне в постель. В итоге я купил ей прекрасное платье, повел на бал и даже сделал предложение.
Мы вернулись домой и разбудили родителей, чтобы сообщить им радостную весть. Представляете себе сцену? Моя мать, которая получала удовольствие, унижая Абигайль, едва не сошла с ума, почувствовав, что все ее планы в отношении единственного сыночка рушатся. Через двадцать четыре часа Абигайль уехала из города с заверенным чеком на десять тысяч долларов, полученным от моего отца, и чемоданом, набитом туалетами, которые преподнесли ей в дар жители города. Дело в том, что ее уже приняли в Рэдклиф. Ей недоставало только денег, чтобы приступить к занятиям в этом великолепном институте.
Я поехал туда следом за ней. Абигайль со всей определенностью подтвердила, что характеристика, которую ей дал мой отец, абсолютно верна. Отец до самого смертного часа не мог забыть, какого дурака я тогда свалял. Моя жена Эвелин вот уже почти тридцать лет выходит из себя, стоит ей услышать имя Абигайль. Что касается матери, то она не смогла отказать себе в единственном маленьком удовольствии и выставила Фрэнси Форстер за дверь — и, что называется, плюнула против ветра. С тех пор у нас больше не было приличной кухарки.
Когда Пэт на цыпочках вышла из комнаты, Джереми Сондерс спал, свесив голову на грудь.
Было почти без четверти два. Небо опять заволокло тучами. В любую минуту снова мог начаться снегопад. По пути к дому мисс Лэнгли, бывшей школьной директрисы, Пэт размышляла, как следует охарактеризовать ту давнюю Абигайль Форстер, если принять на веру версию Джереми Сондерса. Молоденькая шлюха? Хладнокровная интриганка? Лгунья? Ни одно из этих определений не вязалось с репутацией кристально честного человека, которой так гордилась сенатор Абигайль Дженнингс.
В четверть второго Маргарет Лэнгли решилась отступить от своего правила и заварила в кофейнике свежий кофе, хотя знала, что скоро ее начнет мучить изжога.
Когда Маргарет бывала чем-то расстроена, она всегда уходила в свой кабинет искать утешения в бархатистых зеленых листьях вьющихся по окну растений. После завтрака она перечитывала любимые сонеты Шекспира, и тут неожиданно позвонила Патриция Треймор. Она попросила разрешения навестить Маргарет.
