В зеркале на стене бара я заметил отражение сантехника, сидевшего неподалеку, и пошел к нему со своей кружкой пива. Он как-то уже работал у нас в доме, и я решил обсудить с ним проблему замены лопнувшей трубы на кухне. Сантехник предлагал поставить пластмассовую трубу вместо чугунной — я не соглашался, так как считал, что это дорого. Он спросил у меня совета, как усыновить сына второй жены. Я назвал ему сумму моих услуг. Ему показалось дороговато. Тогда мы поговорили о бейсболе. О бейсболе здесь можно говорить: это не клуб.
Я пообщался еще с несколькими знакомыми, затем с владельцем паба, а также со старым джентльменом в зеленых штанах с уточками. Он оказался вовсе не представителем одряхлевшей знати, а дворецким из имения Фипсов, донашивающим костюмы своего хозяина. Такое часто встречается в нашей округе, но с каждым годом дворецких остается все меньше.
День был слишком хорош, для того чтобы проводить в пабе более одного часа, поэтому я собрался уходить, но перед уходом дал моему сантехнику адрес дешевого юриста. Он, в свою очередь, рекомендовал мне дешевого слесаря. Колесо американского бизнеса продолжало крутиться.
Я сел в свой «бронко» и направился к дому, решив проехать мимо своего офиса — просто затем, чтобы убедиться, что он находится на прежнем месте. Вспомнил о десяти миллионах, спрятанных в сейфе. Не так уж сложно было бы уговорить миссис Лаудербах — такова была фамилия моей клиентки — подписать документы, необходимые для превращения акций в наличные, а после этого надолго отправиться куда-нибудь подальше, например в Рио-де-Жанейро. В этом деле мне даже не понадобились бы услуги Лестера Ремсена. Но я никогда не злоупотреблял чьим-либо доверием и не похитил у своих клиентов ни пенни. И никогда не сделаю этого. Вот такой я добродетельный. И день казался мне великолепным.
Хорошее настроение сохранялось до тех пор, пока я не подъехал к воротам Стенхоп Холла. Здесь, как говорится, на солнце нашла тень. Я никогда прежде не замечал, что это место действует на меня так отрицательно. Просто с этого момента вид усадьбы начал вызывать у меня головную боль. Не то чтобы мне надоела жизнь на природе. Я бы не стал называть это кризисом. Я назвал бы это Откровением, Моментом Истины, Обретением Правды. К сожалению, как и большинство мужчин среднего возраста, я понятия не имел, что с этой правдой делать. Но с удовольствием выслушал бы советы по этому поводу.
Итак, я остановился у ворот и посмотрел на дом Аллардов. Хозяева сидели на веранде, слушали радио и читали газеты. Этель погрузилась в экземпляр «Нью рипаблик». Это, должно быть, единственный экземпляр, который доставляется к нам в округ по подписке. Джордж склонился над номером «Локаст-Вэлли сентинэл». Он читает эту газету вот уже шестьдесят лет, чтобы быть в курсе, кто умер, а кто женился, у кого появились дети, кто не заплатил налоги или собирается заняться перепланировкой своего участка. Наконец, о том, кто заболел гриппом и решил известить об этом через печать.
Я взял почту, свою и Сюзанны — ее доставляют к сторожевому домику, — и собрался уже ехать дальше. Этель крикнула мне вдогонку:
— Вас хотел видеть один джентльмен. Он не назвался.
Иногда по телефонному звонку можно определить, кто вам звонит. Ударение, которое сделала Этель на слове «джентльмен», показало мне, что речь на самом деле идет вовсе не о джентльмене.
— Человек с темной шевелюрой в черном «кадиллаке»? — уточнил я.
— Да.
Этель никогда не добавляет «сэр», поэтому Джордж решил вмешаться.
— Да, сэр. Я сказал ему, что сегодня вы не принимаете посетителей. Надеюсь, я поступил правильно? — Джордж сделал паузу и добавил: — Я не знаю этого человека и не думаю, что вы его знаете.
«Или хочу знать, Джордж», — прибавил я мысленно. Я улыбнулся, представив себе мистера Белларозу, которому говорят, что мистер Саттер сегодня не принимает. Интересно, знает ли он, что это обозначает всего лишь то, что хозяина нет дома?
— Что мне сказать, если он появится снова? — спросил Джордж.
Я ответил так, словно ответ у меня был давно готов. Возможно, это и на самом деле было так.
— Если я дома, проводите его ко мне.
— Да, сэр, — ответил Джордж, умело соединив в одной реплике исполнительность слуги и неодобрение действий хозяина.
Я тронулся в сторону дома.
Поворот к моему дому я проехал и направился к главному особняку. Между моим домом и основным зданием располагается теннисный корт, который находится в полном ведении Сюзанны. За кортом начинается холм, заросший деревьями, — я остановил машину у его подножия и вышел наружу. Через лужайку от меня, ныне заросшую дикими цветами и травами, возвышался Стенхоп Холл. Дом был выстроен в стиле, который характеризуется архитектурными справочниками как подражание французскому и итальянскому ренессансу. Однако снаружи он украшен не европейским мрамором, а простым американским гранитом. Вдоль фасада идут колонны с капителями в ионическом стиле, в центре здания расположен открытый портик с классической колоннадой. Крыша плоская, вдоль нее по всему периметру дома устроена балюстрада. Строение несколько смахивает на Белый дом, но отличается более солидной архитектурой.
Когда-то особняк был окружен парком, разбитым на террасах. Каждый год в эту пору начинается цветение роз, лавра, разноцветных азалий — природа празднует торжество свободы от человеческой опеки.
Кроме европейских черт в доме есть также масса деталей, характерных только для Америки. В задней части дома устроены большие окна во всю стену, чайная комната построена в виде теплицы, чтобы в ней и утром было много света. На крыше сооружен солярий. Отопление и электрическая проводка сделаны по-американски основательно.
Но, отвечая на вопрос Лестера Ремсена, необходимо все же признать, что никаких архитектурных достоинств у дома все же не имеется. Это типичный особняк европейского типа, хотя Макким, Мид и Уайт, планируя его, видели в нем образ американского дома нового типа. Их мнение подхватили те, кто в 1906 году провозгласил, что «подобного дома нет нигде в стране».
Архитекторы и их клиенты той поры стремились подражать увядающей европейской культуре. Не знаю, что у них было при этом на уме, мне не дано влезть в их шкуру, но я искренне симпатизирую их стремлению найти себя, я отлично понимаю их замешательство перед вопросами, мучающими американцев с самого начала, — «Кто мы? Зачем мы здесь? Куда мы идем?».
Мне не раз приходила в голову мысль, что здесь имеет место пародия не только на европейские модели в архитектуре, но и в более широком смысле. В Америке, в отличие от Европы, такие имения никогда не были источником доходов от использования земель под посевы, под выпас скота, под виноградники. Здесь не знали радостей сбора плодов земли — «роллс-ройсы» хозяев появились вовсе не в результате их сельскохозяйственных трудов.
Я и сам чувствую, что в моей крови нет влечения к земле, хотя предками моими были фермеры и рыбаки. Я способен только к рыбной ловле. Мои познания в выращивании фруктов и овощей равны нулю, на что и указал мистер Беллароза при нашей первой встрече. Я вспомнил, как гордо он катил свою красную тележку с рассадой овощей, купленной по баснословным ценам в элитном питомнике. Я решил, что и мистер Беллароза — это тоже пародия.
Весь этот глупый Золотой Берег являлся пародией, американской аномалией в стране, которая была пародией на весь остальной мир. Да, что ни говори, обретение истины не приносит счастья, оно лишь дает вам свободу.
И конечно, меня ожидало еще много неоткрытых истин. Ими пока обладали другие, у меня же все было впереди.
Я снова окинул взглядом Стенхоп Холл. Роскошный бельведер — еще одно американское приобретение из Европы — виднелся позади главного здания в тени сикомор. Чуть дальше находился парковый лабиринт — забавное развлечение для английских светских дам и кавалеров прошлого века. Впрочем, они, вероятно, предпочитали это развлечение утехам в «храме любви».
Дальше начинался главный спуск с холма и виднелись верхушки сливового сада, в котором часть деревьев уже погибла. Этот сад, по словам Сюзанны, когда-то называли священной рощей. В центре ее располагался «храм любви» на древнеримский манер — округлая беседка с колоннадой. Фриз ее был украшен барельефами на эротические темы. В куполе «храма» есть круглое отверстие, через него в определенные часы проникает лунный или солнечный свет, освещающий две статуи из розового мрамора, одна из них изображает мужчину или же бога, другая — грудастую Венеру, попавшую в его объятия.
Назначение этого сооружения всегда было для меня загадкой. Кстати, эти «храмы» построены во многих здешних усадьбах. Остается только предположить, что в те времена пуританских нравов лишь нагота классических статуй была доступна для обозрения, да и то только миллионерам. Голые груди и задницы на самом деле были не произведениями искусства, а средством разжигания страсти для тогдашних богачей.
