– А что такое «час поцелуя»? Какой-то компьютерный термин?
– Нет, – ухмыльнулся Ву.
– Значит, мы не знаем точное время, о котором говорится в сообщении?
– Совершенно верно.
– И даже не можем вычислить, прошло оно или нет?
– Прошло.
– Почему ты так уверен?
– Браузер Бека настроен таким образом, что мы можем видеть последние двадцать сайтов, которые он посещал. Бек щелкал по ссылке. Даже несколько раз.
– А нельзя как-то… хм… проследить за ним?
– Нет. Ссылка-то не работает.
– А другое сообщение?
Ву опять пробежался пальцами по клавишам. Первое сообщение на экране сменилось вторым.
– Это полегче. Основное понятно.
– Что же?
– Анонимный отправитель создал почтовый ящик для доктора Бека, сообщил ему необходимые имя, пароль и снова упомянул о «часе поцелуя».
– Давай проверим, правильно ли я понял, – сказал Гэндл. – Бек откроет какой-то сайт, набьет переданные ему имя пользователя с паролем и увидит новое сообщение?
– Теоретически – да.
– А мы можем сделать то же самое?
– Войти туда, используя те же координаты?
– Да. И прочесть сообщение.
– Я попробовал. Ящик пока не открывается.
– Почему?
Эрик пожал плечами:
– Аноним может создать его позже. Непосредственно перед назначенным временем.
– Тогда что же мы в результате имеем?
Отсвет монитора плясал в пустых глазах Эрика Ву.
– Пока только то, что кто-то изо всех сил старается сохранить анонимность.
– И никак нельзя выяснить, кто именно?
Ву показал Гэндлу какой-то приборчик, который человеку непосвященному напомнил бы часть транзисторного приемника.
– Мы поставили такие штучки на домашний и рабочий компьютеры Бека.
– И что это?
– Специальное устройство, которое посылает сигналы с его компьютера на мой. Если доктор Бек получит какое-то сообщение, посетит какой-либо сайт или даже просто напечатает письмо, мы тут же это увидим.
– Значит, сидим и ждем.
– Да.
Гэндл вспомнил предположение Ву, что кто-то изо всех сил пытается сохранить анонимность, и страшное подозрение закралось в его душу.
Я припарковался аж в двух кварталах от клиники. Раньше я никогда не делал ничего подобного.
Шериф Лоуэлл уже материализовался здесь вместе с двумя коротко стриженными мужчинами в серых костюмах, которые лениво прислонились к большому коричневому «бьюику». Смешная парочка. Один – длинный, тощий и белый, другой – толстый, короткий и абсолютно черный. Они напоминали кеглю и шар. Оба ласково улыбнулись мне. Шериф сохранил угрюмость.
– Доктор Бек? – уточнил белый.
Он выглядел до отвращения аккуратно – напомаженные волосы, уголок тщательно сложенного платка торчит из нагрудного кармана, галстук заколот стильной булавкой, очки в черепаховой оправе, какие любят надевать актеры, когда желают выглядеть модно.
Я посмотрел на Лоуэлла. Тот молчал.
– Да, – ответил я.
– Специальный агент Ник Карлсон из Федерального бюро расследований, – представился аккуратист. – А это специальный агент Том Стоун.
Оба сверкнули значками. Коротышка Стоун поддернул брюки и кивнул на «бьюик»:
– Не сможете ли вы проехать с нами?
– У меня пациенты через пятнадцать минут!
– Об этом мы уже позаботились. – Карлсон выбросил длинную руку в сторону открытой двери машины, как ведущий телешоу, предлагающий приз. – Прошу.
Пришлось сесть назад. Карлсон устроился за рулем, Стоун – рядом. Лоуэлл в машину садиться не стал. Мы останавливались на Манхэттене, и все же дорога заняла не больше сорока пяти минут. Карлсон припарковался в центре, на Бродвее, недалеко от Дуан-стрит, напротив официального вида дома номер 26 по Федерал-Плаза.
Внутри здание выглядело как обычный офис. По коридорам с чашками кофе в руках передвигались мужчины в деловых, на удивление неплохого качества, костюмах. Попадались и женщины, но в явном меньшинстве. Мы зашли в конференц-зал, мне предложили сесть, что я и сделал. Хотел еще положить ногу на ногу, да постеснялся.
– Кто-нибудь объяснит наконец, что тут происходит? – спросил я.
– Чем вас угостить? – вместо ответа поинтересовался Карлсон – Белая Кегля. – У нас тут худший кофе в мире.
Карлсон нежно улыбнулся.
Я улыбнулся в ответ.
– Нет, спасибо, хотя предложение заманчивое.
– А может, что-нибудь прохладительное? Том, у нас есть прохладительные напитки?
– Конечно, Ник. Кока-кола, диет-кола, спрайт. Все, что угодно, для нашего доктора.
Мы опять поулыбались.
– Спасибо, ничего не нужно.
– А лимонаду? – попробовал еще раз соблазнить меня Стоун, снова подтянув штаны. Его живот походил на надутый мяч, намек на талию отсутствовал, и брюкам приходилось нелегко. – У нас здесь всего полно.
Я чуть не согласился, чтобы они отстали, но покачал головой. На столе между нами сиротливо лежал одинокий конверт. Я не знал, куда деть руки, и положил их перед собой. Карлсон присел на угол стола, Стоун продолжал стоять.
– Что вы можете сообщить нам по поводу Сары Гудхарт? – спросил Карлсон.
Я заколебался, стоит ли отвечать правду.
– Док?
– А что вы хотите услышать?
Карлсон и Стоун переглянулись.
– Имя Сары Гудхарт интересует нас в связи с текущим расследованием.
– Каким расследованием?
– Нам бы не хотелось этого разглашать.
– Не понимаю, при чем тут я.
Карлсон тяжело вздохнул, как бы обдумывая мое заявление. Затем повернулся к коротышке-напарнику и уже безо всякой улыбки спросил:
– Я задаю непонятные вопросы, Том?
– Нет, Ник. Мне кажется, все ясно.
– Мне тоже так кажется.
Карлсон снова повернулся ко мне.
– Может быть, вы протестуете против формы вопроса, док?
– Так всегда говорят на практических занятиях, – встрял Стоун. – «Протестую против формы вопроса!»
– Говорят, говорят. А потом добавляют: «Переформулируйте». Что-то вроде этого, да, Том?
– Да, типа того.
Карлсон пригвоздил меня взглядом к креслу.
– Прекрасно, сформулируем иначе. Имя Сара Гудхарт что-нибудь значит для вас?
Ох, не нравилось мне все это. Не нравилось их внимание к моей персоне, и то, что вместо шерифа Лоуэлла допрос ведут федералы, и то, что они вроде бы планируют сделать из меня отбивную. Им хотелось понять, что это за Сара такая. А чего тут трудного: взгляни на полное имя Элизабет да на адрес. Я решил сказать полуправду.
– Второе имя моей жены – Сара, – осторожно начал я.
– А второе имя моей жены – Гертруда, – мгновенно отозвался Карлсон.
– Господи, Ник, это ужасно.
– А у твоей жены есть второе имя, Том?
– Мак-Дауд. Фамильное имя.
– Мне нравится, когда у семьи есть фамильное имя. Заставляет помнить о своих корнях.
– Мне тоже нравится.
Оба агента опять посмотрели на меня.
– Как ваше второе имя, док?
– Крейг, – ответил я.
– Крейг, – повторил Карлсон. – Значит, если я спрошу вас, знакомо ли вам имя, – он помахал рукой, – скажем, Крейг Дипвуд, вы воскликнете: «Да, потому что мое второе имя Крейг»?
Карлсон сурово уставился мне в глаза.
– Думаю, нет, – промямлил я.
– «Думаю, нет». Что ж, начнем сначала: вы слышали такое имя: Сара Гудхарт? Да или нет?
– Вы имеете в виду когда-нибудь?
– Господи! – с чувством сказал Стоун.
Карлсон побагровел.
– Мы с вами в слова играем, док?
Он угадал. Я не знал, что делать. Я почти ослеп, и перед моим мысленным взором горела неоновым светом последняя строчка письма: «Не говори никому». Я почти ничего не соображал. Они хотели знать про Сару Гудхарт.
Возможно, это только проверка, призванная показать, буду ли я с ними сотрудничать. А в чем?
– Моя жена выросла на Гудхарт-роуд, – объяснил я. Сыщики подались назад, скрестив руки на груди. Они пытались завести меня в ловушку, и я покорно шел за ними. – Потому я и сказал, что Сара – ее второе имя. Название улицы натолкнуло меня на эту мысль, понимаете?
– Она выросла на Гудхарт-роуд? – переспросил Карлсон.
– Да.
– И название улицы стало для вас чем-то вроде катализатора?
– Да.
– Начинаю улавливать смысл. – Карлсон посмотрел на партнера. – Ты улавливаешь смысл, Том?
– Конечно, – сказал Том, поглаживая себя по животу. – Он вовсе не хотел заморочить нам голову. Слово «Гудхарт» послужило катализатором.
– Да. Именно потому он подумал о своей жене.
Оба уставились на меня. В этот раз я сумел сохранить молчание.
– Ваша жена когда-нибудь называлась Сарой Гудхарт? – спросил Карлсон.
– Как это – называлась?
– Ну, она когда-нибудь говорила: «Привет! Я – Сара Гудхарт!»? Или, может, имела документы на это имя? Или регистрировалась в Сети под таким именем?
