Выстрел, гулкий грохот, крик самца, его тело бьется на траве; крик Шона, высокий и восторженный: «Я свалил его! Попал с первого же выстрела! Гарри, Гарри, я его свалил, свалил!»
Собака тащит его вперед, на солнечный свет, взбудораженный Шон бежит к нему вниз по склону и несет дробовик.
Шон падает, ружье вылетает у него из рук. Гром второго выстрела, удар, выбивающий землю у Гарри из-под ног.
Теперь он сидит в траве и смотрит на ногу. Из алой плоти торчат осколки белой кости, толчками выплескивается кровь, темная и густая, как патока.
– О боже, Гарри, я не хотел!.. Я поскользнулся. Честно, поскользнулся...
Гарри содрогнулся, все его тело свело судорогой, нога под столом дернулась.
– Что с вами, сэр?
В голосе Тима озабоченность.
– Все в порядке, благодарю вас, Кертис. – Гарри пригладил волосы на висках. Здесь у него глубокие залысины, линия волос неровная. – Пожалуйста, продолжайте.
– Вот я и говорю – похоже на ловушку. Они оставили мост, потому что...
– Ваша обязанность – собирать информацию, Кертис. А ее оценка – дело штаба. Полагаю, вы закончили свой отчет? Хорошо, можете идти.
Он должен выпить, немедленно. Его рука уже лежала на ручке ящика.
– Да, Кертис. – Его голос стал хриплым от ужасной сухости в горле, но он преодолевал эту сухость: – Повышение, о котором вы говорили, одобрено. Сделайте этого человека сержантом.
– Хорошо, сэр.
– Конечно, в случае лобовой атаки на мост он пойдет в первых рядах как проводник.
– Сэр?
– Вы ведь понимаете, что это необходимо? – Тим никогда не слышал у полковника столь льстивого тона. Как будто он нуждался в одобрении Тима. Как будто пытался оправдать свое решение. – Я хочу сказать, он знает мосты. Он проходил по ним. Он знает, что там и как, верно?
– Да, сэр.
– И к тому же он сержант. Я хочу сказать, нужно послать кого-то со званием... мы не можем посылать туда кого попало.
– Я могу пойти сам, сэр.
– Нет, нет. Вы нужны у брода.
– Как прикажете.
– Не забудьте, ясно? Пошлете его?
Он почти умоляет.
– Пошлю, – ответил Тим и вышел из палатки.
Гарри рывком раскрыл ящик – его ногти торопливо скребли жесткое дерево в стремлении найти фляжку.
«Генералу сэру Редверсу Буллеру, кавалеру Креста Виктории, командующему британской экспедиционной армией в Натале, Чивли, 19 декабря 1899 года.
Сэр, имею честь доложить, что в соответствии с полученными приказами офицеры и солдаты Натальского корпуса проводников в ночь на 18 декабря провели разведывательную операцию.
Результаты приводятся ниже.
Брод, обозначенный на прилагаемой карте «А». Хотя брод позволяет переправить большое количество людей, подходы к нему в темноте найти трудно; ночная переправа не рекомендуется.
Мост, обозначенный на прилагаемой карте «B». Дорожный мост на основе металлических конструкций. В настоящее время не разрушен, вероятно, благодаря прочности сооружения, помешавшей противнику уничтожить его.
Мост, обозначенный на прилагаемой карте «С». Железнодорожный мост, тоже металлический, но он разрушен неприятелем.
Генерал, военнослужащие НКП, проникшие на противоположный берег реки Тугелы, обнаружили неприятеля на холмах, обозначенных «D» и «E». Однако ни присутствия артиллерии, ни значительных сил противника не отмечено.
Кортни Г., подполковник, командир НКП. Действующая армия».
ВЫДЕРЖКА ИЗ БОЕВОГО ПРИКАЗА ГЕНЕРАЛА СЭРА РЕДВЕРСА БУЛЛЕРА, КАВАЛЕРА КРЕСТА ВИКТОРИИ. ПОДПИСАНО ВЕЧЕРОМ 19 ДЕКАБРЯ 1899 ГОДА.
Частям под командованием бригадира Литтлтона продвинуться вперед и захватить деревню Коленсо. Затем захватить и удержать металлический мост и очистить от неприятеля холмы на противоположном берегу (см. прилагаемую карту).
Они лежали бок о бок в траве, их рубашки намокли от росы. Ночь была тиха и неподвижна.
На небе ни облачка и очень яркие звезды. Впереди серебряная полоска Млечного пути рельефно выделяла холмы над Тугелой, придавая им угрожающий вид.
Сол громко зевнул, и Шон тоже, невольно. Хотя они всю ночь не спали, это была не усталость – перед броском вперед, прямо на бурские ружья, давали себя знать натянутые нервы...
– До рассвета еще полтора часа, – прошептал Сол, и Шон хмыкнул. Что толку считать часы? В шесть сорок семь встанет солнце, и британская армия двинется за ними вперед по коричневой травянистой равнине.
Шон снова привстал на колени и обвел взглядом местность перед собой, медленно оглядывая берега Тугелы и стальной дорожный мост в ста ярдах впереди, проверяя, не прибавилось ли кустов у воды, не переместились ли они. Удовлетворенный, он снова лег.
– Боже, как холодно!
Шон почувствовал, как дрожит рядом с ним Сол, и с улыбкой ответил:
– Скоро согреемся.
Ясное ночное небо рассеяло вчерашнюю жару, трава мокрая, к холодным стволам ружей трудно прикасаться, но Шон давно научился не обращать внимания на неудобства. При необходимости он мог лежать совершенно неподвижно, позволяя мухам цеце садиться на шею и вонзать свои раскаленные жала в нежную кожу за ушами. Тем не менее, когда начало светать и настало время двигаться, он испытал облегчение.
– Ну я пошел, – прошептал он.
– Удачи. Когда вернешься, тебя будет ждать завтрак.
Предстояла работа для одного человека. Работа, которой Шон не радовался.
Они убедились, что на этой стороне реки буров нет; теперь, в последнюю минуту, когда бурам уже поздно менять расположение, кто-то должен переправиться и установить, какие силы удерживают мост. Пара бурских «максимов», накрывающих мост огнем, или даже заложенные заряды, готовые к взрыву, означали бы, что шансы на успех не просто незначительны – их нет.
Шон переместил ружье на спину и пополз в траве. Дважды он останавливался и прислушивался, но времени было мало – через час рассветет. Шон дополз до моста и залег в его тени, глядя на противоположный берег.
Никаких признаков движения. В сумерках холмы казались спинами темных китов в травяном море. Шон прождал пять минут – достаточно, чтобы шевельнулся даже самый усердный часовой.
– Начнем! – прошептал Шон и неожиданно испытал страх. Он даже не сразу узнал это чувство, потому что пережил его всего три-четыре раза за всю жизнь, но никогда по столь ничтожной причине. Он сидел у стальной опоры моста, чувствуя слабость в ногах и жжение в животе. И только уловив в глубине горла вкус, похожий на вкус смеси рыбьего жира с чемто давно сгнившим, он понял, что это.
«Я боюсь». Но удивление сразу сменилось тревогой.
Так вот как это бывает. Он знал, что такое бывало с другими. Слышал, как об этом говорили вечерами у лагерных костров, помнил слова и стоящую за ними жалость.
«Ja, слуга привел его в лагерь. Он дрожал как в лихорадке. Я подумал, он ранен.
– Дэниел, – спросил я, – Дэниел, что случилось?
– Сломалось, – ответил он; по его бороде текли слезы. – Сломалось у меня в голове. Я слышал, как оно сломалось. Бросил ружье и побежал.
– Он напал на тебя, Дэниел?
– Нет. Я даже не видел его, только слышал, как он кормится в буше. И тут у меня в голове сломалось, и я побежал.
– Он не был трусом. Я много раз охотился с ним, видел, как слон падал от его выстрела так близко, что едва не задевал ствол ружья. Он был хороший охотник, но слишком ушел в эту жизнь. И неожиданно что-то сломалось в его голове. Больше он не охотился».
«Я оброс страхом, как корабль обрастает ниже ватерлинии ракушками и водорослями, и теперь он готов утянуть меня под воду», – осознал Шон. И понял, что если сейчас побежит, как тот старый охотник, больше ему никогда не охотиться.
Он сидел скорчившись в темноте. Его сковал ледяной страх – он покрылся испариной, несмотря на холодный рассвет, и его затошнило. Это было физическое недомогание – Шон тяжело дышал разинутым ртом, маслянистая жидкость из живота рвалась наружу, он так ослабел, что ноги задрожали и ему пришлось ухватиться за стальную опору моста.
Так он простоял минуту, подобную вечности. Потом начал бороться со страхом, подавлять его, заставляя себя двигаться вперед, а ноги окрепнуть. И усилием воли, совсем близкий к бесконечному позору, не позволил сфинктеру расслабиться.
Он понял: старая шутка о трусах не лжет. И применима и к нему.
Шон пошел по мосту: не спеша поднять ногу, выдвинуть вперед, опустить и перенести на нее вес тела... Дышал он тоже спокойно и медленно, делая каждый вдох и выдох по команде сознания. Теперь он не мог доверить своему телу выполнение даже простейших функций – после того как оно так чудовищно его предало.
Если бы буры ждали на мосту, в то утро они убили бы его. Он не таясь медленно шел по середине моста в звездном свете, тяжелый и большой, и его ноги гулко ступали по металлу.
Металл под ногами сменился камнями. Противоположный берег.
Шон продолжал идти, спускаясь по середине дороги, следуя за ее мягким изгибом к темным холмам.
