— Нет, сегодня я путешествовал налегке. Шоколадный батончик. Бутылка воды. Съедено, выпито.
— Тогда зачем ты притащил его с собой?
— Прости, не понял?
— Рюкзак. Если в нем нет ничего полезного, зачем вообще его взял?
— Лилли, не сочти меня неженкой, но скоро ты закончишь? Жжется, черт! Больше не могу терпеть.
Лилли подула на рану, потом чуть откинула голову и осмотрела ее.
— Я все обработала антисептиком. Рана выглядит воспаленной.
— Да уж, это чувствуется. — Тирни взял аптечку со стойки и осмотрел содержимое. — Бросим жребий на аспирин?
— Он твой.
— Спасибо. А у тебя нет с собой такого маленького наборчика для шитья? Ну, на всякий случай. Вдруг пуговица отлетит или еще что…
Лилли стало нехорошо.
— Не проси меня об этом, Тирни.
— О чем?
— Зашить рану.
— Ты этого не сделаешь?
— У меня нет иголки.
— Ну, значит, повезло. Маникюрные ножницы есть?
— Есть.
Пока Тирни глотал две таблетки аспирина, Лилли вынула из сумки маникюрный набор и достала маленькие ножнички.
— Отлично, — кивнул Тирни. — Между прочим, кастрюля уже переполнилась.
Лилли заменила кастрюлю пластмассовым кувшином. Тирни отлепил защитную наклейку от пластинки лейкопластыря.
— Давай нарежем его полосками и наклеим крест-накрест на порез. Не швы, конечно, но поможет хоть как-то стянуть края.
Его пальцы не пролезали в кольца миниатюрных ножниц.
— Дай мне. — Лилли взяла у него пластырь и ножницы, нарезала полоски и заклеила рану, как он велел. — Ну вот, теперь почти совсем не кровоточит, — облегченно вздохнула она, закончив работу.
— Теперь наложи марлевый тампон.
Лилли осторожно наклеила пропитанную антисептиком марлевую салфетку поверх раны.
— Будет больно, когда придется снимать. Потянет за волосы.
— Ничего, выживу. — Вполголоса он добавил: — Дай-то бог.
— Почему ты так говоришь? Что-нибудь еще? Не молчи, скажи, — спросила пораженная его мрачным тоном Лилли.
— У меня весь левый бок болит. Такое чувство, будто кто-то пытался вскрыть ребра ломом, хотя, по-моему, все кости целы.
— Но ведь это хорошо?
— Да, но внутри что-то могло лопнуть. Почка, печень, селезенка.
— Будь у тебя внутреннее кровотечение, разве ты бы не почувствовал?
— Понятия не имею. Я слышал, что можно умереть от внутреннего кровотечения, а причина обнаружится только при вскрытии. Но если у меня живот начнет раздуваться, это верный признак, что он наполняется кровью.
— А что, он у тебя раздувается?
— Да вроде нет.
Лилли озабоченно закусила нижнюю губу.
— Разве при внутреннем кровотечении можно принимать аспирин?
— Голова так болит, что рискнуть стоило. — Тирни осторожно встал с табурета, подошел к раковине и вытащил наполнившийся кувшин. — Если я выживу, нам понадобится питьевая вода на неопределенное время. У тебя есть другие емкости?
Они вместе обыскали коттедж и начали наполнять все что не протекало.
— Жаль, что у тебя тут только душ, — заметил Тирни. Нам не помешала бы ванна.
Когда все найденные контейнеры, включая ведро для половой щетки, были наполнены, Тирни переключил свое внимание на другое.
— А электричество здесь откуда? — поинтересовался он.
— Пропан. Тут есть подземный резервуар.
— Когда его наполняли в последний раз?
— Прошлой зимой, насколько мне известно. Я все равно собиралась продать коттедж и не вызвала газовщиков закачать резервуар этой осенью. Насколько мне известно, Датч тоже их не вызывал.
— Значит, газ может иссякнуть.
— Да, наверное. Все зависит от того, насколько часто Датч пользовался коттеджем в мое отсутствие.
— А ты давно здесь не была?
— До этой недели? Наверно, уже год. Не помню точно.
— А на этой неделе ты здесь оставалась?
— Да.
— А Датч?
Каким-то непостижимым образом их разговор далеко ушел от насущных забот.
— Вопрос не по делу, Тирни.
— Значит, он тут был.
— Значит, его тут не было, — раздраженно отрезала Лилли.
Несколько мгновений Тирни выдерживал ее взгляд, потом взглянул на термостат на стене.
— Пропан надо экономить. Я уменьшу температуру, тогда его хватит подольше. Идет?
— Хорошо.
— Если газ кончится, греться будем только у камина. Надеюсь, у тебя есть еще дрова, кроме тех, что сложены на крыльце.
Лилли обиделась на него за намек на то, что она все еще спит со своим бывшим мужем, но в домике и без того было тесно, места для ссор не оставалось. Она решила замять эту тему.
— Есть еще дрова в сарае, — ответила она, мотнув головой в сторону. — Туда ведет тропинка через…
— Я знаю, где сарай.
— Знаешь? Откуда? — Сарайчик был построен из старых досок и размещен так, что ни с дороги, ни от коттеджа увидеть его было невозможно. Во всяком случае, она так думала. — Откуда тебе вообще известно об этом коттедже, Гир?
— Ты мне о нем рассказывала прошлым летом.
Она прекрасно помнила, что рассказала ему прошлым летом, потому что с тех пор тысячу раз проигрывала в уме их разговор.
— Я тебе сказала, что у меня есть коттедж в этом районе. Я не говорила, где он находится.
— Правильно, не говорила.
— Но ты уже знал, где он, когда мы столкнулись на дороге. Откуда ты знал?
Тирни посмотрел на нее долгим взглядом, но ответил; не сразу:
— Я облазил всю эту гору. Однажды я набрел на этот домик и на сарай, не догадываясь, кто его хозяева. Наверное, это можно считать незаконным вторжением на частную территорию, но я действовал без злого умысла. Потом я увидел объявление: «Продается». Мне это место понравилось, и я связался с агентом по недвижимости. Мне сказали, что дом принадлежит тебе и твоему мужу и вы его продаете, потому что разводитесь и делите имущество. — Тирни развел руками. — Вот так я и узнал о местонахождении твоего коттеджа. — При этом он бросил на нее вызывающий взгляд, словно проверяя, посмеет ли она усомниться в его словах, после чего сам задал вопрос: — Так сколько дров в сарае? Корд? [15]
Вообще-то, Лилли не собиралась отступать, ей очень хотелось понять, откуда ему известно многое о ней, но она решила, что, если будет настаивать, это приведет лишь к новым трениям.
— Ну уж никак не корд, — ответила она.
— Что ж, будем надеяться, что нас спасут раньше, чем нам придется рушить и жечь мебель.
— Как ты думаешь, когда это будет? В смысле, когда нас найдут?
— Скорее всего, не завтра. Возможно, послезавтра или еще позднее. Все зависит от погоды.
Лилли вспомнила позапрошлую зиму, когда горные дороги на много дней сделались непроезжими из-за гололедицы. Люди в отдаленных уголках округа остались без электричества — столько инея налипло на провода. Кое-где на восстановление линий ушли недели. А разыгравшаяся за окном буря, по прогнозу, обещала быть куда более сильной и продолжительной, чем предыдущая.
Присев на противоположный диван, Лилли укрыла вязаным пледом ноги. Хорошо, что Тирни позаботился о лишних носках! Мокрые она развесила на спинке стула. Штанины ее брюк все еще были сырыми, но с этим можно было жить. Главное, что ноги были сухими и немного согрелись.
— На сколько ты переставил термостат?
— На шестьдесят [16] .
— Однако…
— Я понимаю, это, конечно, не курорт, — кивнул Тирни. — Надень еще эту водолазку. Надо беречь тепло тела.
Лилли кивнула, но с места не двинулась.
— Как по-твоему, сколько градусов снаружи?
— С учетом ветра — ниже нуля [17] , — ответил он без колебаний.
— Ну, тогда я не буду жаловаться насчет шестидесяти. — Лилли бросила взгляд на камин. — Но было бы неплохо развести огонь.
— Да, конечно, но я действительно считаю…
— Нет-нет, ты прав, топливо нужно беречь. Я просто мечтаю вслух. Я так люблю, когда горит камин.
— Я тоже.
— В комнате становится так уютно.
— Верно.
— Ты не голоден? — спросила Лилли.
— У меня желудок все еще неспокоен. Но если ты голодна, не обращай на меня внимания. Поешь.
— Да нет, мне тоже не хочется.
— Ты не обязана меня сторожить, — нахмурился Тирни. — Я не засну, не бойся. Если ты устала или хочешь спать…
— Нет, честное слово, нет.
Ни за что она бы не позволила себе заснуть, ведь, что бы он ни говорил, он легко мог задремать в тишине, а в его положении это рискованно. Ему необходимо было продержаться несколько часов, только тогда сон будет для него безопасен. К тому же, перед тем как уехать отсюда, она немного поспала и теперь действительно не хотела спать.
Она говорила только для того, чтобы заполнить молчание. И вот сейчас, когда они оба молчали, комнату заполнили другие звуки: вой ветра, стук ветвей, бьющих по крыше, и мелкая дробь ледяных капель о стекла окон. Пустота комнаты и повисшее молчание словно смыкались вокруг них, создавая атмосферу напряженной интимности.
