А Урбино? В Урбино был нежный Рафаэль.
Раздался громкий удар. Перед ними мелькнул фазан, на мгновенье прильнув, как средневековый любопытный Том,[38] к ветровому стеклу испуганным золотым глазом и своим геральдическим гребнем. Прокопио резко затормозил, и птица соскользнула, оставив после себя кровавое пятно на стекле со стороны водителя. Прокопио вышел из машины и прошёл назад по дороге. Шарлотта, не в силах оторвать взгляд от зеркала заднего вида, наблюдала, как он, освещённый красным светом задних фонарей, поднял фазана, умелым движением мясистых пальцев сломал ему шею и зашагал обратно, — всё это заняло не больше двух минут.
Он открыл заднюю дверцу. Машина вздрогнула, когда тяжёлая птица упала на пол. Он опустился на соседнее сиденье, вытирая ветошью кровь с рук. Тёмное липкое пятно осталось на рычаге передач и на баранке, несколько ярко-красных капель впиталось в его белые, аккуратно подвёрнутые двойные манжеты. Он включил дворники, которые принялись размазывать кровь по стеклу.
— Che cazzata! — грязно выругался он. — Извините, забыл залить, как это у вас называется, очиститель для стёкол.
Достал ветошь и вышел протереть ветровое стекло вручную. Когда он вернулся, по краям стекла оставались красные следы.
«Что я тут делаю с этим ужасным человеком?» Все в нём было ей отвратительно: толстое лицо, наманикюренные руки мясника с ободком — грязи? крови? — под ногтями, одежда с претензией на элегантность, так не подходящая его положению. Хотя нет, скорее, его амбициям.
— Между прочим, правительство привлекает голоса либералов заявлениями, что собирается запретить охоту на мелкую птицу! — сказал Прокопио, словно ничего не произошло. — Это легче, чем заниматься свиноводческими комплексами, потому что птицы приятнее свиней и кур и так сладко поют.
Она наконец нашла в себе силы заговорить:
— Евросоюз должен установить прави…
— Этот консорциум не собирается подчиняться никаким правилам. Они запустили пальцы не только в пироги со свининой… Даже граф Маласпино не жалуется, хотя его замечательный отель, вилла «Роза», находится с той же стороны от Урбино, где этот комплекс, и когда ветер дует оттуда, вся вонь идёт к графу, что не слишком нравится его клиентам. Конечно, сам Маласпино к ней привык. Он человек совершенно… не знаю, как у вас это называется… spregiudicato.
— Без предрассудков, — резко ответила Шарлотта. — Разве это плохо?
— Без предрассудков, — протянул Прокопио, словно для него это было сомнительной добродетелью. — Да, можно и так перевести. А ещё терпимый, открытый и сговорчивый. Но у нас тут слова имеют много смыслов, так что можно сказать, что этому графу всё равно, с кем вести дела, как всё равно, чем дышать. Никаких предрассудков относительно всяческой вони.
ЧУДО № 10
МРАЧНОЕ СПОКОЙСТВИЕ АНГЕЛОВ
— Слыхал, Примо, вдовая сестра синьоры Томмазо чудесным образом исцелилась от подагры?
В баре «Рафаэлло» Франко, как обычно, докладывал мэру о последних событиях. После богатого приключениями возвращения в город с Прокопио Шарлотте, чтобы прийти в себя, требовался глоток граппы, одного из предпочитаемых ею успокоительных средств, вместе с кампари или, иногда, графинчиком, а то и двумя местного терпкого белого вина. Здесь она чувствовала себя в безопасности, зная, что коллеги её не увидят, поскольку бар «Рафаэлло» никак нельзя было назвать «центром мироздания» для тех, кому меньше сорока.
— Сестра отвезла её в Урбанию посмотреть на мумию, — продолжал Франко. — Ты слыхал? Открыли гроб с мумией урбаниевской святой и увидали, что её затвердевшая кровь разжижилась.
— Это уж слишком, — усмехнулся его приятель. — Обычно это происходит в августе.
— А в этот раз вот так, Примо, — на другой день подагра прошла, и сестра синьоры Томмазо смогла ходить.
— Почему это должно было случиться в Урбании? — пожаловался мэр, всегда ревниво воспринимавший любую угрозу репутации его города как культурной столицы области Марке. — У нас коллекция мумий ничуть не хуже — возьми хоть ту, которую обожают все женщины, даму, умершую от кесарева! И почему в этом году у нас должно быть только одно чудо, когда на какое-нибудь драное захолустье, которое может позволить себе только грошовую гипсовую девственницу, чудеса так и сыплются!
Франко покачал головой. Хотя он и перестал посещать церковь с тех пор, как умерла жена, тем не менее он испытывал неловкость, слушая громогласное поношение религии мэром. Он отвёл взгляд и уставился на ряд бутылок неестественно яркого импортного ликёра, который никто не желал заказывать, кроме случайно забредших туристов. Чего он его держит? Бутылки он получил вместе с баром, вот почему они стоят тут, — наследство вдовой тётки его жены-покойницы, драконши, которая появляется дважды в неделю, проверяя, как справляется новый владелец.
— Что там в той бутылке? — спрашивает Примо.
— В которой?
— В той, что похожа на скрипку, что там за розовое пойло?
Франко достал бутылку и прочитал этикетку:
— Тут на португальском. «Фатима»,[39] и дальше непонятно. Старуха купила её в Лурде когда-то давным-давно.
— Так чего ты держишь её, если не знаешь, что в ней?
— На удачу, наверно.
— То есть из суеверия. — Примо шевельнул пальцем, показывая, чтобы Франко налил ему неведомого розового ликёра. — Может, удастся затащить сюда профессора Серафини, пусть устроит публичное представление — проведёт научное исследование, как он любит.
— Я думал, он занимается только фальшивыми чудесами.
— Значит, хочешь убедить меня, что это чудо с подагрой настоящее?
Его приятель с силой прошёлся несколько раз тряпкой по и без того сияющей пластиковой стойке.
— Нет-нет, и в мыслях такого не было. Просто передаю то, что мне рассказала синьора Томмазо. Тебе известно, что она пожертвовала приличные деньги гильдии, которая содержит эту церковь?
— А вот это действительно чудо! Эта Томмазо скряга, как все тосканцы. Она соберёт всех вдов, страдающих недержанием мочи, и они потащатся в Урбанию, которая станет грести денежки лопатой.
— Уже начинается. Синьора Томмазо упомянула о чуде приятельнице в пансионе Пресвятой Богородицы, и в тот же день четыре постоялицы съехали, отправившись в Урбанию.
— Вот дряни! Знаешь, Серафини приехал сюда из а Милана из-за этих самых чудес. Думаю, может, хоть он сможет доказать, что эта кровь — вовсе не кровь… покажет людям, что тут, в конце концов, нет ничего чудесного! Как я всегда говорю тебе, Франко: если люди хотят решить свои проблемы, им надо понять: дело в молекулах, а не в чудесах! В атомах, а не в ангелах!
— Ну, атомы с молекулами малость бездушные, При-мо. Человеку трудно полюбить молекулу. Может, в таких случаях, как с сестрой синьоры Томмазо, одних молекул просто недостаточно — ты никогда не задумывался над этим? И как Серафини может помочь её ноге? А это всё-таки доказательство, все его видели.
— Доказательство? Какое доказательство? Хочешь сказать, что нога вдовой сестры синьоры Томмазо может служить доказательством чуда?
— Ладно, не доказательство… Но она снова ходит, И опухоль на ноге спала. Помнишь её ногу — вечно в шерстяном носке?
Мэр пробормотал себе под нос:
— Конечно, нужно действовать быстро. Завтра Серафини собирается уезжать…
— Синьора Томмазо, говорит, что её сестра вчера ездила купить три пары тонких чёрных чулок. Очень дорогих, очень сексуальных. — Он опять начал протирать стойку. — Сколько, думаешь, ей лет? Наверно, моложе меня… лет пятьдесят?
— Все шестьдесят, старая карга…
Бармен кивнул и улыбнулся:
— Не так стара, не так стара… Тонкие чёрные чулки — представь себе! Она уж лет двадцать как не надевала таких.
— Сколько прошло с тех пор, как те мошенники получили разрешение использовать своё кладбище мумий для привлечения туристов? Двадцать лет, говоришь?
— Скорее, лет десять… Думаешь, ещё делают такие вещи, как настоящие шёлковые чулки, Примо? Они такие приятные на ощупь. Моя жена (да упокоится душа её с миром), та обычно надевала их для меня, когда у неё было игривое настроение. А у неё ноги были не так хороши, как у сестры синьоры Томмазо.
— Барраго-фокусник сейчас тоже в городе, — соображал мэр, — и он часто работает с Серафини. Вместе они устроят отличный спектакль.
— И она им поможет, Примо! Отличное зрелище! У неё красивые ноги, как у девушки, правда? — С той же тщательностью, с какой тёр стойку, он пригладил ладонью несколько сохранившихся волосков на лысине. — Знаешь, я мог бы заглянуть к ней в свой выходной, посмотреть, как она поправляется.
— Явный обман эта кровь, ничего она не исцеляет.
— Да-да, Примо, уверен, ты прав. Ты умный человек, образованный, но я только хочу убедиться: впрямь ли этот обман сотворил… ну, сотворил это чудо с чёрными шёлковыми чулками сестры синьоры Томмазо?
