Милкен добавил к своей и без того огромной команде юристов и «пиар» – агентов знаменитого адвоката по уголовным делам Алана Дершовица, более всего известного удачной защитой Клауса фон Бюлова и неудачной – Леоны Хелмсли, хозяйки отеля. Адвокаты Милкена ходатайствовали перед судьей Вуд о сокращении срока наказания; Дершовиц рассматривал в качестве одного из вариантов ходатайство об аннулировании сделки о признании вины на том основании, что она была заключена в результате незаконного принуждения со стороны обвинителей. Дершовиц, помимо того, публично заявил, что Милкен стал жертвой антисемитизма и что для его клиента «деньги никогда не стояли на первом месте». Несмотря на лишение свободы, Милкен, как и прежде, активно участвует во всех начинаниях своих адвокатов и имиджмейкеров; его реактивный «Гольфстрим» часто доставляет в Плезантон и обратно тех, с кем ему нужно обсудить тот или иной вопрос. Милкен лично сказал бывшим коллегам, что признание вины было ошибкой и что он больше не видит за собой никаких правонарушений.
Robinson, Lake продолжила агрессивную «пиар» – кампанию в его защиту. В результате напряженных переговоров журналу «Форбс» было разрешено взять у Милкена интервью в Плезантоне и по телефону, и статья с их изложением стала центральным материалом одного из номеров этого издания за 1992 год. В интервью Милкен удержался от открытого вызова государственным обвинителям: он не утверждал, что чист перед законом и что признал себя виновным только для того, чтобы положить конец постоянному давлению с их стороны. (В противном случае шансы на уменьшение срока наказания, возможно, были бы сведены к нулю.) Однако, учитывая общий настрой ответов Милкена, не приходилось сомневаться, что в будущем подобные утверждения обязательно прозвучат. В самом деле, наиболее примечательным атрибутом многословных и сумбурных тирад Милкена в защиту бросовых облигаций и собственной роли в экономическом процветании Америки было полное отсутствие раскаяния. Складывалось впечатление, что ни одно из нашумевших событий последних пяти лет – обвал фондового рынка, крах бросовых облигаций, банкротство множества клиентов, перегруженных заемным капиталом, и даже его собственные осуждение и тюремное заключение – не поколебало его точку зрения ни на йоту. Высказывания Милкена изобиловали все теми же заученными штампами («созидательная ценность», «сохранение рабочих мест» и т. п.), словно на дворе был не 1992, а 1986 год. Кроме того, представители Милкена вели переговоры с телеканалом Эй-би-си на предмет интервью Барбаре Уолтерс, задуманного как краеугольный камень новой кампании по восстановлению репутации финансиста в глазах американцев.
Пока что усилия его адвокатов и «пиар» – агентов особых результатов не дали. Судья Вуд отклонила ходатайство об уменьшении срока, сказав, что ей требуются дополнительные признаки того, что Милкен действительно сотрудничает с обвинителями. Многочасовые допросы Милкена сотрудниками прокуратуры разочаровывали и наводили на мысль, что он говорит не все, что знает, и что его показания не имеют особой ценности для дальнейшего правоприменения. На этом основании обвинители официально выступили против какого бы то ни было сокращения срока наказания и наметили на май 1992 года суд над союзником Милкена Аланом Розенталом. Тот был старым другом Милкена, который никогда прежде против него не шел и был привлечен к суду за участие в сговоре с Соломоном.
Милкен был намечен главным свидетелем обвинения на процессе по делу Розентала, и судья Вуд заявила, что отложит постановление по ходатайству о смягчении наказания до тех пор, пока Милкен не даст показания в суде и у нее не сложится окончательное представление о его ценности как свидетеля и о степени его сотрудничества с обвинением. Стратегии Милкена предстояло решающее испытание. Признáет ли Милкен, приняв на себя столь ответственную роль, размах собственных преступлений и изобличит ли одного из своих самых близких друзей или останется верен кодексу молчания, который он в свое время пытался навязать всем своим коллегам и которого Розентал всегда придерживался?
Тем временем, пока Милкен продолжал выгораживать себя на допросах, более интригующая драма разворачивалась между тяжущимися сторонами, одной из которых был он сам, а другой – его прежний, ныне обанкротившийся наниматель, Drexel. Вскоре после заявления Милкена о признании вины против него было подано множество гражданских исков.
Важнейший из них подала Федеральная корпорация страхования вкладов, утверждавшая, что роль Милкена в кризисе индустрии сбережений и ссуд стоила налогоплательщикам многие миллиарды долларов убытков, и сама Drexel, стремившаяся привлечь его к ответственности за тот катастрофический ущерб, что он ей причинил. Государственная организация и Drexel сделали совместный неординарный ход: они пригласили адвокатов Томаса Барра и Дэвида Бойеса из Cravath, Swaine & Moore – одной из немногих фирм, которых можно было считать достойными противниками объединенных сил Paul, Weiss, Алана Дершовица и множества других адвокатов Милкена. В известном смысле это был поворот на сто восемьдесят градусов десять лет спустя: Барр и Бойес были теми самыми защитниками, которые нанесли поражение государственному обвинению, представляя IBM в крупном антитрестовском деле, завершение которого пришлось на начало 1980-х; теперь они отстаивали интересы государства, выступившего против символа финансовых излишеств прошедшего десятилетия.
Милкен и его окружение агрессивно отрицали суть искового заявления. Милкен, в частности, дошел до того, что сказал, что с нетерпением ожидает начала судебного разбирательства, когда он наконец продемонстрирует беспочвенность предъявленных ему обвинений.
Барр и Бойес, однако, быстро разглядели за внешней бравадой совсем другого Милкена – человека, почти утратившего надежду на достижение урегулирования, которое не позволило бы общественности узнать новые аспекты запутанных взаимных связей в центре его некогда громадной империи. Опрашивая его клиентов, адвокаты из Cravath узнали, например, что случаи, когда Милкен свободно торговал от лица своих «порабощенных» клиентов, выступая в роли продавца и покупателя одновременно, отнюдь не ограничивались Фредом Карром и First Executive. Они считали, что действия такого рода охватывали также Тома Спигела и Columbia Savings, равно как других крупных клиентов. Они пришли к выводу, что Милкен, в сущности, подкупал своих основных клиентов, чтобы те уступали ему право распоряжаться их активами. Они сознавали, что эта информация является потенциально взрывоопасным звеном между Милкеном и скандальным обвалом в индустрии сбережений и ссуд, катастрофические последствия которого становились для американцев все более очевидными. Милкен, разумеется, едва ли был единственным повинным в нем финансистом, и вряд ли можно было утверждать даже то, что основное бремя вины лежит именно на нем. Но стоимость портфелей бросовых облигаций одних только First Executive и Columbia в сумме превышала 10 млрд. долларов.
В начале 1991 года Cravath подала собственный иск против Милкена, обвинив его в том, что он наряду с другими лицами вынашивал нелегальный план захвата контроля над Columbia и другими его клиентами в индустрии сбережений и ссуд и подталкивал должностных лиц из этой индустрии к злоупотреблению служебным положением путем переуступки ему права распоряжаться активами их компаний. Одновременно адвокаты начали официально допрашивать бывших коллег Милкена из отдела в Беверли-Хиллз.
Первым свидетелем был Ричард Бергман, один из бухгалтеров инвестиционных товариществ с долевым участием сотрудников калифорнийского отделения Drexel. Его допрос длился восемь дней и не дал почти никаких результатов. Он отвечал «Не помню» свыше 1200 раз. Больше пользы адвокатам из Cravath принес сделанный ими запрос документации. Судья приказал бывшим коллегам Милкена передать в Cravath большое число документов по товариществам, от предъявления которых они прежде уклонялись.
Следующим стал Лоуэлл Милкен; снятие его показаний под присягой было, вопреки его возражениям, записано на видеопленку. Лоуэлл показал, что он исполнял все распоряжения брата и никогда не задавал вопросов. Он сказал, что впервые понял, что Майкл, возможно, нарушал закон, «накануне заявления брата о признании вины». Фред Джозеф и Крейг Когат, адвокат Drexel в Беверли-Хиллз, сообщивший Джозефу о ситуации с MacPherson, тоже дали показания, повторив многое из того, что они уже рассказали обвинителям. Но Когат добавил к представлению адвокатов о мотивации Милкена новый штрих. Он сообщил, что во время его собеседования при приеме на работу Лоуэлл, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, сказал ему, что «Милкены хотят стать богатейшей семьей Америки».
Важнейшими показаниями, возможно, являлись те, которые так и не были сняты – Джеймса Дала. Как сейлсмен, ответственный за ныне пресловутую сделку с Lincoln Savings, и человек, часто игравший роль посредника между Милкеном и Чарльзом Китингом, Дал был замешан в махинациях Милкена с активами ссудо-сберегательных компаний больше остальных. Никто не знал, что конкретно Дал может сообщить на допросах, но каждый раз, когда его допросы намечались, находилась причина их отложить. Адвокаты Милкена не возражали, и представлявшим интересы государства адвокатам из Cravath вскоре стало ясно, что команде защиты Милкена менее всего хочется, чтобы Дал рассказал то, что ему известно.
