не был офицером и даже не был королем, он был той огромной рукой сверху, которая всей этой игрой заправляла. Он придумал правила игры, он долгое время вел ее и вот, наконец-то, решил ее закончить. И в этот момент терпение Петро лопнуло. Медленно, стараясь не делать резких движений, чтобы не напугать, он снова поднял руку с пистолетом, направил дуло прямо между глаз улыбавшегося собеседника и нажал на спусковой крючок. Он ожидал услышать оглушительный выстрел, как там, как тогда, осенью далекого девяносто седьмого в этом же самом доме, в этой же самой комнате, в тот мрачный дождливый день. Он даже зажмурил глаза, боясь не то выстрела, не то картины, которая неминуемо за этим выстрелом должна была последовать. Но вместо выстрела послышался лишь тихий щелчок и чувство мрачного отчаяния вмиг окатило его с ног до головы потоком холодного пота.
– Что за… черт? – он снова нажал на спуск. Снова курок ударил по капсюлю, снова щелчок и вновь тишина… мрачная, раздирающая на клочья нервы тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем маятника старых часов. Дрожащими руками, стараясь делать это как можно быстрее, чтобы не дать Андрею никакой возможности к действию, он извлек магазин из пистолета. Он был пуст! Тот магазин, который он проверял еще накануне, который специально доставал для того, чтобы убедиться, что патроны были на месте, теперь был разряжен. Но как такое могло быть?! Когда он мог успеть сделать это?!
Мысли крутились в его голове со скоростью разогнанного до красной зоны двигателя. Еще немного и голова бы его закипела. Еще немного и он, казалось, взорвался бы как перегревшийся котел паровоза.
– Где Рафа? – спросил он у Андрея, спросил всё еще держа на вытянутой руке пистолет с воткнутым в него пустым магазином.
– Рафа остался там, – с этими словами Андрей поднялся со стула, пистолет в руках Петро продолжал следовать за его лицом, за пространством между его двумя бровями, но теперь Петро уже понимал, что это была лишь игрушка в его руках, которая, как игрушка ребенку, давала ему лишь иллюзорное утешение. Андрей же неспешно подошел к столу, достал из кармана куртки телефон и положил его на край стола. Петро сразу узнал в нем телефон Александра, он видел его неделю с небольшим назад у Михи дома. Потом другой телефон, разломанный и в розовом чехле, очевидно женский, потом еще несколько и, наконец, последний, который по-прежнему продолжал вибрировать и на дисплее которого большими буквами, написанное с ошибкой, светилось его имя.
Петро обессиленно опустился в кресло. Пистолет с грохотом повалился на пол. Поднимать его он уже не спешил, смысла в этом уже не было. На мгновение ему показалось, что это сон, что всего этого нет, что завтра или сегодня он проснется, откроет глаза и найдет себя в своей собственной кровати. Не будет этого Андрея, не будет пистолета на полу, не будет этих телефонов на столе перед ним, но голос Андрея, спокойный и в то же самое время зловещий, снова вернул его к его мрачной реальности:
– Спасибо за Рафаэля, командир.
– Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя убивать! – слова, произнесенные Александром тогда в доме Ромы, и эти же слова, которые бросил ему сейчас вдогонку Андрей, когда Александр, как пьяный или, скорее, как контуженый, выпрыгнул из полуразрушенного взрывом дома на улицу. Его ноги подкосились в прыжке и он повалился на что-то мягкое и, как ему показалось, еще теплое. Он поднялся и увидел, что это был Рафа, тот самый Рафа, которого отправил сюда Петро ему на помощь. Но о помощи этой можно было уже забыть. Рафа лежал неподвижно, его глаза смотрели в небо, будто ожидали там ангела, который вот-вот должен был спуститься сверху и, облегчив ему все мучения, забрать его с собой. – Рафа!!! Ты должен мне помочь… – он нагнулся к нему, схватил его за плечи и несколько раз тряхнул. Но Рафа ему не должен был уже ничего. Его затуманенный взгляд смотрел неопределенно перед собой. Последняя надежда Александра на спасение лежала теперь перед ним в мокрой траве, последняя его надежда быстро таяла вместе с хрипом из груди и ручьем крови, который тек из-под вывороченных из живота внутренностей и тут же впитывался в пропитанную влагой землю.
И снова голос Андрея, его появившаяся на крыльце фигура с топором. Он что-то сказал ему, над чем-то засмеялся, но Александр не слышал его, вернее слышал, но в этом своем состоянии его просто не понимал. Зловещая сцена происходившего еще совсем недавно продолжала висеть у него перед глазами – он видел лицо дочери, ее испуг, ее взгляд, полный ужаса и мольбы о помощи, «па-а-ап, сделай же что-нибудь», и потом взмах топора, резкий, быстрый. Он опустил глаза вниз. Первое мгновение ему казалось, что ничего не произошло, будто это был какой-то блеф, какая-то очередная игра, он был даже готов благодарить Андрея за то, что всё это оказалось лишь злой шуткой, но прошло еще одно мгновение и он услышал, как какой-то предмет, ударившись и подскочив несколько раз от пола, как перекачанный футбольный мяч, покатился куда-то прочь, и тут он увидел, что это было такое. Он помнил, как вскочил тогда на ноги, как бросился к Андрею, желая вцепиться ему в глотку зубами, он готов был его разорвать, загрызть, удавить, но силы были не равны и сильный удар кулаком в лицо свалил его с ног. Он приподнялся не сразу, но лишь только он пришел в себя, будто забыв про обидчика, которого только что хотел растерзать, он пополз к укатившейся прочь голове, схватил ее за остриженные волосы и шатаясь, с безумным видом, бросился к телу, пытаясь пристроить к нему голову и таким образом вернуть Диану к жизни. В тот момент, в том полубредовом состоянии, это казалось ему не такой уж и сложной задачей – нужно было просто правильно подобрать угол, надавить посильнее, дождаться щелчка или какого-то хруста и всё! Голова вернется к телу, Диана откроет глаза, Диана сделает вдох, улыбнется своей прежней сверкавшей белизной улыбкой, что-то скажет и снова всё будет как прежде, как до этой чертовой поездки на этот чертов остров! Но то было лишь его бредовое желание, которому не суждено было сбыться! Как он ни старался, чудесного воскрешения не получалось, голова упорно отказывалась прищёлкиваться к телу, и теплая лужа липкой крови продолжала расползаться вокруг костеневшего тела.
А потом были
