Недавние события несколько охладили читательский пыл Марион. Тем не менее любопытство возобладало. Кем был Джереми Мэтсон, если отрешиться от его собственного предисловия? Что он за человек? И какая мрачная история связана с погибшими детьми, над списком которых он, по собственному признанию, проливал слезы?
Марион придвинула к себе книгу в черном переплете, открыла бутылку джина, плеснула немного в стакан с апельсиновым соком и устроилась на мягком диване. За оконным стеклом один за другим гасли огни в засыпающей деревне. Она открыла рукопись и нашла место, где остановилась в прошлый раз.
Детектив Джереми Мэтсон был в Каире своим человеком не только благодаря профессиональным обязанностям. Он имел отличную репутацию и пользовался авторитетом у представителей местного европейского бомонда. Многие добивались его расположения. Как миротворец Мэтсон не знал себе равных. Мог удачно вмешаться в конфликт из-за уведенной любовницы, заставить забыть о том, как бакшиш[27] превратился во взятку, или просто вовремя снабдить человека точной и тщательно собранной информацией. Слава Мэтсона гремела по всем салонам, частным клубам, на приемах и званых ужинах. Его имя шептали на ухо отчаявшимся как последнее, поистине волшебное средство.
Однако по облику детектива никто не предположил бы, что он столь востребованный в обществе человек. Он не имел ничего общего с посетителями модных салонов, по внешнему виду больше походил на дикаря и вел подчеркнуто замкнутый образ жизни. Просители входили к нему на цыпочках, как будто не верили, что им придется просить этого непостижимого человека об услуге. Очередного клиента он всегда встречал одним и тем же косым взглядом, одаривал кривой ухмылкой и завершал разговор традиционным: «Посмотрю, что здесь можно сделать». А затем решал проблему с неподражаемым мастерством.
Важнейшими его достоинствами были, во-первых, бесспорное умение хранить тайны и, во-вторых, широкий круг знакомств. Его имя было на слуху у фонтанов в старой части Каира и в кофейнях, его одинаково хорошо знали слуги в лучших отелях и секретари в министерствах. В Каире он жил уже девять лет; приехал сюда по собственному желанию, получив диплом юриста, и сразу пошел работать в полицию. В Каире были экзотика, приключения, солнце… Более того, здесь не так жестко, как в Европе, соблюдались законы иерархии. Джереми рассчитывал, что это поможет ему быстро продвинуться по службе и стать следователем; так и случилось. Помимо прочего, здесь Мэтсон располагал свободой действий, немыслимой в Лондоне или в любом другом городе Англии. После того как его шкура девять лет жарилась под солнцем возле пирамид, он никогда уже не попросил бы о переводе назад, в метрополию.
Три верховных комиссара сменили друг друга за время его службы; он был свидетелем антиколониальных выступлений, вспышек насилия, признания Англией независимости Египта, открытия гробницы Тутанхамона. Эти без малого десять лет оказались богаты на славные и трагические события, доставившие Мэтсону много увлекательных минут. Каир захватил его в свои сети; неуловимое обаяние этого города скрывалось в линии минаретов, возвышающихся над крышами; пении муэдзинов; роскоши быть англичанином среди арабов; горячем ветре пустыни, ежедневно приносящем жару; в чувстве постоянной опасности, которая может материализоваться когда угодно и в какой угодно форме. Таким и должен быть город «Тысячи и одной ночи». В сравнении с ней лондонский смог и размеренный образ жизни на берегах Темзы потеряли всю привлекательность.
Здесь европейцы имели право носить оружие; ночами в два счета мог вспыхнуть огромный пожар, устроенный националистами, а каждая трапеза имела привкус античности. В Каире никто уже не творил историю — люди сами становились ее частью, жили с ней бок о бок. В этом городе тайны обладали таким весом, как нигде в мире, легенды становились реальностью. Песок и солнце окружали улицы и придавали существованию специфическую горечь, что побуждало людей жить как можно более насыщенной жизнью. Каир был подобен кобре, свернувшейся в спираль между горами Мукаттам и рекой Нил. Укус этой змеи не убивал человека наповал, но лишал всякой воли, а противоядия не существовало.
Египетская полиция под командованием англичанина, которого в Египте звали Рассел-паша, проводила основную часть расследований, но кое-где, в самых стратегически важных местах, контроль осуществляли одни англичане. Джереми Мэтсон главным образом отвечал за дела, затрагивающие личные или имущественные интересы европейцев; он играл важную роль в местной политике. Двуликий Египет был вынужден существовать в условиях фактического двоевластия, причем оказалось непросто справляться то с колониальными капризами одних, то с националистическим пылом других.
Теперь, когда Джереми Мэтсон стал детективом, он ни во что не ставил свой карьерный рост. Точно так же насмехался над демагогическими призывами ко всеобщему согласию; неоднократно повторял, что служит интересам своей должности, а не интересам нации. Расследования проводил, действуя с мастерством истинного игрока в двух совершенно разных пластах культуры: с одинаковым пылом вел дело об убийстве нищего араба и об ограблении дома богатой англичанки. Конечно, он не мог не знать, что рвение его каирских коллег при проведении расследования слишком часто определялось личной заинтересованностью, вовлеченностью в это дело представителей имущих классов или просто прихотью. И Мэтсон взял за правило сеять раздоры там, где полностью отсутствовала честность, чтобы время от времени давать змеиному гнезду хорошего пинка и видеть, как его обитатели корчатся в конвульсиях. С самого начала Джереми провел грань, пусть и достаточно тонкую, между официальной работой и частными заказами. Выполняя те или иные поручения, крайне редко брал за них деньги, но зато регулярно пополнял число своих агентов и информаторов, собирал биографические справки о разных личностях, позволяя себе при случае требовать ответной услуги в качестве платы. Именно таким образом в городе и сформировалась широкая сеть из обязанных лично ему людей.
Когда в конце февраля Джереми Мэтсон случайно услышал разговор сослуживцев о трупе ребенка, найденном в брошенном доме в северо-восточной части квартала Эль-Аббасия, он немедленно принялся выяснять подробности. Мрачная новость сама по себе не была чем-то из ряда вон выходящим: этот район представлял собой скопление лачуг, где смерть часто находила новые жертвы. Гораздо большее удивление вызывало состояние тела в момент его обнаружения. Выйдя из бюро, Мэтсон присоединился к двум офицерам полиции. Один недавно вернулся с места преступления, бледный, как парус фелуки.[28] Он отказался сообщить точные детали, однако поведал следующее: на уровне пояса ребенок буквально разорван надвое, как будто сделан из мягкой древесины; туловище вывернуто назад невообразимым углом и пробито насквозь сломанными костями ребер. Об изнасиловании речь пока не шла, хотя определенные следы указывали и на это.
Расследование дела поручили известному инспектору Азиму Абд-эль-Дайиму. Коренной каирец, он прекрасно знал квартал Эль-Аббасия. Все это позволяло ему работать в подобном месте, не рискуя немедленно быть растерзанным местными жителями. Однако инспектор не нашел ни одного свидетеля и ни одной улики.
Второго марта на грязной улочке в районе Эль-Хусейния обнаружили тело шестилетней девочки; она не была разорвана надвое, но ее состояние оказалось не менее ужасным. Пять человек, один за другим, подходили к изголовью постели, где лежало тело, и ни одному не удалось сохранить спокойствие: никто не смог сдержать слез, некоторых рвало, других потом в течение многих ночей преследовали кошмары.
Самир стал третьей невинной жертвой: его нашли на кладбище Баб аль-Наср,[29] голова ребенка лежала плашмя на могильной плите.
Связь между преступлениями не вызывала сомнений. Хотя следы насилия имели разный характер, каждое из убийств отличалось невообразимой жестокостью. Трудно поверить, что эти преступления — дело человеческих рук. Все трое детей жили в бедных кварталах, в семьях, практически не имевших средств к существованию; все почти одного возраста. Все трое были замучены до смерти, исцарапаны, покусаны — до такой степени, что куски плоти буквально отрывались от тел; трупы еще и подверглись осквернению.
Джереми Мэтсон оборвал трубку телефона; детектива видели сразу в нескольких местах. Он перестал расследовать убийство археолога, который вел раскопки в подземельях Каира, тем более что это расследование все равно зашло в тупик; добился, чтобы дело об изуродованных детях поручили ему. Азима Абд-эль-Дайима назначили его напарником, так как тот знал арабский язык и имел другой цвет кожи. Спустя три дня, 14 марта 1928 года, зазвонил телефон Мэтсона — и с этого момента жизнь детектива полетела в тартарары.
