– Herzchen meine![4]
К камину прикрепили красивые вязаные носки, а возле ёлки установили большой вертеп. Густа долго смотрела на фигурки волхвов, окружавшие Деву Марию с младенцем Иисусом.
Потом был ужин, и детей рано отправили спать.
Утром тоже никакого Ordnungа не было.
Оказалось, что в носках, вчера повешенных перед камином, есть подарки. Носков было много, и подарки достались всем. И няня маленького господина, и кухарка, и даже садовник кланялись, получив каждый свой носок.
Густа с замиранием сердца сунула руку в свой носок – белый с зелёными и красными узорами. Он казался очень полным.
В прошлом году, она это помнила очень отчётливо, они с мамой тоже цепляли к полке возле печки носки для подарков. Носок Густы был коричневый с жёлтым рисунком, уж такой она сама связала. А наутро в носке нашлись подарки – много вкусного печенья Piparkūkas, пара красивых серых – козьей шерсти – варежек и петушок. А годом раньше тоже были печенья и маленькая деревянная кукла. «Наверное, такую куклу мог бы папа сделать», – подумала тогда Густа. Но додумывать эту мысль не хотелось, чтобы не испортить ощущение чуда.
В этом году носки она не вязала. Но подарки всё равно были.
Кроме традиционных Piparkūkas, которые, как оказалось, Святой Николас принёс и в господский дом, из своего носка Густа достала шоколадку в блестящей обёртке, коричневое, политое белой глазурью печенье в форме звезды и небольшой, завёрнутый в бумагу свёрток. «Надеюсь, я не нарушу Ordnung, если прямо сейчас открою его», – подумала Густа.
Она внимательно посмотрела вокруг и убедилась, что обитатели поместья заняты своими подарками. Даже маленький господин старательно извлекал из своего носка внушительных размеров зелёную уточку.
И Густа принялась разворачивать шуршащую бумагу.
В свёртке оказалась книга. Это был совсем маленький томик, и когда Густа открыла его, ей показалось, что автор сэкономил на буквах. Букв было мало, строчки были короткими и почему-то располагались в столбик. Густа начала читать и вдруг обнаружила, что слова выстроены не просто так, а имеют ритм.
«Прекрасный старинный замок
Стоит на вершине горы.
И любят меня в этом замке
Три барышни – три сестры», – прочитала Густа.
На обложке было написано «Генрих Гейне».
Почувствовав на себе взгляд, она обернулась. Управляющий – герр Штайн внимательно смотрел на неё. «Эту книгу мог бы подарить мне он, а не Санта Николас», – подумала Густа. И вежливо наклонила голову.
После завтрака Ordnung не восстановился.
Маленький господин был полностью передан няне, а голос фрау Шварц, казалось, звучал по всему дому. Она то отдавала приказания, то принималась напевать. В доме готовился бал.
Большой овальный стол, как оказалось, стал ещё больше. Теперь он был даже больше, чем артельный стол во дворе Густиного родного дома. Хотя, конечно, этот стол был куда более красивым и украшен был куда торжественней. Обе девочки старательно завязывали красными ленточками бантики на маленьких еловых букетиках, которыми фрау Шварц, не жалея себя, украшала каждое блюдо. У каждой тарелки была положена маленькая карточка с именем гостя, для которого предназначалось это место. Фрау Шварц несколько раз перекладывала карточки, а один раз даже попросила Густу сбегать и пригласить в обеденную залу герра Шварца для консультации.
Затем, когда хлопоты и приготовления, казалось, были закончены, фрау Шварц взялась за девочек. Она очень чётко объяснила, какой Ordnung будет на празднике и заставила и Эмилию, и Густу повторить, что делать можно, а что – ни в коем случае делать нельзя.
– Мне не хочется портить праздник розгами, – закончила она свою речь. – Надеюсь, вы сделаете всё, чтобы этот бал остался праздником.
И строго посмотрела на Густу.
Густа и так понимала, что вся ответственность – именно на ней. Это её работа – делать так, чтобы Эмилия не капризничала и вела себя хорошо.
Нужно было стараться.
К вечеру начали собираться гости.
Герр Шварц, чей большой живот был обтянут чёрным жилетом, из кармана которого выглядывала блестящая цепочка от часов, радостно приветствовал каждого вновь прибывшего. При этом он не спускал глаз с фрау Шварц, воздушную и совершенно неотразимую в новом, с большим шлейфом, розовом платье, с приколотой к корсажу еловой веточкой.
Нарядно одетые женщины и мужчины радостно обменивались поздравлениями. Вновь прибывшие подходили и подходили, присоединяясь к нескольким стихийно образовавшимся группам, между которыми то и дело мелькало розовое платье хозяйки дома. Герр Шварц тоже перемещался между гостей, его присутствие выдавал громкий заразительный смех, то и дело звучавший в парадной зале.
Затем все были приглашены к столу.
Для девочек был накрыт отдельный маленький столик, тот самый, на котором они утром делали еловые букетики. Для Эмилии, локоны которой были уложены в изящную причёску, это был уже не первый бал. В прошлом году её тоже допустили к гостям. Она похвасталась Густе, что даже читала стишок.
– А сегодня мы с мамой будем вместе петь, – девочка не скрывала волнения.
Фрау Шварц в самом деле была очень музыкальна. Рояль, звучавший под пальцами хозяйки, каждый день доносил музыку в библиотеку, где занималась после обеда Густа. И хоть и приглушённая, музыка зачаровывала Густу.
Праздник продолжался. После довольно долгого, с множеством блюд, застолья гости по сигналу хозяина вновь переместились в парадную залу. С удивлением Густа обнаружила, что на рояле умеют играть и мужчины. Когда за инструмент сел один из гостей, в зале воцарилась тишина. «Господин органист играть будет», – сигнал к тишине шёпотом пронёсся между гостей. Густа никогда не слышала такой музыки. Звуки то величественно рокотали, то лёгкой капелью струились, то – взмывали ввысь, чтобы снова низвергнуться водопадом. Это было настоящее волшебство.
Тишину, когда она наступила, не сразу решились прервать.
– Милый Эрвин, вы как всегда великолепны! – фрау Шварц была в восторге.
Аплодисменты гостей полностью подтверждали это.
Но, как видно, какой-то Ordnung существовал даже для праздников. Потому что гости, словно сговорившись, принялись упрашивать хозяйку спеть. После нескольких неуверенных отнекиваний, которые, как всем было ясно, являются всего лишь кокетством, фрау Шварц заняла место за роялем, откуда предусмотрительно встал игравший до этого господин.
– Мы будем петь вместе с Эмилией! – гордо объявила фрау Шварц и жестом подозвала к себе дочку.
Эмилия чуть смешалась и не решилась сразу же подойти сквозь толпу нарядных гостей. Густа заметила, как взгляд хозяйки из весёлого становится тяжёлым, и поспешила исправить положение. Взяв Эмилию за руку, она быстрым шагом провела её к роялю и поставила рядом с мамой, положив руку девочки с краю от отливающих кремоватым блеском клавиш. И тут же быстро отступила, не желая мешать хозяйке наслаждаться вниманием гостей.
После небольшого музыкального вступления фрау Шварц кивнула Эмилии, и та запела своим детским звонким голоском. «Stille Nacht, heilige Nacht» – голосок звучал в одиночестве недолго, сама фрау Шварц тут же принялась подпевать, а вскоре песню подхватили все присутствующие. Судя по всему, песня была давно знакомой и любимой.
Когда выступление закончилось, гости поаплодировали юной солистке и гордой хозяйке дома.
– А ваша воспитанница тоже поёт?
Вопрос, раздавшийся в тишине, наступившей после аплодисментов, прозвучал слишком громко. И взгляды присутствующих устремились к Густе, изо всех сил желавшей в этот момент вдруг куда-нибудь исчезнуть. Смотрела на неё и фрау Шварц. Как видно, ей только сейчас пришла в голову мысль о том, что она не готова к этому вопросу, и она мучительно искала ответ. Густа видела, как хмурятся брови хозяйки, и понимала, что в любом случае розог, пожалуй, не миновать. Но поскольку вопрос продолжал висеть, и с ним надо было что-то делать, она набралась храбрости и кивнула.
Фрау Шварц, видя, что ситуация полностью ускользнула из-под контроля, нахмурилась сильнее, но с притворной весёлостью воскликнула:
– Ну, иди же сюда, фройляйн Августа!
Делать было нечего. Пришлось приблизиться к большому чёрному роялю. Что делать дальше, Густа не знала.
На помощь пришёл любознательный господин, тот самый, который до этого играл на рояле, и которого хозяйка назвала Эрвином.
– Что ты будешь петь? Давай, я тебе подыграю.
– «Kur gul ziemsvetki»[5], – почти шепотом сказала Густа, вспомнив, как совсем недавно они с мамой и Мартой пели, сидя на лавке возле печи.
– Отличный выбор! – господин, казалось, обрадовался. – Начинай.
Едва Густа запела, как он принялся аккуратно перебирать клавиши, извлекая из них мелодию, которую старательно выводила Густа. Ей не подпевал никто, и её голос, сплетаясь со звуками рояля, в одиночку разносился по зале. Густа знала, что её мама – отличная певунья, и она старалась сделать так, чтобы песня получилась хотя бы похожей на мамину. Хотя голосок и подрагивал от волнения.
