Держа блокнот на коленях, он закончил запись, поставив точку после буквы «Л». Где-то рядом грохотала дрель, сверлящая оконный проем. Итак, Камилла звонила не за тем, чтобы насладиться воспоминаниями, а просто для того, чтобы поговорить о четверке, которую он показал ей утром. Адамберг встал и, переступая через строительный мусор, пошел в кабинет Данглара.
— Вы нашли этот файл? — вежливо поинтересовался Адамберг.
Данглар кивнул и ткнул пальцем в экран, на котором, как космические звезды, с огромной скоростью проносились увеличенные отпечатки больших пальцев.
Адамберг обошел стол и сел напротив Данглара.
— Если бы нужно было назвать точную цифру, сколько, по-вашему, в Париже существует домов с четверкой на дверях?
— Три, — ответил Данглар.
Адамберг поднял пальцы:
— Три плюс девять — двенадцать. Учитывая, что мало кому из жильцов пришло в голову сообщить об этом, не считая трусов, бездельников и невротиков, а их среди нас немало, получается около тридцати домов, разукрашенных непризнанным художником.
— Такие же четверки? Той же формы и цвета?
— Точь-в-точь.
— И снова одна из дверей не тронута?
— Придется проверить.
— Вы собираетесь этим заняться?
— Пожалуй, да.
Данглар положил руки на ляжки.
— Я уже видел эту четверку, — сказал он.
— Камилла тоже.
Данглар приподнял бровь.
— На странице книги, лежащей на столе, — пояснил Адамберг. — У друга одной подруги.
— А что за книга?
— Она не знает. Думает, что по истории, потому что парень днем занимается уборкой квартир, а вечерами историей Средневековья.
— Разве обычно бывает не наоборот?
— Что значит «обычно»?
Данглар взял со стола бутылку пива и сделал глоток.
— А вы где ее видели? — спросил Адамберг.
— Уже не помню. Где-то далеко, и это было давно.
— Если эта четверка существовала и раньше, то живопись тут ни при чем.
— Согласен, — ответил Данглар.
— Ведь новое течение в живописи подразумевает творчество, не так ли?
— В основном да.
— Так что будем делать с вашим художником?
Данглар поморщился.
— Забудем о нем, — сказал он.
— А кем мы его заменим?
— Человеком, который нас не интересует.
Адамберг прошелся по комнате, не обращая внимания на груды мусора, и его старые ботинки покрылись белой пылью.
— Я думал, теперь у нас другая работа, — заметил Данглар. — Нас перевели в уголовный розыск, отдел по расследованию убийств.
— Я помню, — отозвался Адамберг.
— В этих девяти домах были совершены преступления?
— Нет.
— Может, нападение, угрозы или шантаж?
— Нет, вы же сами прекрасно знаете.
— Так чего же мы об этом толкуем?
— Потому что есть предвестие преступления, Данглар.
— Вы это в четверках разглядели?
— Да. В них какая-то молчаливая угроза. И очень серьезная.
Адамберг взглянул на часы:
— Я успею взять с собой… — Он на секунду глянул в блокнот. — Взять с собой Бартено осмотреть какой-нибудь из этих домов.
Пока Адамберг ходил за курткой, которую небрежно кинул на стул, Данглар оделся, старательно расправляя полы пиджака. Будучи некрасивым, Данглар старался выглядеть элегантно.
Декамбре вернулся довольно поздно, и до ужина у него осталось время, только чтобы забрать очередное «странное» послание, которое Жосс для него отложил.
(…) когда появляются ядовитые грибы, когда поля и леса покрываются паутиной, когда скот болеет и умирает прямо на пастбище, как и дикие звери в лесу, когда хлеб быстро плесневеет; когда на снегу можно видеть рано выползших мух, червей или комаров (…)
Пока Лизбета проходила по дому, созывая жильцов к столу, он сложил записку. И когда он быстро положил руку Жоссу на плечо, его лицо было не таким лучезарным, как утром.
— Нам надо поговорить, — сказал он. — Сегодня вечером в «Викинге». Не хочу, чтобы нас услышали.
— Хороший улов? — спросил Жосс.
— Хороший, но смертельно опасный. Для нас это слишком крупная рыба.
Жосс поглядел на него с сомнением.
— Верьте мне, Ле Герн. Слово бретонца.
За ужином благодаря наполовину выдуманному семейному анекдоту Жоссу удалось вызвать улыбку у повесившей нос Евы, и он ощутил некоторую гордость. Потом он помог Лизбете убрать со стола, отчасти по привычке, отчасти чтобы побыть с нею рядом. Он уже собрался идти в «Викинг», когда увидел, как она вышла из своей комнаты в черном сверкающем вечернем платье, облегающем ее дородное тело. Она быстро прошла мимо, улыбнувшись ему мимоходом, и у Жосса что-то сжалось внутри.
В «Викинге» было душно и дымно, Декамбре сидел за последним столиком в глубине и дожидался его, весьма встревоженный. Рядом стояли две рюмки кальвадоса.
— Лизбета куда-то ушла в шикарном туалете, как только домыла посуду, — объявил Жосс, усаживаясь.
— Да, — ответил Декамбре, ничуть не удивившись.
— Ее куда-то пригласили?
— Каждый вечер, кроме вторника и воскресенья, Лизбета уходит в вечернем платье.
— Она с кем-то встречается? — взволнованно спросил Жосс.
Декамбре покачал головой:
— Она поет.
Жосс нахмурился.
— Она поет, — повторил Декамбре, — выступает в одном кабаре. У нее потрясающий голос.
— Господи, с каких это пор?
— С тех пор, как она поселилась здесь и я обучил ее сольфеджио. Каждый вечер она собирает полный зал в «Сент-Амбруаз». Однажды, Ле Герн, вы увидите ее имя на афишах. Лизбета Гластон. И тогда, где бы вы ни были, не забудьте ее.
— Я ее вряд ли забуду, Декамбре. А в это кабаре можно сходить? Ее можно послушать?
— Дамас бывает там каждый вечер.
— Дамас? Дамас Вигье?
— А какой же еще? Он вам не говорил?
— Мы каждое утро пьем вместе кофе, и он ни разу словечком не обмолвился.
— Оно и понятно, он ведь влюблен. О таком не болтают.
— Черт побери, Дамас! Но ведь ему только тридцать.
— Лизбете тоже. Она, правда, несколько полновата для своего возраста.
Жосс на мгновение представил себе супружескую пару Дамас — Лизбета.
— Думаете, из этого что-нибудь выйдет? — спросил он. — Вы ведь разбираетесь в жизни.
Декамбре скептически поморщился:
— Мускулы Лизбету давно не интересуют.
— Дамас хороший парень.
— Этого мало.
— Чего ж Лизбете еще надо от мужчины?
— Не так уж и много.
Декамбре глотнул кальвадоса:
— Мы здесь не за тем, чтобы говорить о любви, Ле Герн.
— А о крупной рыбе, которую вы добыли.
Декамбре помрачнел.
— Неужели все так серьезно? — спросил Жосс.
— Боюсь, что так.
Декамбре окинул беглым взглядом соседние столики и успокоился, потому что в «Викинге» царил такой гвалт, словно на палубе варварского судна.
— Я установил одного из авторов, — сказал он. — Это Авиценна, персидский врач, живший в одиннадцатом веке.
— Понятно, — сказал Жосс, которого гораздо больше интересовала Лизбета, нежели Авиценна.
— В его книге «Liber canonis» я нашел место, откуда взят отрывок.
— Понятно, — повторил Жосс. — Скажите, Декамбре, вы тоже были учителем, как ваш отец?
— Откуда вы знаете?
— Да так, — прищелкнул пальцами Жосс, — я в жизни тоже кое-что понимаю.
— Может, вам неинтересно то, что я вам рассказываю, Ле Герн, но я прошу вас выслушать.
— Ладно, — сказал Жосс, который будто снова оказался в прошлом, когда учился у старого Дюкуэдика.
— Другие авторы всего лишь повторяют Авиценну. Везде говорится об одном и том же. Они ходят вокруг да около, не называя по имени, не касаясь этого, вьются, как грифы над падалью.
— Вокруг чего? — растерянно переспросил Жосс.
— Вокруг одного и того же, Ле Герн, я вам только что сказал. Того, что объединяет все странные записки. Того, о чем они возвещают.
— А о чем они возвещают?
В это время Бертен поставил на стол две рюмки кальвадоса, и Декамбре, прежде чем продолжить, дождался, пока верзила нормандец отойдет.
— О чуме, — сказал Декамбре, понижая голос.
— Какой еще чуме?
— Самой настоящей ЧУМЕ.
— Страшная болезнь прошлого?
— Она самая, собственной персоной.
Жосс замолчал. А вдруг грамотей порет всякую чушь? Вдруг он решил поиздеваться над ним? Жосс не мог проверить, правда ли то, что он там рассказывал про какой-то «canonis», и Декамбре мог запросто посмеяться над ним. Будучи осторожным, как всякий моряк, он всмотрелся в лицо старого эрудита, но не увидел там и тени насмешки.
— А вы, часом, не пытаетесь мне мозги запудрить?
— Зачем?
— Да чтобы выглядеть умником, а меня выставить дураком. Вы хитрец, а я простак, вы образованный, я неуч, вы знаток, а я невежда. Вам нравятся такие игры, да только посмотрел бы я на вас в открытом море без спасжилета.
