А когда он затем снова остановился и пошел дальше, окружающие картины стали с краев будто затуманиваться, а под конец, если не считать кружка посредине, и совсем почернели. «Как в кинофильме, когда кто-нибудь смотрит в подзорную трубу», — подумал Блох. Пот на ляжках он обтер штанами. Он прошел мимо погреба, в котором чаинки, потому что дверь в погреб была полуотворена, необычно светились. «Как картофель», — подумал Блох.
Разумеется, дом перед ним был одноэтажный, ставни были закреплены крючками, черепица на кровле обросла мхом (тоже еще словечко!), дверь была на запоре, и над ней надпись: Народная школа , за домом в саду кто-то колол дрова, наверное школьный сторож, ну конечно, и перед школой, естественно, тянулась живая изгородь, да, все сходилось, все было на месте, даже губка под доской там, внутри, в сумрачной классной, и рядом ящичек с мелом, и даже полукружья под окнами на наружной стене, и расшифровка этих условных знаков, подтверждающая, что это царапины от крючков; словом, все было так, как если бы от всего, что ты видел и слышал, ты получал подтверждение: да, да, точь-в-точь сходится.
Крышка угольного ящика в классной была поднята, из ящика (первоапрельская шутка!) торчал черенок угольной лопатки, вдобавок пол с широкими половицами, еще сырой в щелях после мытья, не говоря уже о географической карте на стене, умывальнике рядом с доской и кукурузных листьях на подоконнике — все в целом плохая подделка! На эти первоапрельские шуточки он не попадется.
Блох словно бы очерчивал все более широкие круги. Он забыл еще громоотвод возле двери, и теперь он показался ему самым главным знаком. Пора действовать. Он помог себе тем, что прошел мимо школы во двор и заговорил в дровяном сарае со школьным сторожем. Дровяной сарай, школьный сторож, двор: все знаки. Он смотрел, как сторож поставил полено на чурбак, как поднял колун. В это время он со двора сказал что-то, сторож задержался, ответил, а когда опустил колун, полено завалилось на сторону, прежде чем сторож попал в него, и он что есть силы ударил по чурбаку. Поленница еще не наколотых дров за спиной сторожа рассыпалась. Опять своего рода знак! Но единственное, что за этим последовало, было то, что Блох спросил сторожа в полутемном сарае, неужели все классы в школе занимаются в одной классной комнате, на что школьный сторож ответил, все классы занимаются в одной классной комнате.
Не мудрено, что дети, кончая школу, даже говорить толком не учатся, внезапно сказал школьный сторож, вгоняя колун в чурбак и выходя из сарая; ни одной-единственной фразы не могут до конца досказать, разговаривают между собой больше отдельными словами, а если их не спрашивают, то и вовсе молчат; что они учат, так это правила, которые отбарабанивают наизусть; кроме правил, не умеют произнести ни одной фразы.
— В сущности, все более или менее немые, — сказал школьный сторож.
Что это значит? Куда клонит школьный сторож? Какое это имеет к нему отношение? Ведь никакого? Да, но почему же школьный сторож разговаривает так, будто это имеет к нему отношение? Блоху бы следовало ответить, но он не рискнул. Раз начавши, ему придется продолжить разговор. Поэтому он еще послонялся по двору, помог школьному сторожу собрать поленья, вылетевшие при рубке из сарая, а потом, бочком-бочком, незаметно оказался опять на улице и мог беспрепятственно уйти.
Он прошел мимо стадиона. Рабочий день кончился, и футболисты тренировались. Земля была такой сырой, что, когда кто-нибудь из игроков ударял по мячу, из травы летели брызги. Блох некоторое время посмотрел, начало темнеть, и он пошел дальше.
В привокзальном ресторане он съел фрикадельку и выпил пива. Потом на платформе сел на скамью. Девушка в туфельках на высоких каблуках-шпильках ходила взад и вперед по гравию. В помещении дежурного по станции зазвонил телефон. В дверях стоял и курил железнодорожник. Из зала ожидания кто-то вышел и сразу же остановился. Опять затрезвонило в комнате дежурного, и слышен был громкий разговор, похоже, кто-то говорил по телефону. Тем временем совсем стемнело.
Стояла относительная тишина. Видно было, как то тут, то там кто-нибудь затягивался сигаретой. Сильно отвернули водопроводный кран и сразу же опять завернули. Будто испугавшись! Поодаль в темноте разговаривали; высоко, как в полусне, звучали гласные: а, и. Кто-то вскрикнул: ой! Нельзя было понять, выкрикнул мужчина или женщина. Совсем издалека было слышно, как кто-то отчетливо произнес: «У вас очень измученный вид!» Так же отчетливо виден был путевой обходчик, он стоял между рельсами и чесал в голове. Блох подумал, что спит.
Можно было увидеть, как подошел поезд. Смотреть, как несколько человек сошли, словно в нерешительности, надо ли им сходить. Под конец сошел пьяный и с силой захлопнул дверь. Видно было, как железнодорожник на платформе подал фонарем знак и как поезд отошел.
В зале ожидания Блох посмотрел расписание. В этот день больше поездов не было. Зато по времени уже можно было пойти в кино.
В фойе кинотеатра уже сидели несколько человек. Блох с билетом в руке тоже к ним подсел. Публика все прибывала. Было приятно слышать это множество разнородных звуков. Блох вышел на улицу, постоял там, потом вошел в зрительный зал.
В фильме кто-то выстрелил из винтовки в человека, сидевшего в отдалении спиной к стрелявшему у костра. Ничего не произошло; человек не упал, а продолжал сидеть, он даже не оглянулся, чтобы узнать, кто стрелял. Прошло некоторое время. Потом человек склонился набок и остался лежать неподвижно. Уж эти мне старые винтовки, сказал стрелявший своему спутнику, никакой пробойной силы. На самом деле человек у костра был мертв еще до выстрела.
После фильма Блох поехал с двумя парнями в машине к границе. Снизу в машину ударил камень; Блох, сидевший сзади, опять насторожился. Так как был день зарплаты, в пивной не оказалось ни одного свободного столика. Блох подсел к первому попавшемуся. Подошла арендаторша и положила ему руку на плечо. Он понял и заказал водки для всех сидящих за столом.
В уплату он положил на стол свернутую купюру. Парень рядом с ним, развернув бумажку, сказал, что в ней может случайно оказаться другая купюра. Блох сказал: «Ну и что?» И снова сложил бумажку. Парень вновь развернул бумажку и прижал ее пепельницей. Блох сгреб окурки из пепельницы и кинул их парню в лицо. Кто-то сзади вытащил из-под Блоха стул, и он соскользнул под стол.
Блох вскочил и ударил локтем в грудь парня, вытащившего из-под него стул. Парень привалился спиной к стене и громко застонал, хватая ртом воздух. Двое других заломили Блоху руки за спину и вытолкали его за дверь. Он даже не упал, шатаясь, сделал несколько шагов и сразу бросился обратно в зал. Он замахнулся на парня, развернувшего его деньги. Но сзади его пнули ногой, и Блох вместе с парнем повалились на стол. Уже падая, Блох его ударил.
Кто-то схватил его за ноги и оттащил. Блох пнул его под ребро, и тот его выпустил. Зато другие схватили Блоха и выволокли наружу. На улице они, зажав его голову под мышкой, водили его так взад и вперед. Перед домом таможни они остановились, нажали его макушкой на кнопку звонка и ушли.
Вышел таможенник, увидел, что Блох стоит на ногах, и ушел обратно. Блох побежал за парнями и, наскочив на одного сзади, сбил с ног. Остальные кинулись на него. Блох увернулся и ткнул одного головой в живот. Из пивной подоспели еще несколько. Кто-то набросил ему на голову пальто. Блох ударил его в голень, но еще кто-то уже завязал рукава. Тут они быстро его повалили и направились обратно в пивную.
Блох освободился от пальто и побежал за ними следом. Один из парней, не оборачиваясь, остановился. Блох налетел на него; но парень тотчас двинулся дальше, и Блох растянулся на земле.
Спустя некоторое время он встал и вошел в пивную. Хотел что-то сказать, но, когда пошевелил языком, кровь во рту пошла пузырями. Он сел за столик и показал пальцем, чтобы ему принесли чего-нибудь выпить. Соседи по столу не обращали на него внимания. Официантка принесла ему бутылку пива без стакана. Ему казалось, будто по столу бегают взад-вперед мушки, но это был всего-навсего табачный дым.
Блох настолько ослаб, что не мог одной рукой поднять бутылку; он обхватил ее обеими руками и пригнулся, чтобы не слишком высоко ее поднимать. Слух его был до того обострен, что некоторое время ему казалось: карты рядом с ним не ложатся на стол, а ими хлопают по столу, за стойкой губка не падает в мойку, а шлепается и дочка арендаторши в деревянных башмаках на босу ногу не ходит, а громыхает по залу, вино не льется в стаканы, а булькает, а музыкальный автомат не играет, а гремит.
Он услышал, как в страхе вскрикнула женщина, но крик женщины в пивной ничего не значит, стало быть, женщина не могла вскрикнуть от страха. Тем не менее он от этого крика подскочил; только из-за звука — до того пронзительно крикнула женщина.
Мало-помалу и другие детали потеряли значение: пена в пустой пивной бутылке говорила ему не больше, чем коробка с сигаретами, которую сидящий рядом с ним малый надорвал ровно настолько, чтобы вытащить одну сигарету. И обгоревшие спички, застрявшие повсюду в щелях между плохо пригнанными половицами, больше его не занимали, и следы ногтей на оконной замазке уже не казались чем-то, что имеет к нему какое-то отношение. Ничто его больше не интересовало, все встало опять на свои места; как в мирное время, подумал Блох. Незачем было задумываться, что означает чучело глухаря над музыкальным автоматом, и спящие на потолке мухи не имели никакого тайного смысла.
