Преподаватели управлялись сами. Мы редко делали больше, чем хлопали друг друга по рукам. С преподавателями поступали так же, как со студентами на дисциплинарном совете. Как назло, я был в комитете, когда произошло это событие. Трейнора не могли уволить, потому что у него была должность без ограничения срока полномочий,[6] но я был твёрдо убеждён, что к нему должны быть применены какие-нибудь дисциплинарные меры. Мы проголосовали, чтобы снять Трейнора с позиции председателя отделения английского языка. Я голосовал за наказание. В его прошлом было слишком много подобных эпизодов. Интересно, что мой любимый наставник, Малкольм Юм, не согласился со мной.
— Ты что правда собираешься винить Эбана за то, что студенты пьют слишком много? — спросил он.
— Есть причины, почему у нас есть правила относительно братания со студентами, когда в дело вступает алкоголь.
— А смягчающие обстоятельства ничего не значат для тебя?
Могли бы иметь, если бы я не видел, насколько очевидно поведение Эбана. Это не был суд или вопрос о правах, это была важная работа и привилегия. На мой взгляд, его действия оправдывают увольнение, ведь мы же исключали студентов и за меньшее, и с меньшим количеством доказательств. Но раз по-другому не получается, он, по крайней мере, заслужил понижение. Несмотря на увещевания моего наставника, я проголосовал за то, чтобы лишить его руководства, но я был в меньшинстве.
Эти слушания давно закончились, но неприязнь осталась. И я использовал именно эти слова «нарушить правила», «пересекать границы дозволенного» во время якобы закрытых дебатов. Очень мило, когда мне бросают в лицо моими же собственными словами, но, возможно, это было даже справедливо.
— Этот конкретный студент мёртв, — сказал я.
— Так что теперь его личное дело лёгкая добыча?
— Я здесь не для того, чтобы спорить о правовых мелочах.
— Нет, конечно же, нет, Джейкоб, ты же скорее склоняешь к комплексному представлению?
Это была пустая трата времени.
— Я не понимаю твоего молчания по поводу этого студента.
— Это меня удивляет, Джейкоб. Обычно ты такой приверженец правил. Информация, о которой ты спрашиваешь, конфиденциальна. Я защищаю частную жизнь мистера Сандерсона.
— Но он мёртв.
Мне не хотелось сидеть здесь, на этой веранде, где мы с моим любимым наставником провели столько замечательных часов. Я поднялся и потянулся за своим ноутбуком. Он не отдал его. Он снова начал тереть подбородок.
— Сядь, — сказал он.
Я сел.
— Ты расскажешь мне, почему это дело имеет для тебя такое значение?
— Это сложно объяснить.
— Но ведь очевидно, что это важно для тебя.
— Да.
— Как умер Тодд Сандерсон?
— Он был убит.
Эбан закрыл глаза, как будто его откровение могло сделать всё намного хуже.
— Кем?
— Полиция ещё не знает.
— Иронично.
— Почему?
— То, что он умер насильственной смертью. Я помню это дело. Тодд Сандерсон ранил сокурсника в перебранке. Вообще, эта формулировка не совсем отражает действительность. По правде говоря, Тодд Сандерсон чуть не убил сокурсника.
Эбан Трейнор снова отвёл взгляд и сделал большой глоток вина. Я хотел, чтобы он рассказал больше. Спустя какое-то время он всё-таки продолжил.
— Это произошло в четверг на пивной вечеринке Чи Пси.
Чи Пси спонсировало пивные вечеринки каждый четверг, столько, сколько я себя помню. Власти пытались прекратить эту традицию двенадцать лет назад, но богатый выпускник просто купил дом за пределами кампуса специально для этих целей. Он мог бы пожертвовать деньги и на более достойное дело. Вместо этого он купил дом для вечеринок для своих более молодых братьев по студенческой общине, чтобы они могли пуститься в пьянство. Попробуй, пойми.
— Естественно, оба участника были пьяны, — сказал Эбан. — Сначала были оскорбления, но потом, мало кто сомневался, что именно Тодд Сандерсон превратил словесную перепалку в телесную. В конечном итоге, второй студент, извини, не помню его имя, может быть Маккарти или Маккэфри, или что-то в этом роде, был госпитализирован. У него было сломан нос и раздроблена скула. Но это было не самое худшее.
Он снова сделал паузу. Я намекнул, что жду продолжения:
— А что было худшим?
— Тодд Сандерсон чуть не задушил того студента. Понадобилось пять человек, чтобы оттащить его. Тот студент был без сознания. Его пришлось реанимировать.
— Вау, — сказал я.
Эбан Трейнор на мгновение закрыл глаза.
— Я не понимаю, какое это теперь имеет значение. Мы должны дать ему покоиться с миром.
— Я спрашивал не из-за праздного интереса.
На его губах появилась слабая улыбочка.
— О, что ты, Джейкоб. Ты, как никто другой, праведный человек. Я уверен, что твой интерес в этом деле не иной, как разумный и благонамеренный.
Я пропустил это замечание мимо ушей.
— Так почему ты отпустил его без наказания? — спросил я.
— Ты читал моё заключение.
— Читал. Что-то о необычных смягчающих обстоятельствах.
— Правильно.
Я снова ждал, полагая, что мой следующий вопрос очевиден. Но, поскольку Трейнор ничего не сказал, я выдал надлежащую фразу:
— Какие смягчающие обстоятельства?
— Тот студент, Маккарти. Так его звали. Теперь я вспомнил.
Трейнор глубоко вздохнул.
— Мистер Маккарти отпустил уничижительное замечание по поводу одного события. Когда Сандерсон услышал это замечание, он, до некоторой степени объяснимо, потерял над собой контроль.
Эбан предупредительно поднял руку, как будто я собирался возразить, хотя я и не планировал делать ничего подобного.
— Да, Джейкоб, я знаю, что мы не оправдываем жестокость никакими обстоятельствами. Уверен, что это была бы твоя позиция. Но мы рассматривали это необычное дело со всех сторон. Мы выслушали всех сторонников Тодда Сандерсона. Один, в частности, защищал его с большим вкусом.
Я посмотрел ему в глаза, и заметил насмешку в них:
— И кто это был, Эбан?
— Подсказка: он жил в этом доме.
Это удивило меня.
— Профессор Юм защищал Тодда Сандерсона?
— Какое слово обычно используют адвокаты? — он снова потёр подбородок. — Категорически. Он даже помог ему с благотворительностью, когда разбирательство по этому делу было закончено.
Я пытался свести всё сказанное воедино. Юм питал отвращение к жестокости в любом её проявлении. Он был слишком чувствительным. Любая жестокость заставляла его съёживаться, словно от боли. Если вы страдаете, то страдает и он.
— Признаю, — продолжил Эбан, — что был тоже удивлён, но твой наставник всегда принимал смягчающие обстоятельства, так ведь?
Мы уже говорили не о Тодде Сандерсоне, поэтому я вернул тему в нужное русло.
— И что за смягчающие обстоятельства были в данном случае?
— Ну, для начала Тодд Сандерсон только что вернулся после долгого отсутствия. Он пропустил прошлый семестр по личным причинам.
Я был уже сыт по горло.
— Эбан?
— Да?
— Мы можем перестать ходить вокруг да около? Что случилось с Тоддом Сандерсоном? Почему он уехал из студенческого городка? Что за смягчающие обстоятельства, которые заставили Малкольма Юма, человека, выступающего против насилия, защищать Сандерсона, который проявил крайнюю жестокость?
— Этого не было в личном деле?
— Ты же знаешь, что нет. Ничего, кроме заключения, не записано. Так что случилось с ним?
— Не с ним. С его отцом.
Он повернулся, взял бокал и передал его мне. Я не просил. Он просто дал мне бокал. Я взял его и позволил налить в него вино. По-прежнему не было и полудня, но я подумал, что сейчас не время комментировать утреннее пьянство. Я просто не возражал и надеялся, что это развяжет ему язык.
Эбан Трейнор сел и скрестил ноги. Он смотрел на свой бокал, как будто на магический кристалл.
— Ты помнишь инцидент в малой лиге Мартиндейла?
Теперь был мой черёд посмотреть на бокал. Я сделал глоток.
— Скандал, связанный с педофилией?
— Да.
Это было пятнадцать, может быть, двенадцать лет назад, но я помню, потому что это был один из первых случаев такого рода, получивший широкую огласку в прессе.
— Тренер или руководитель малой лиги насиловал маленьких мальчиков, да?
— Такое выдвигали обвинение.
— Это неправда?
— Нет, — медленно произнес Эбан и сделал ещё один большой глоток. — Это неправда.
Какое-то время мы просто сидели в тишине.
— Так какое это отношение имеет к Тодду Сандерсону?
— Не к нему, — было что-то странное в голосе Эбана. — Но к тренеру или руководителю малой лиги, как ты его назвал.
Теперь я понял.
— Он был его отцом?
Эбан показал на меня пальцем.
— Бинго.
Я не знал, что сказать на это.
