Медленно отступая, Рейкс считал про себя секунды. Овцы продолжали спокойно пастись. При счете «Десять» послышался мягкий хлопок, капсула подпрыгнула на фут и, видимо, разорвалась, потому что больше он ее не видел. Сказать по правде, Рейкс не заметил вообще ничего. Газ, очевидно, был бесцветный.
Он взглянул на овец. Они все так же мирно паслись. «Если в этой штуковине что-то и было, — подумал Рейкс, — его уже отнесло к ним ветром». И вдруг… Ближняя овца приподняла голову, а ноги ее подкосились. Словно разыгрывая сценку или прекрасно отрепетированный цирковой трюк, упала и вторая овца. На бок, не сопротивляясь и не протестуя, а просто подчинившись силе тяжести. Глядя на овец, Рейкс заметил, как над ними, футах в шести от земли, пролетел дятел, собираясь подняться на выступающий гранитный утес. Но на полпути земля вдруг призвала его к себе, и в мгновение ока, мелькнув красными, черными и белыми перьями, птица камнем упала на траву.
Рейкс повернулся и пошел обратно.
Мери пришла к нему в ту ночь, как делала всегда, даже если родители были дома, и осталась до рассвета. На заре, после любви, он взглянул на ее лицо. Это было лицо Мери. Лицо, ему знакомое, лицо той, благодаря которой в Альвертоне будут звучать детские голоса. На нем не было и следа сверхъестественной росы. Чувствуя его взгляд, Мери открыла глаза и подмигнула.
— Любишь? — спросила она.
Он кивнул в ответ.
Она приподнялась, поцеловала его и сказала:
— Ты сегодня не в лучшей форме. Слишком много вчера выпил.
На обратном пути он заехал в Данкери, оставил машину у дороги и спустился туда, где накануне паслись овцы. Опасность уже миновала. Содержимое капсулы давно улетучилось.
В то утро не было тумана, яркое солнце играло на бронзовом вереске.
В тени гранитной скалы лежала старая овца. Там же лежал и дятел, тоже мертвый. Но рядом с умершей матерью стоял ягненок. Он заковылял прочь от Рейкса, потом обернулся и заблеял, но не потому, что просил молока (он давно вырос из этого возраста). От второй овцы и еще двух ягнят не осталось и следа, не было и следов того, что животных убрали. Там, где взорвалась капсула, Рейкс нашел несколько пластмассовых осколков и оставил их на месте.
Возвращаясь, он размышлял, почему погибли старая овца и дятел.
Дома надрывался телефон. Звонила Мери.
— Сколько ты вчера выпил? — спросила она.
— А что?
— Да ты забыл сумку. Я привезу ее, когда буду проезжать мимо.
Через два дня он позвонил Бернерсу, пригласил его в Королевский автоклуб, где и рассказал о капсуле.
— За каким чертом они нужны Сарлингу?
— Кто его знает. Мне кажется, с их помощью разгоняют демонстрации. А держат под рукой, чтобы при необходимости поскорее распределить между силами армии Кента и Суссекса.
— Не хотел бы я увидеть толпу людей, лежащих, как те овцы, — признался Рейкс. — Многие уже не встали бы на ноги. Что это за штуки такая?
— Надо спросить у ребят в Нортоне или в Форт-Детрике, что в Мериленде. Похоже на нервно-паралитический газ. Он в закрытом помещении почти всегда смертелен. — Бернерс почесал лысину. — Вот она, великая цивилизация, но ни вы, ни я не похвалим ее за это. Постараюсь разузнать об этом газе.
— Надо убрать Сарлинга до того, как он ввяжет нас в свой дикий план с этими штучками.
— Здесь понадобится мисс Виккерс. Только она сможет раздобыть все необходимые сведения.
— И раздобудет. — Рейкс встал. — Я поговорю с ней и завтра позвоню вам.
В тот вечер он пригласил Беллу на обед в ресторан и между блюдами заговорил о капсуле, рассказал, что случилось в Девоне. Говорить об этом лучше всего было именно здесь, среди людей, где она не могла выйти из себя или решительно запротестовать. Рейкс беседовал с ней о Сарлинге так, будто обсуждал деловое предложение.
— Он собирается ввязать нас в дело с этими гранатами. Значит, может погибнуть много людей. Ведь одному Богу известно, что за сумасбродные мысли он вынашивает. Неужели я останусь в стороне и допущу это?… Кучу народа отравят только из-за прихоти Сарлинга. И предотвратить это можно, лишь уничтожив старика. Его нужно убрать, и ты должна помочь, Белла. Неужели не понимаешь?
— Но ведь ты еще не знаешь, придется ли взрывать эти гранаты.
— Да, конечно, придется. Не заставлял же он меня красть их просто так, для проверки моих способностей? Сарлинг не станет тратить время на такую ерунду. Белла, я понимаю, что прошу слишком многого, но у тебя нет выхода. Или мы убьем Сарлинга, или погибнут невинные. Так что такое для нас с тобою Сарлинг, если мы сможем спасти других и обрести свободу? Разве ты не понимаешь?
— Ну да, кажется, понимаю. Когда ты так говоришь…
— Все так и есть на самом деле. Во всяком случае тебе ничего такого с Сарлингом делать не придется. Нам просто нужны сведения о нем. Кое-какие факты. Узнаешь их для нас — и можешь обо всем забыть…
Она взглянула на бокал с вином, медленно покрутила его в пальцах:
— Все это меня пугает.
— Если поможешь нам, ничего плохого не случится. Мы с Бернерсом об этом позаботимся. Но без тебя не обойтись. Ты нужна мне больше всех… Так поможешь или нет?
Прошло немало времени, прежде чем она подняла, наконец, на него глаза. Белла хотела сказать очень многое, но понимала: ничто не собьет Рейкса с намеченного пути. Ей бы просто встать да уйти, уйти от него, и от Сарлинга, и будь что будет. Однако Белла знала — это не в ее силах. Она нужна Рейксу. И сама хочет быть с ним. Белла подняла голову и кивнула.
Рейкс протянул руку, вывел девушку из-за стола:
— Ты об этом не пожалеешь. А теперь забудем все и станем развлекаться. О том, что нам нужно, я скажу после.
В ту ночь, лежа рядом с ним, она слушала его, и все слова казались ей выдумкой, но все же каждое его предположение — а она их не оспаривала — глубже и глубже засасывало ее в какой-то кошмар. Рейкс рассказывал, что ему нужно знать. Столько о Сарлинге и его домах, так много всяких мелочей… еще, еще. Боже мой, зачем ему знать о его одежде? Два ужасных серо-черных твидовых костюма цвета мокрой гранитной набережной, два темно-серых фланелевых, гладких, а не вафельных… Вспоминая, она добавляла кое-что от себя, о чем Рейкс с Бернерсом сами не догадались бы спросить. Все это смахивало на игру, смысл которой в том, чтобы посмотреть, кто дольше продержится — Рейкс с его вопросами или Белла с ответами. Какая у него зубная паста, какого цвета щетка? Как он одевается и раздевается: ботинки, потом брюки, носки или носки идут за ботинками, а уже после них брюки? И микрофотоаппарат, который нельзя прятать на груди или под поясом…
— Ведь невозможно предугадать, Белла, что взбредет в голову этому мерзавцу…
«Ни в одном из убежищ тела», — вспомнилось ей выражение из какой-то статьи то ли о туземцах, то ли о контрабандистах алмазами…
Ей казалось, что она ходит по Меону и, как туристка, за пять фунтов изучающая чужие дома, глазеет на обстановку и щелкает фотоаппаратом. Щелк — снята кровать, столик у изголовья с подносом напитков и неразрезанной Библией; щелк — и готов нерезкий снимок ковра шоколадного цвета с единственной белой, в шесть дюймов ширины, полосой по краю. Такой ковер висит у него в кабинете.
Боже мой, это же настоящая игра. Конечно, игра: лежать в темноте после любви, когда уже бесстрастная, но деспотичная рука движется по ее телу, связывает их друг с другом. Игра. Все мужчины играют в эти проклятые игры. Сколь бы серьезно ни было дело, они превращают его в игру, нешуточную, но все же игру. На сей раз она называется «Уничтожь Сарлинга». Брось кубик, собери улики, и наградой первому, кто наберет достаточно очков для убийства, будет удовольствие застрелить, зарезать, задушить или просто кончиком пальца столкнуть человечка с лестницы жизни, заставить его, кувыркаясь, катиться вниз по ступенькам. Он расшибется о мостовую, а победитель, поерзав на стуле, спросит: «Ну, а теперь что? Сыграем в монопольку, выпьем или просто поболтаем?»
— Ты все поняла? — спросил Рейкс.
— Все.
Его ровный голос, отчужденный, холодный, был полон той уверенности, которой у нее никогда не будет. Он может войти и потребовать ответа на любой вопрос у кого угодно, где угодно и когда угодно. Наперекор словам Рейкса она сказала себе: «А я хочу одного — любить и быть любимой». Разве он этого не знает? Да если и не знает, неужели в этом желании нет волшебства, способного на него подействовать? Любовь — привычка. Белла наполнена ею, и, конечно же, часть ее перейдет к нему, прорастет в нем.
— Главное, чтобы Сарлинг ни о чем не догадался. Иначе мы с тобой окажемся в аду.
— Понимаю. — Она ответила, как секретарша, которая закрывает блокнот, поднимается со стула, одной рукой смахивая пылинки с юбки. И сделала это нарочно, потому что на миг его руки оставили ее, и она почувствовала, насколько серьезны его слова.
