— Не надо недооценивать противника, — поправил я собеседника. — Ты вот что: деньги сам не снимай — пошли верного человека. Десять штук баксов на первое обзаведение мне хватит. Такая сумма тебя не обременит?
— Да я тебе могу в десять раз больше… — вскинулся было Вовка, но я тут же пресек его благородный порыв:
— Не можешь, Вольдемар! Не можешь. Ты забыл, что я в курсе финансового положения «Егора»? Если ты мне — в десять раз больше, сотрудники фирмы целый квартал будут вкалывать без зарплаты. А десять штук — в самый раз. А вообще я в панике. Ты как тут будешь без меня? Кто тебя одергивать будет? Носом в реалии нашей скотской обыденности тыкать да розовые очки протирать?
— Не знаю, — тяжело вздохнул Вовка. — Не знаю… Ты бы забрал меня с собой, а?
— Нереально, — отказался я. — Я сам не знаю, что со мной будет завтра. Но ты не вешай нос — я вернусь. Я тут цикличность высчитал: нормальный уголовный авторитет правит в среднем что-то около пяти лет. Потом его либо мочат, либо он уходит в депутаты. В русском городе Марат депутатом не будет — татарин. Ну, разве что в Татарстане. Значит что?
— Как с «хвоста» соскочить? — неожиданно поинтересовался Вовка. — Я, право, теряюсь…
— О! Слышу речь не мальчика, но мужлана! — обрадовался я. — Значит, не зря я с тобой барахтался. Внимай.
Сегодня пошлешь кого-нибудь снять деньги. А завтра, в первой половине дня, эти деньги того… Ну, короче… — тут я на несколько секунд замялся — лихорадочно прокручивал вариант, при котором в качестве передаточного звена можно было бы использовать главбуха. Вариант был хорош по всем статьям: совершенно неожиданный шаг для любого заинтересованного лица, никуда не надо ехать для расчета, полная безопасность для меня… Была в нем одна маленькая деталь: вовлекая Ольгу в свои дела, я подвергал ее жизнь неоправданному риску. Главбух и так балансирует на грани: если эти самые заинтересованные лица вдруг узнают, что она укрывала меня от «правосудия», участь ее будет ужасна. Нет, не могу я привлекать свою подружку к этому мероприятию. Не имею права…
— Дальше, дальше что? — поторопил Пошехонский. — Я взял деньги. Завтра во второй половине дня — что?
— Одел чужую куртку попроще, лыжную шапку. А лучше прихватить с собой, вернее будет. Далее. Прогулялся по чердаку офиса, спустился по пожарной лестнице в хозяйственный двор универмага. Оттуда просочился в бар, из бара вызвал такси. Что непонятно?
— Вот я еще по чердакам не лазал! — возмутился Вовка. — У тебя посимпатичнее плана нет?
— Если можешь — придумай лучше, — посоветовал я. — А пока есть только этот. Почему не спрашиваешь, куда ехать на такси? Или ты знаешь?
— Да, действительно, куда ехать на такси? — эхом отозвался Пошехонский — по его интонации я понял, что ничего придумывать он не станет, а воспользуется предложенным мною вариантом.
— Туда, где я показал большому сторожу, где раки зимуют, — сообщил я и на всякий случай уточнил:
— Это еще до нашего с тобой знакомства. Помнишь, я тебе рассказывал?
— Большому сторожу… Большому сторожу… — Вовке потребовалось с полминуты, чтобы припомнить, о чем идет речь: об эпизоде с неудачным поступлением в «Арсенал» я рассказывал Пошехонскому довольно давно, в самом начале нашего знакомства. — А, большому сторожу! Ну конечно, помню. Конечно… А ты представляешь, сколько туда намотает? Туда не меньше часа от центра добираться! Может, мне у кого из знакомых машину одолжить?
— Не надо, Вова, — отсоветовал я. — Ты чего жмешься? Конспирация требует определенных затрат — сам понимаешь. И потом — не далее как три минуты назад ты предлагал мне кучу денег. Ты что, Вовчик, — испортился? Ты в туалете долго не сиди, там воняет!
— Да пошел ты! — беззлобно ругнулся Пошехонский. — Тоже мне, шутник… Во сколько мне подъехать?
— К полудню, — быстро посчитал я. — Раньше ты не управишься — бар в десять открывается. И вот еще что. На выезде из города завернете на заправку, пусть таксер зальет полный бак. Скажешь, что поедете… ну, допустим, в Константинов. И не торгуйся, когда цену назовет — а то откажется ехать. Ты понял меня, нет?
— Ага… Ага — вот так, да… В принципе понял… — Пошехонский наконец уловил ход моих рассуждений и возмутился:
— Ну ты даешь! А я что — потом пешком оттуда попрусь? Ну ты…
— А там недалеко до остановки, — сообщил я. — Два километра до конечной остановки тринадцатого автобуса. По березовому лесу. Воздух — сплошная аптека. Для пропитанных бумажной пылью легких — благостное отдохновение. Я, например, гулял там — прелесть! Что тебе не нравится?
— Вот я еще на автобусе не ездил, — проворчал Вовка. — Аптека… Ха! Но в принципе… В принципе — ладно. Можешь на меня положиться — я все сделаю как надо…
На следующий день, в половине двенадцатого, я медленно брел по березняку, разъезжаясь обутыми в высокие зимние кроссовки ногами по жирной дорожной грязи, периодически оглядывался и пытался разложить на составляющие глубокое состояние меланхолии, охватившее меня после того, как сошел с автобуса и углубился в лесную чащу. Я всегда поступаю таким образом — как учат мастера психологии: обозначаю проблему, раскладываю ее на составляющие, а затем разбираюсь с каждой составляющей один на один. Как показывает практика, какой бы серьезной ни была проблема, в расчлененном виде она выглядит гораздо привлекательнее, а бороться с каждым из составляющих звеньев намного проще, нежели пытаться осилить их всех сразу.
Итак, что там у нас? Погода мерзкая. Оттепель стоит неделю, грязища, мокренький снежок падает — небо мрачное, затянуто косматыми мглистыми тучами. Просто грустно — уже из-за погоды. Некоторые не особо устойчивые к катаклизмам особи в такую погоду развлекаются суицидами. Прыгают с крыш, под транспорт бросаются и так далее.
Далее: жалко бросать насиженное местечко. Только-только нашел свою нишу, устроился весьма недурственно: прекрасная работа, начальник — поискать, роскошная женщина, вполне подходящая на роль постоянной подруги жизни…
Еще далее: опять меня злые люди хотят перевести в состояние нежити. Не люблю я этого. Мне нравится, когда наоборот. Я вообще-то не виноват — пределы необходимой обороны не превысил. В любом цивилизованном обществе суд в первый же день разбирательства вынес бы оправдательный вердикт — невиновен. Бандит подходит к посетителю ресторана, забирает женщин — как будто они какая-то вещь! — оскорбляет посетителя физически… И все это на глазах секьюрити, мэтра, не таясь, нагло… А потом этот бандит, которому дали заслуженно по роже, пытается этого посетителя застрелить. Черт!!! В чем я виноват?! Тут уж не просто грустно — тут полный грустдец!
Занятый невеселыми размышлениями, я добрался до стрельбищных ворот и, обнаружив на опушке желтую «Волгу» такси, недоуменно хмыкнул. Пошехонский приперся на полчаса раньше срока. Хорошо это или плохо?
С одной стороны — хорошо. Не придется ждать и мокнуть под снегом. С другой стороны — какого черта? Почему раньше?
Из выхлопной трубы «Волги» вырывался легкий дымок, «дворники» неспешно бегали по заснеженному лобовому стеклу. Вздохнув, я направился к такси. Из-за чего бы Пошехонский ни приехал раньше, он молодец — в машине уютно и тепло…
— Олег! — крикнул кто-то сзади. Я вздрогнул и резко обернулся — у полуразрушенной избушки, бывшей некогда пунктом боепитания, стоял Пошехонский и жестами подзывал меня к себе. От опушки — метров пятьдесят, не меньше.
— Вот я все бросил и поперся к тебе по грязи! — раздраженно воскликнул я. — Какого рожна тебя туда занесло?!
В ответ Пошехонский потыкал в сторону такси, затем показал на ухо и приложил палец к губам. И опять поманил меня к себе.
— Конспиратор херов, — недовольно буркнул я, направляясь к избушке. — Мало ли чего ты мог мне передать? Если в пакете — поди гадай, что там…
Приблизившись настолько, что можно было в деталях рассмотреть лицо Пошехонского, я присвистнул от удивления. Вовка-плакал. Падал снег и оставлял капельки на лице Пошехонского, слезы, текущие из его глаз, смешивались с талой водой, и оттого мокрым было лицо. Плечи мелко подрагивали в такт еле сдерживаемым рыданиям.
— Ну-у-у, коллега, — это ты зря так, — растроганно пробормотал я, ускоряя шаг, чтобы обнять Вовку и успокоить его. — Ты же мужик — держись… Все мы в этой жизни что-то теряем…
— Я не хотел! — плаксиво крикнул Пошехонский, кривя лицо в некрасивой гримасе. — Честное слово, не хотел! Они… Они меня заставили!
— Да и хрен с ними, переживем, — по инерции пробормотал я, подходя к избушке, — и вдруг застыл как вкопанный. Страшная догадка ударила в голову, заставила одеревенеть корни волос под лыжной шапкой. Кто это ОНИ?!
