В качестве ещё одной меры предосторожности главный редактор велел отделу новостей подготовить негодующую статью в защиту репутации министра той самой репутации, которая оставалась в полном порядке, пока "Пти голуа" не бросилась её защищать.
В субботу, когда все это появилось на страницах "Пти галуа", Жорж Вавр позвонил Альфреду Бауму в Версаль и попросил явиться в контору к двум:
— Извини, что испортил твой обед. Ты знаешь, я бы не побеспокоил тебя без крайней необходимости.
— Знаю, конечно. Можешь сказать, в чем дело?
— Купи на станции "Пти галуа". Она скрасит дорогу.
Баум так и поступил: купил газетенку, прочел и до самого вокзала Монпарнас предавался мрачным размышлениям по поводу прочитанного. А также по поводу смерти Елены Котовой. О ней он сообщил Котову накануне, во время своего визита на улицу Лурмель, стремясь, насколько возможно, смягчить ужас происшедшего. Но Котов принял печальное известие на удивление спокойно. Шок — решил про себя Баум. Бывает такая реакция у некоторых, горе нахлынет позже. А для дела это весьма некстати, предстоит утешать его и выражать симпатию, в нашей работе нет времени на все это.
— Мне в самом деле очень жаль, — сказал он Котову, — Что я могу для вас сделать?
— Ничего, спасибо. Разве что закончить все эти шарады. Моя жена была прекрасная женщина, царствие ей небесное. Надо известить её семью в Свердловске.
— Сообщите мне необходимые данные.
— У вас они уже есть. Посмотрите записи бесед в Лондоне.
— Я позабочусь, чтобы её вещи доставили сюда.
— Благодарю.
И все.
Хладнокровный тип, — сказал себе Баум, когда поезд уже въезжал под своды вокзала Монпарнас.
— Звонил Антуан Лашом, — сообщил Жорж Вавр, как только Баум вошел к нему. — Брызжет слюной, естественно. Созвал конференцию на три часа в министерстве.
— Кто будет?
— Он сам, Бальдини из уголовного розыска и мы. Я предложил не звать пока полицию, но Лашом неуправляем, как бешеный бык. Он хотел притащить к нам редактора "Пти галуа" и допросить. Думает, мы ещё в средневековье. Кое-как удалось хоть от одной глупости его отговорить.
— Бальдини, бедняга, вообще не в курсе.
— Честный малый.
— Ну и что? Моя консьержка тоже честная, но государственные секреты я бы ей не доверил.
Вавр грустно покачал головой:
— Придется объясняться насчет слежки за ним. Была ведь слежка?
— Ничего об этом не слыхал, — тон сказанного ясно дал понять начальнику: защищаю тебя от необходимости сознательно врать министру.
— Ладно. Разберись с этим сам. Кстати, как ты думаешь, откуда эта вонючая газетенка получила сведения?
Он приподнял двумя пальцами газету и снова уронил на стол.
— Из ДГСЕ, это их рук дело. Могу навести справки, тогда скажу точнее.
— Они целятся в Лашома.
— У министра обороны могут быть политические причины, чтобы напасть на Лашома, но что-то уж слишком грубо…
— Может, все проще. Что, если в министерстве обороны вправду верят, что Лашом — агент? При наличии такого свидетельства можно и поверить.
— Но свидетельства-то нет, — мягко возразил Баум, — Или, скажем, оно есть, но недостаточно убедительно, на его основании Лашома обвинить можно разве что в глупости.
— А сведения о решениях кабинета министров и комитета обороны?
— Они достоверны, но исходить могли от кого-то другого.
Баум уже успел потихоньку побеседовать с секретарем комитета обороны, показал ему полученные от перебежчика данные, не объясняя, откуда они взялись, и через пару дней получил подтверждение, что все сведения соответствуют действительности.
— Невозможно убедить этих политиков, чтобы они не болтали со своими женами, — сетовал секретарь.
— И с любовницами, — Баум предпочел оставить собеседника в его заблуждении.
— Это ещё хуже!
— Вот именно, — Баум позволил себе сочувственный вздох и покинул кабинет. Секретарь комитета обороны, вне всякого сомнения, передаст этот разговор начальнику канцелярии министра, тот доложит не только министру, но и директору ДГСЕ — они, как известно, приятели, однокашники, в один год закончили "Эколь нормаль суперьер". Ничего хорошего это не сулит, скорее следует ждать неприятностей, но деваться некуда.
В два тридцать Вавр и Баум отправились на площадь Бово, где располагается министерство внутренних дел, и в три уже сидели в креслах за низким круглым столом в кабинете внушительных размеров, украшенном резной мебелью, двумя бесценными гобеленами на стенах и ярким ковром обюссон на полу. Хозяин — министр Антуан Лашом, собравший у себя маленькое нестабильное общество, раздираемое ревностью и политическими дрязгами, выглядел тем не менее безупречно: светлый пиджак, бледно-желтая рубашка, галстук в золотистых тонах, седеющие волосы зачесаны назад. Перед ним лежал экземпляр "Пти галуа", длинные пальцы, украшенные двумя золотыми кольцами, барабанили по газете.
"Интересно, как бы он реагировал, если бы я сказал ему, что под правым плечом, как раз под самой ключицей у него крупная родинка, волосы на груди редкие, зато к животу гораздо гуще", — Баум усмехнулся про себя — чувство юмора иной раз выручало его в неприятных ситуациях, таких, как эта.
— Господа, вам известно, зачем я вас вызвал, — начал Лашом, — Вы уже видели эту грязную инсинуацию. — Он помахал газетой, возразить никто не осмелился, — У меня два вопроса, на которые я намерен получить ответ: кто и зачем? Кто это организовал и зачем ему это понадобилось? Похоже, тут замешаны полиция и контрразведка — газета прямо указывает на них. Сопоставление со статьей о Котове тоже бросается в глаза. Самый глупый читатель этого мерзкого листка сообразит. Да и другие подобные издания, конечно, все подхватят и раздуют.
Наступившее неловкое молчание нарушил Жорж Вавр.
— Слухи, будто бы мы за вами следили, господин министр, не соответствуют действительности. Баум, здесь присутствующий, заверил меня, что ничего подобного не было.
Он повернулся к Бауму.
— Я подтверждаю, — заявил тот с выражением оскорбленной невинности, Можно сделать вывод, что кто-то пустил этот слух с целью обострить ситуацию.
— Не понимаю смысла подобного маневра.
Стальные нервы — Баум не мог не отдать ему должное. Но министр не знает о сделанных в Москве фотографиях, которые могут его погубить.
— Можно вызвать Мавара и пару его сотрудников сюда, пусть объяснятся, — предложил Бальдини, маленький нервный человечек, которому явно было не по себе в роскошном кабинете. Но министр после утреннего телефонного разговора с Вавром остыл к этой идее.
— Я поговорил с премьер-министром. Мы оба пришли к выводу, что эта шваль снова кинется в атаку, если заметит по нашей реакции, что удалось задеть за живое.
— Согласен, господин министр, — поддержал его Жорж Вавр, — мы имеем дело с бульварной прессой: они закинули удочку в мутную воду на авось. Если же за этим что-то кроется, то наша задача — я имею в виду контрразведку, выяснить, что именно.
— Что может за этим скрываться?
"Железные нервы" — повторил про себя Баум.
— Понятия не имею, — ответил Вавр, — Будем расследовать.
— Этот перебежчик — он у вас?
— Да. Его допрашивают.
— Он сообщил что-нибудь важное?
Вавр повернулся к Бауму.
— Допросы веду я, господин министр, — сказал тот, — Именно поэтому мы его и держим у себя. Он твердит, будто в нашем правительстве действует руссий агент.
— И есть доказательства?
Жесткий взгляд министра уперся в лицо Баума. Тот не отвел глаза. И взглянул на руки министра, спокойно лежавшие на подлокотниках: нет, он не нервничает.
— Определенно имеются кое-какие косвенные доказательства, — произнес Баум, — Мы их рассматриваем. Главный вопрос и наиболее ответственная задача — точно определить виновного.
— Полагаю, мне не следует вмешиваться, пока расследование не закончено, — сказал министр, — Но вот что я подумал: вся эта чепуха в газете может оказаться превентивным ударом. Кто-то опасается за свою шкуру и пытается таким образом отвлечь внимание спецслужб, переключить его на других. На меня.
— Эта идея и нам приходила в голову, — сказал Вавр. — Ей отведено место в нашей аналитической работе.
— Мы не раз производили обыски в редакции "Пти галуа", — сообщил Бальдини, — Может, проделать это и сейчас, как бы безотносительно к данным материалам. Но мои люди, возможно, определят их источник.
— Я же сказал: премьер-министр и я решили, что ответные действия только усугубят ситуацию.
— Разумеется, господин министр, — согласился Бальдини, подумав про себя, что если дело обстоит именно так, то зачем его вызвали в субботу? Он бы нашел занятие поприятней.
Совещание подошло к концу, не принеся результатов, не сняв напряжения и не смягчив раздражения.
