— Хочу есть, — заявила она.
Скоро они набрели на отель под названием «Старая таверна». Он размещался в простом деревянном здании, обшитом белой вагонкой. Сбоку, в небольшом садике, на вымощенной красным кирпичом площадке, стояло несколько столиков под зелеными зонтиками с эмблемой пива «Хейнекен». У отеля имелся и собственный причал, к которому спускалась зеленая лужайка — идеальное место для пикников. Здание отеля было заметно больше всех соседних домиков. Похоже, раньше в нем располагалось какое-то мелкое предприятие вроде свечной фабрики, или оно служило конторой и жильем зажиточному коммерсанту. Во всем городке только одно строение превосходило его размерами — старинное здание городской управы с высокой башенкой.
— Пахнет блинчиками, — повел носом Билли.
— Сосисками, — возразила Финн.
— И тем и другим.
Они зашли внутрь и обнаружили там невиданную коллекцию безделушек и всяческих сувениров, которые свисали с балок низкого потолка, украшали стены и занимали все полки. Кружки, картинки, фотографии, модели судов, парусники в бутылках, детские рисунки, убранные под стекло вышивки, набор фарфоровых наперстков и еще много-много всякой всячины.
Столики выстроились в один длинный ряд. Каждый был покрыт плотной скатертью, на каждой скатерти лежали пластиковые подставки под тарелки и красные льняные салфетки. Солнце заглядывало прямо в окно и освещало дальнюю стену со старой фреской, изображающей рыбацкие лодки в море.
За длинным пустым столом читали газеты двое местных жителей, но, кроме них, в помещении никого не было. Им навстречу вышла пышная, розовощекая женщина в клетчатом переднике и на прекрасном английском сообщила, что ее зовут Вельден. Она вручила им меню, а через несколько минут вернулась, приняла заказ и заодно поведала, что «Старая таверна» существует здесь с тысяча семьсот шестидесятого года и что раньше она называлась «Prins te Paard», то есть «Принц верхом на коне».
Еще несколько минут спустя женщина вернулась с огромным подносом, который легко держала на одной мощной руке. Финн она принесла блюдо под названием uitsmijter, которое оказалось яичницей с беконом, посыпанной сыром и залитой горчичным соусом, а Билли досталось gevulde pannekoek: два огромных блина, сложенных вместе, с жареной колбасой посредине. Количество калорий и холестерина в каждом блюде зашкаливало — о лучшем завтраке нельзя было и мечтать.
— Уф, — вздохнул Билли, откидываясь на спинку стула. — Помилуй меня, Господи, ибо я согрешил. Придется года два потеть на тренажерах, чтобы все это искупить.
— Не самое страшное, что могло случиться, — заметила Финн, отхлебывая отличный, крепкий кофе. — Нам вообще повезло, что мы до этого дожили.
— Я об этом почти забыл, — помрачнел Билли.
— Я тоже, — кивнула Финн, — а это опасно. Нельзя забывать об осторожности.
— Наверное, ты права. Те ребята так просто не отвяжутся. — Он покачал головой. — Конечно, мы все это уже тысячу раз обсудили, но я все-таки так и не понял, чего они от нас хотели.
— Боюсь, они хотели нас убить. Мы кому-то здорово мешаем.
— Но почему?
— Ну, если в твоем прошлом нет каких-нибудь кошмарных тайн, то, скорее всего, это связано с картиной.
— Каюсь, — развел руками Билли, — все эти годы я вел двойную жизнь. На самом деле я эстонский шпион, который только притворяется малообеспеченным английским лордом с родословной, начинающейся с кровожадной Боудикки, королевы кельтов.
— Значит, дело в картине.
— Но мы ведь даже не взяли ее с собой, — пожал плечами Билли.
— Ничего другого мне в голову не приходит.
— А как насчет… Ну, этой ситуации с Питером Богартом — моим пропавшим кузеном и твоим… гм, отцом?
— Он мне не отец, — отрезала Финн, — и я совсем не уверена, что вся эта «ситуация», как ты выражаешься, имеет отношение к покушению.
— Может, им нужна ты, а не картина?
— Если бы они хотели убить меня, то совсем не обязательно было делать это прямо перед Институтом Курто. По-моему, Крауч-Энд подошел бы для убийства гораздо больше.
— А меня в любой момент можно потихоньку прикончить на «Дутом флеше», — подхватил Билли.
— А это опять возвращает нас к картине, — кивнула Финн. — Когда в последний раз на аукцион был выставлен небольшой Рембрандт, он ушел за девятнадцать миллионов фунтов. Тридцать шесть миллионов американских долларов. За это вполне могут убить.
— Я вот что подумал. — Билли отодвинул пустую тарелку, наклонился над столом и выстроил в ряд солонку, перечницу и сахарницу. — Все эти инструкции, которые Питер Богарт оставил сэру Джеймсу… По-моему, он преследовал две цели: свести нас вместе и дать нам три ключа — картину, дом и «Королеву Батавии». Все они как-то связаны между собой.
— Думаешь, это ключи?
— Да, это как игра в зайца и гончих. У вас в Америке есть такая?
— Бумажный след.
— Она самая.
— Выходит, Питер Богарт — заяц, а мы — гончие, так?
— А картина — это приманка, и дом тоже.
— А какая цель?
— Поймать зайца.
— Иными словами, найти Питера Богарта? — предположила Финн.
— Или то, что искал он сам.
Из «Старой таверны» они сделали два звонка: один — в Амстердам, адвокату, у которого, по сведениям Талкинхорна, хранились документы на дом, другой — доктору Шнеегартену в Институт Курто. Старого чудака из Сомерсет-хауса не оказалось на месте, а адвокат по имени Гвидо Дерлаген был у себя и согласился принять их немедленно.
Офис Дерлагена располагался в современном здании на Рокин — просторном, зеленом проспекте в двух шагах от знаменитой площади Дам и в десяти минутах ходьбы от вокзала и порта. На Рокин не было жилых домов — только магазины, кафе, банки, адвокатские конторы и офисы биржевых маклеров, и улица чем-то напоминала Уолл-стрит в Нью-Йорке. По дороге непрерывным потоком шли машины, а по тротуару — пешеходы. Утренний Амстердам выглядел энергичным и бодрым.
Дерлаген оказался хорошо одетым человеком средних лет, с идеально выбритым, хоть и несколько шишковатым черепом. Он был одним из целого отряда юристов, работающих на судоходную компанию Богартов, и отвечал за личные состояния членов семьи, и в частности Питера Богарта. Единственное окно его небольшого кабинета выходило на оживленную улицу. Сквозь густую листву деревьев внизу Финн разглядела желтый трамвайчик, бегущий по утопленным в мостовой рельсам, и кричащую красно-желтую вывеску китайского ресторана на другой стороне дороги.
Кабинет юриста имел аскетичный вид: стеклянный стол на блестящих хромированных ножках, совершенно пустой, если не считать компьютера с плоским экраном, два черных кожаных стула напротив и несколько полок с папками составляли всю обстановку. На полу лежал полосатый ковер, а белые, будто в картинной галерее, стены были совершенно голыми.
Финн и Билли уселись на стулья.
— Вы пришли по поводу дома на Херенграхт, — произнес юрист по-английски с заметным южноафриканским акцентом, что было неудивительно, поскольку первые буры-поселенцы прибыли в Африку именно из Голландии.
Он потыкал пальцами в клавиши компьютера и взглянул на экран.
— Мы все были удивлены, когда узнали об этом завещании. Видите ли, со дня своей постройки в тысяча шестьсот восемьдесят пятом году этот дом принадлежал только членам семьи Богарт.
— Я тоже член семьи, — сообщил Билли. — Питер Богарт — мой кузен или что-то в этом роде.
— М-да, скорее что-то в этом роде, лорд Пилгрим.
— Просто Билли, если не возражаете, или на худой конец мистер Пилгрим.
— Как вам угодно, лорд Пилгрим. — Он повернулся к Финн. — Ваши родственные отношения с менеером[11] Богартом еще более туманны.
— Так и есть, — подтвердила Финн, которой не понравился снисходительный тон юриста. — Но сэр Джеймс заверил нас, что завещание оформлено правильно. Вас что-то смущает?
— Нет-нет, похоже, все верно, — пробормотал Дерлаген, еще раз взглянув на экран.
— А если так, — продолжала Финн, — может, перейдем к делу? Если вы, конечно, не возражаете… Гуидо. — Она намеренно произнесла его имя с сильным итальянским акцентом.
Мужчина покраснел.
— Нет, это произносится иначе. Примерно так, как в имени Ван Гога, художника.
— Ван Хок, — старательно повторила Финн с надлежащим булькающим звуком, точно собирала слюну для плевка.
— Именно так, — сухо подтвердил юрист.
— Значит, ваше имя произносится «Хогвидо»? — с невинным видом поинтересовался Билли.
Дерлаген покраснел еще сильнее и, кажется, сообразил, что над ним издеваются.
— Произношение моего имени никаким образом не относится к нашему делу, — сердито заявил он.
— Совершенно верно. Точно так же к нему не относятся и мои родственные отношения с Питером Богартом, а поэтому просто принесите бумаги, мы подпишем все, что положено, и избавим вас от своего присутствия, — предложила Финн.
