Пэгано нагнулся поближе к нему.
— Мне кажется, вы лжете. Вы убили этих двух женщин, а сюда приехали, чтобы отсидеться. Посмотрите на меня!
— Это какая-то ошибка! Вы что, сами не видите?
Пэгано повысил голос, заговорил более требовательным тоном.
— Пожалуй, вам пора признаваться. Пора рассказать нам про тех двух женщин.
— Я не понимаю, о чем вы говорите!
— Подожди пока, Сай, — вмешался Вольфсон. — Его ведь действительно пока никто не опознал.
— Этот парень — Фредерик Лернер. Не забывай про фотографию, и потом он солгал нам насчет жены, а классную доску использовал как доказательство. Оформляй протокол.
Вольфсон задумался. На какое-то мгновение он даже пожалел, что задержал этого человека, а не прошел мимо.
— Ну так что будем делать? — настаивал Пэгано. — Посадим в камеру или позволим скрыться? Ну, давай, парень, принимай решение.
Вольфсон посмотрел вниз на сидящего человека. Снова взял фотографию Лернера, глядя на нее с каким-то туповатым непониманием.
— О’кей, протокол мы составим. Правда, я не настолько уверен, как ты, но рисковать, конечно, нельзя.
— Попомни мои слова, — заявил Пэгано. — Все сходится.
— Пойдемте, мистер Миллер, — Вольфсон мягко коснулся его плеча пальцем. — Сначала надо снять отпечатки пальцев.
Миллер кивнул. Он встал и неловко двинулся в сторону двери.
Пэгано повернулся спиной к подоконнику и принялся раздраженно стучать по нему корешком досье.
— Как закончишь, — проговорил он, — приведи его сюда. Я пока попытаюсь еще раз связаться с Лос-Анджелесом.
Не успел Вольфсон прикрыть за собой дверь, как Пэгано уже стал накручивать диск телефона.
Оказавшись в лаборатории, Миллер с бесстрастным видом взирал на то, как эксперт смазывал его руки контрастным веществом. Вольфсон тем временем сидел на стуле в углу, курил и размышлял. Что-то здесь было не так: Чарльз Миллер или как его там был слишком уж спокоен, чересчур безразличен для убийцы.
Примерно через минуту в дверь мягко постучали, и в комнату заглянул Пэгано.
— Вольфсон, можно тебя на минутку?
Вольфсон вышел в коридор, походя растаптывая окурок о замызганный пол.
— Ну как, дозвонился до Лос-Анджелеса?
— Ага, — Пэгано странно отводил взгляд. — Вчера ночью они взяли Фредерика Лернера.
— Что?!
— Да, на квартире у дружка неподалеку от Калифорнийского университета. Это был он, ошибка исключена.
Вольфсон попытался не показать своего облегчения.
— Ну, как тебе это нравится? — воскликнул он. — А как похожи-то! Близнецы, что ли?
Пэгано вздохнул и поднял руки.
— Да, накололись мы. Впрочем, такое было и раньше, будет и потом. Послушай, тебе не хотелось бы извиниться перед нашим парнем? У меня туговато по части подобных слов. Скажи ему — мы сожалеем, что допущена ошибка, ну, одним словом, что это работа. — Он кисло ухмыльнулся. — Ты всегда был у нас дипломатом. И подбрось его назад в гостиницу, а то у него такой вид, словно вот-вот грохнется в обморок.
В «Золотые ворота» они ехали молча. Миллер сидел с отрешенным видом, казалось, ничего не замечая вокруг себя. Он равнодушно воспринял извинения Вольфсона, разве что пару раз поднес к глазам испачканные дактилоскопической краской пальцы.
— А знаете, что, — проговорил Вольфсон, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу. — Давайте хлопнем по стаканчику в баре, а? Само собой, за мой счет.
Миллер покачал головой.
— Спасибо, не надо. Не стоит.
— Ну ладно. Но только вы ни о чем не беспокойтесь. Никто ничего не узнает о случившемся. Мы еще не успели поставить вас на учет, так что никакой утечки информации быть не может.
В вестибюле гостиницы Вольфсон выдавил из себя неловкое «до свиданья», после чего проводил Миллера до лифта. Когда двери за ним сомкнулись, он издал вздох облегчения В следующий раз лучше дважды подумать, прежде чем тащить человека на допрос.
Вольфсон собирался уходить, когда услышал, как кто-то произнес его имя. Его просили подойти к телефону у стойки администратора.
Звонил Пэгано.
— Так и думал, что найду тебя там. Знаешь, меня что-то подтолкнуло позвонить ему домой. Ответила его жена.
Вольфсон нахмурился.
— А я думал, что она в Неваде.
— Он солгал. Она действительно собирается в Неваду, но только не к друзьям, а в Рино.[6]
— Она с ним разводится?
— Именно. Послушал бы ты ее по телефону. Голос настоящей шлюхи. Призналась, что он очень тяжело переживает по этому поводу, но ей, мол, наплевать.
— Вот ведь бедолага, — пробормотал Вольфсон. — А мы своими допросами только еще больше накачали его.
— Ага. В общем, я думал, что тебе это может быть интересно. Думаю, больше о Чарльзе Миллере ты никогда не услышишь.
— О’кей, Сай. Спасибо.
Он повесил трубку и пошел к дверям, выходившим на Пауэл-стрит. Что ж, по крайней мере все выяснилось. Вот почему Миллер казался таким безвольным и отрешенным, даже когда его везли в полицейский участок.
Снаружи у тротуара начинала образовываться толпа зевак. Останавливались машины, люди выбегали из близлежащих магазинов. Охваченный любопытством, Вольфсон поднял голову и посмотрел на широкий каменный карниз, где-то далеко наверху опоясывавший здание гостиницы. На нем стоял Миллер и молча глядел на толпу внизу.
Только теперь Вольфсон понял, зачем этому человеку понадобился номер на двенадцатом этаже.
Перевод: Вяч. Акимов
Каждый, кто в тот вечер оказался свидетелем произошедшей в баре Сэма Джессапа потасовки не затруднился бы определить в стычке правого и виноватого — достаточно было лишь сравнить их габариты. Маленький человек обычно выступает пострадавшей стороной, оказываясь жертвой несправедливости и автоматически перетягивая симпатии очевидцев в свою пользу.
Росту в Чарльзе Эймсе было примерно метр шестьдесят пять, а весил он чуть больше пятидесяти килограммов. У него были маленькие тонкие руки и столь же неказистые кулаки. И вообще с таким заостренным носом, как у него, в драку лучше не ввязываться. Невзрачная комплекция, желтоватые взлохмаченные волосы и невинные голубые глаза скорее подходили бы для подростка, хотя Чарльзу уже стукнуло тридцать восемь.
Напротив, Фрэнк Кэстен имел внешность настоящего мужчины: он был большим, широким темноволосым, с громадными лапищами и плоским носом откровенного забияки. Характер соответствовал наружности.
Никто толком не помнит, как все началось, тем более Чарльз Эймс. Чарли заглянул в бар Сэма после окончания работы в банке — он обычно так делал. Не слишком предосудительная привычка, если учесть, что Чарли был холост. Как и всегда, он выпил свой неразбавленный двойной бурбон, после чего все превратности минувшего дня в банке стали потихоньку терять свою горечь и перемещаться в область несущественного прошлого.
Затем в баре появился Фрэнк Кэстен, заслонил для Чарли весь горизонт: Фрэнк, как нарочно, встал у стойки рядом с Чарли и принялся изливать свои беды и невзгоды.
Сначала Фрэнк пожаловался на своего парня. Ему уже пятнадцать лет, а толку от него ни на грош. Учиться не хочет, родителей ни во что не ставит, а, кроме того, без разрешения и прав гоняет на отцовской машине. Ну как прикажете быть с подобным оболтусом? Без приличной взбучки не обойтись!
Видимо, последнее и вызвало реплику Чарли:
— Детей бить нельзя.
При этом Чарли не имел в виду сына Фрэнка, а просто вспомнил, какую трепку порой задавали ему родители. Старый ремень для правки бритв не раз прохаживался по его тощему заду, и эта постыдная процедура неизменно проходила в ванной.
Однако Фрэнк принял это замечание на свой счет. Он уставился налитыми кровью глазами на Чарли.
— А тебя кто спрашивал? — угрожающим тоном спросил он.
Не исключено, что Чарли даже не расслышал вопроса. Погруженный в невеселые воспоминания, он заказал еще один двойной бурбон, который стал потягивать с еще более печальным видом.
Затем очередь дошла до жены Фрэнка. Она, оказывается, всегда принимает сторону сына. Послушать ее, так во всем виноват он, Фрэнк. Пристает, ворчит. Вот балбес-сын и заявляется домой с шишками на лбу и закатывает истерики. Ну, что поделать с такой женщиной? Приходится и ее поколачивать вслед за сыном.
— Стыдитесь, — проговорил Чарли.
Фрэнк снова повернулся, глаза его сузились, плечи угрожающе напряглись.
— Что ты сказал?
— Я сказал — стыдитесь, — спокойно ответил Чарли. Перед его глазами предстал образ матери с опухшим, в синяках лицом, а в ушах снова зазвучала пьяная ругань отца.
— Ты-то что знаешь об этом? — требовательным тоном спросил Фрэнк.
— Все знаю, — сказал Чарли. Мне положено знать.
