– Я не помню ее другой.
– Ваша матушка злоупотребляет алкоголем. Она не вполне надежна. Я, конечно, прошу прощения…
– Мистер Бакстер, вы что, не понимаете? Речь идет о ее дочери. Она вправе знать все.
– А что вы ей расскажете? У вас есть какие-то обнадеживающие сведения? Повод для веселья? Я считаю, что сейчас ее не стоит посвящать в это дело.
– Позвольте мне самой это решать.
– Да сколько угодно, – устало бросил он. – Но в любом случае давайте договоримся: ваша матушка и муж вашей сестры – это все. Больше вы ни с кем о наших делах говорить не будете. Мне известно, что несколько лет назад вы работали в Новом Орлеане на местную «Таймс». У вас там, конечно, и сейчас полно приятелей. Так вот, если вы действительно хотите помочь следствию, не встречайтесь с ними. Никаких дружеских попоек и вечеринок. Желательно, чтобы вообще никто не знал о том, что лауреат Пулитцеровской премии вернулась домой. Я бы даже предложил вам пожить в отеле. Мы это организуем.
– Я, честно говоря, думала остановиться у мужа сестры. Я давно не виделась со своими племяшками.
– Хорошо, не буду настаивать. Но вы согласны немного пожить в изоляции? По крайней мере до тех пор, пока мы не определим круг подозреваемых и не возьмем их.
– Я не встречаюсь со старыми друзьями и вообще стараюсь держаться в тени. Нет возражений. Но я хочу, чтобы уже в самолете доктор Ленц рассказал мне абсолютно все, что вы знаете. По рукам?
Бакстер тяжко вздохнул и перекинулся взглядом с Ленцем.
– Артур, пусть будет как она хочет.
Доктор Ленц вскочил и размял онемевшие пальцы. Я снова поразилась, какой он высокий.
– Может быть, по чашечке кофе с пончиками? – бодро предложил он. – На фэбээровском самолете стюардесс не держат.
– Минутку, Артур, – поднял руку Бакстер и устремил на меня суровый взгляд. – Мисс Гласс, я хочу, чтобы вы со всем вниманием отнеслись к тому, что я сейчас скажу. Надеюсь, вы уже поняли, что мы имеем дело с невероятно сложным случаем. Предугадать действия злоумышленников практически невозможно. Наш подозреваемый из Нового Орлеана скорее всего не вписывается в карикатурный образ маньяка, который работает уборщиком на бензоколонке и коллекционирует у себя в подвале изуродованные куклы Барби. Мы имеем дело как минимум с одним весьма умным преступником. С человеком, который похитил и, возможно, убил двенадцать женщин и не оставил нам ни единой зацепки. Нельзя исключать, что и вы, мисс Гласс, находитесь в опасности. Будьте предельно осторожны. Не теряйте бдительности ни на минуту. Я не хочу, чтобы вы повторили судьбу своей сестры.
Несмотря на мелодраматическую концовку, речь Бакстера произвела на меня тяжелое впечатление. Я понимала, что попусту он слов тратить не будет.
– Вы полагаете, что я нуждаюсь в охране?
– Я склоняюсь к этому. Окончательное решение приму, пока вы с Ленцем будете в воздухе. А пока помните: секретность, максимальная секретность – залог вашей безопасности.
– Я помню.
Он поднялся и коротко кивнул мне.
– Благодарю вас за согласие помочь.
– Не стоит благодарности. Тем более, что вы знаете, для меня это кровная месть.
Бакстер в очередной раз полез в свою пухлую папку и кинул на стол фотографию молодого брюнета, улыбавшегося во весь рот, словно в момент съемки его принимали на первую работу.
– Это спецагент Фред Коутс, – сказал Бакстер. Я на мгновение представила себе этого мальчика с перерезанным горлом и упавшим на колени, забрызганным кровью сотовым телефоном. – Так что для меня это тоже кровная месть, мисс Гласс.
Он сказал это тихо, но я видела, какой огонь полыхает в его глазах. За свою долгую карьеру Дэниел Бакстер выследил и упек за решетку нескольких самых кровожадных злодеев за всю историю Америки. До сегодняшнего вечера «мой маньяк» был для него всего лишь очередной мишенью. Но несколько часов назад пролилась кровь агента ФБР, и примерный семьянин, отец троих малолетних детей Фред Коутс лежит теперь в морге. И с этой минуты Бакстер изменил свое отношение к похитителю женщин.
Самолет ФБР поднялся в небо над Виргинией только в три часа ночи. Пока он проходил технический осмотр, пока заправлялся, пока до Квонтико добрался поднятый с постелей экипаж… Пожалуй, не стоило пороть горячку и с самого начала согласиться лететь утром. Но я просто не могла. Фотографу не надо объяснять, что такое долготерпение. Он владеет этим искусством лучше многих. Но похищение Джейн, долгие «мертвые» месяцы вялотекущего расследования и внезапно появившаяся ниточка совершенно выбили меня из колеи. Я больше не могла ждать и хотела действовать, ибо действие – лучшее лекарство от депрессии.
Сейчас я наслаждалась казенным комфортом. За свою карьеру я много раз пользовалась дармовым транспортом, отелями и кормежкой. Одни проекты с глянцевыми журналами чего стоили! Кое-кто из коллег порой упрекал меня, даже пытался пристыдить, но я не обращала внимания. Все просто: текущие расходы им всегда приходится взваливать на себя, а в моем случае это, как правило, «оплачивается». Я выросла в откровенной бедности и не могу себе позволить быть снобом.
Интерьер салона был максимально функционален. Два мягких кресла и между ними откидной рабочий стол. Доктор Ленц выбрал для нас именно эти места. Ему с его ростом было, пожалуй, немного тесновато, но он ничем этого не выказывал. Видимо, привык летать от одного места преступления до другого – точно так же как я с одной войны на другую…
Ленцу на вид было никак не меньше шестидесяти. Под глазами у него нависли тяжелые мешки – следствие многолетнего напряжения и усталости. Я повидала немало таких мужчин, побитых жизнью и находящихся на грани душевного опустошения. Одним словом, Ленц производил впечатление человека, который сдался… Не мне судить его за это. Я на двадцать лет моложе, а уже близка к той же точке…
– Мисс Гласс, – проговорил он, – у нас есть два часа. Предлагаю провести их с максимальной пользой.
– Не возражаю.
– Беседовать с вами, с учетом степени вашего родства, почти то же, что беседовать с вашей пропавшей сестрой. Это, как говорится, научный факт. Поэтому прошу отнестись к моим вопросам, а среди них будут и довольно личные, с пониманием.
– Я отвечу на все вопросы, относящиеся к делу. Приступайте.
Он моргнул медленно, как сова, и пожевал губами.
– Я рассчитываю, что вы ответите на все мои вопросы. Не сообщив всего, вы, возможно, не позволите мне прийти к выводам, которые приблизят нас к разгадке и помогут быстрее поймать убийцу.
– Вы все время говорите об «убийце». Вы что же, уверены, что все похищенные мертвы?
В его лице ничто не изменилось.
– Практически уверен. Дэниел еще лелеет слабые надежды, но я предпочитаю смотреть на вещи трезво. Вам это неприятно?
– Нет. Больше того, я тоже не питаю особых иллюзий. Если допустить обратное – то где они, спрашивается, могут находиться столько времени? Все двенадцать? Мне сложно представить себе такое убежище, откуда за все эти месяцы ни одна не только не сбежала, но даже не сумела подать весточки о себе. Это просто немыслимо. И потом… на поздних картинах «модели» явно мертвы. А я понимаю, о чем говорю.
– Вам ли не понимать, как должна выглядеть смерть.
– Вы правы. Но в то же время у меня до сих пор сидит в душе заноза и не дает покоя. Вы слышали о телефонном звонке, который раздался у меня дома восемь месяцев назад?
– Тот, что прозвучал среди ночи? И вы тогда еще предположили, что это могла звонить ваша пропавшая сестра?
– Да. ФБР отследило его. Звонили с одного вокзала в Таиланде.
Ленц изобразил виноватую улыбку.
– Я в курсе, конечно. Мне кажется, что ваша догадка, к которой вы пришли на следующее утро, спокойно все обдумав, абсолютно верна. Это была не сестра. Скорее всего, кто-то из родственников американских военнопленных, с которыми вы имели дело, когда занимались поисками отца.
– Да, но… теперь, после того, как я отыскала в Гонконге эти картины…
– Вы намекаете на географическую близость Гонконга к Таиланду? Безусловно, мы снова проверим историю с тем звонком. Не беспокойтесь. А пока перейдем к более актуальным вещам, если не возражаете.
– Я слушаю.
– Насколько я понял, став взрослыми, вы с сестрой несколько отдалились друг от друга. Но к этому мы еще вернемся. А сейчас расскажите о вашем детстве. Меня интересуют события и душевные переживания, которые определили ваш характер. И характер Джейн.
В такие минуты я всегда начинаю жалеть о том, что не курю.
– Ладно, вы знаете, кем был наш отец, не так ли?
– Джонатан Гласс, весьма известный военный фотокорреспондент.
– Да. Первую Пулитцеровскую премию он ухитрился получить в Миссисипи. А там у нас была только одна война – за гражданские права. Увы, потом ему пришлось работать вдали от дома. Собственно, мы с Джейн его почти и не видели.
