так поступают все хищники – следят за добычей, прежде чем нанести удар. Ты должна убежать, прежде чем он нападет.
Но как? Мэтти не знала, далеко ли еще до хижины. Путь до ручья и капканов обычно занимал около получаса туда и обратно, но сейчас она идет намного медленнее обычного. Хижина не может быть слишком далеко отсюда, но сможет ли Мэтти добраться до нее вовремя? И позволит ли зверь ей уйти?
Просто иди вперед. Иди вперед, попробуй. Если зверь нападет, ты сможешь… что? Что ты сможешь сделать против такого великана? Ты даже Уильяма остановить не в силах.
Из груди чуть не вырвался безумный смех: так смеются лишь те, кто дошел до полного отчаяния.
Если он нападет, остановить его ты не сможешь.
(Но я не хочу умирать.)
Эта мысль немного укрепила ее уверенность; было приятно понимать: несмотря ни на что, она все еще не хочет сдаваться и умирать. Она жаждала жить, пусть жизнь и причиняла ей столько боли, пусть Бог и давно ее покинул.
И Мэтти пошла дальше. Она знала, что зверь близко, слышала тихий шорох его шагов. Он тщательно подстраивался под ее шаг.
Звери так себя не ведут. Это неестественно.
Он был слева, со стороны невидящего глаза. Повернув голову, Мэтти бы заметила его силуэт правым глазом, но ей не надо было видеть его, чтобы знать, что он там. Она чувствовала его, ощущала колебания воздуха между ними, тяжесть его взгляда. Он пристально наблюдал.
Мэтти обуял такой ужас, что она не чувствовала тела. Руки и ноги казались одновременно очень тяжелыми и легкими, как воздух; она шевелилась как в замедленной съемке, не в силах стряхнуть с себя оцепенение. Голова пульсировала от боли, особенно левый глаз, рот наполнялся слюной, и Мэтти раз за разом судорожно сглатывала. И все это время тень двигалась рядом в такт; тень со зловонной шерстью и запахом крови из пасти.
Кровь на снегу; трупики, свисающие с веток. Зачем он все это делает? Почему сразу не съедает добычу, как положено зверю? Зачем следует за мной? Хочет ли съесть или добавить меня к своей коллекции?
Вдруг атмосфера изменилась; зверь по-прежнему не спускал с нее глаз, но иначе. Она почувствовала это, как приближение грозы в солнечный день. Ее сердце забилось быстрее обыкновенного: маленький кролик, стремящийся убежать, спрятаться глубоко в оболочке тела.
Ему надоело играть. Сейчас он нападет.
Мэтти сжала кулаки, хоть и не знала, что с ними делать, и не представляла, как бороться с этим зверем и есть ли у нее вообще шанс. Ее маленькие жалкие ручки казались слабыми и никчемными.
Ты и есть никчемная. Уильям всегда так говорит.
И тут облака сместились, и показался тонкий месяц. Мэтти увидела впереди конец тропы. Конец тропы, их поляну и хижину.
– Уильям, – пробормотала она и ощутила небывалый прилив сил – Мэтти и не знала, что силы у нее еще остались.
Она бросилась бежать.
У Уильяма было ружье. Он мог застрелить зверя. Все равно муж собирался это сделать – за этим они и пошли в этот дурацкий изнурительный поход. Теперь Мэтти привела ужас к ним на порог. Уильяму всего-то оставалось выйти за дверь и застрелить зверя; тогда ей не придется больше бояться, не придется ночевать в лесу, дрожа от страха.
Ее резкие движения, должно быть, застигли зверя врасплох; она не слышала, чтобы ее кто-то преследовал, когда, ковыляя и спотыкаясь, бежала к хижине.
Свет в окнах не горел; впрочем, с чего ему гореть, ночь ведь, и Уильям крепко спит. Сначала Мэтти казалось, что дверь далеко, потом та резко приблизилась, словно произошел скачок во времени и пространстве.
«Еще чуть-чуть, – подумала Мэтти. – Еще чуть-чуть».
Зверь не последовал за ней. Она почуяла, как он колеблется, как оценивает потенциальную угрозу. Он фыркал и рыл лапой землю, как уже делал до того, как лечь спать, но теперь спать явно не собирался. Скорее решал, нападать или нет.
Внезапно прямо перед носом Мэтти оказалась дверь хижины, хотя она не помнила, как преодолела последний отрезок пути. С радостью и облегчением она схватилась за дверную ручку, повернула ее, толкнула дверь. Та задребезжала, поддалась и наткнулась на преграду – задвижку с противоположной стороны.
Уильям запер дверь.
– Уильям! – захрипела Мэтти и заколотила в дверь кулаком, но крики ее были тихими, слабыми – как и удары кулаков.
Слишком сильно муж сжал ее горло, когда душил; она не могла закричать, хотя и очень хотела.
– Уильям! – снова прохрипела Мэтти и застучала в дверь обеими руками.
Задвижка дребезжала, но дверь не поддавалась.
Со всей оставшейся силой Мэтти ударилась телом о дверь, выкрикивая имя мужа и все время думая: да как он мог? Как мог запереть дверь и бросить ее здесь?
Спал Уильям крепко и, возможно, не слышал, как Мэтти стучит, но она должна была его разбудить. Если не разбудит, придется ей всю ночь провести на поляне, а зверь рано или поздно выйдет из-за деревьев. Он не будет терпеть вечно.
А когда выйдет, разорвет ее, разберет по косточкам и подвесит на дереве вдоль тропы, ведущей в его пещеру. Утром Уильям найдет лишь алое пятно на снегу.
Как вокруг той лисицы, вот только почему зверь лисицу не забрал? Почему?
И почему она думает об этой лисице, когда ей самой грозит смертельная опасность?
– Уильям, – еще раз позвала Мэтти. – Прошу, проснись. Прости меня. Пожалуйста, прости! Впусти меня!
Ей показалось, что в хижине кто-то шевельнулся: скрипнула половица, зашуршала ткань.
– Пожалуйста, Уильям! Я буду хорошей, обещаю, я все сделаю, что ты скажешь, просто впусти меня! Тут чудище, этот зверь, он пришел за мной. Прошу, прошу, впусти меня в дом!
Мэтти пыталась царапать дверь руками в варежках; колени подкосились, она упала вниз.
– Пожалуйста, – прошептала она. – Пожалуйста, пожалуйста.
Снова скрипнула половица. Мэтти вдруг отчетливо поняла, что Уильям стоит по ту сторону двери, что он не спит.
Да он и не ложился вовсе. Сидел там в темноте, ждал меня, ждал, чтобы наказать, когда я вернусь домой. Даже если вернусь под утро.
– Уильям, – пролепетала она, но не могла больше кричать и даже пытаться кричать. Она даже не поняла, произнесла ли его имя вслух.
Скрип раздался снова. Муж решал, заслужила ли она просидеть под дверью всю ночь за то, что опоздала.
Я умру. Все, что я сделала, чтобы добраться сюда, было бессмысленно, ведь Уильям дверь не откроет.
Мэтти знала это с той же определенностью, как знала,
