Дэн Симмонс - Террор

— Стойте!

На сей раз получилось не лучше. Он понял, что должен помахать рукой, чтобы они заметили его, вернулись за ним.

Томас Джопсон не мог поднять ни одну, ни другую руку. При попытке сделать это он бессильно повалился вперед, ударившись лицом о землю.

Он слишком слаб.

Ничего страшного, он просто поползет за ними, и в конце концов они увидят его и вернутся. Они не бросят товарища по команде, достаточно здорового, чтобы проползти сотню ярдов.

Подтягиваясь на ободранных руках, извиваясь всем телом, Джопсон прополз еще три фута и снова упал лицом на обледенелую гальку. Туман клубился вокруг, скрывая от взора даже палатку в нескольких шагах позади него. Ветер стонал — или, возможно, то стонали другие брошенные больные в двух-трех палатках, — и холод морозного утра проникал сквозь грязную шерстяную рубаху и грязные штаны, пробирал до костей. Джопсон осознал, что, если он будет ползти прочь от палатки, возможно, у него не хватит сил вернуться обратно и он умрет от холода и сырости здесь, на берегу.

— Стойте! — крикнул он. Голос звучал слабо, как мяуканье новорожденного котенка.

Извиваясь, судорожно дергаясь всем телом, он прополз еще три фута… четыре… и распластался на камнях, хрипя и задыхаясь, словно раненный гарпуном тюлень. От ослабших, онемелых рук теперь было не больше пользы, чем от тюленьих ластов… или даже меньше.

Джопсон попытался упереться подбородком в мерзлую землю, чтобы, отталкиваясь от нее, продвинуться вперед еще на фут-другой. Он мгновенно расколол один из последних оставшихся зубов пополам, но повторил попытку. Его тело было слишком тяжелым. Оно казалось прикованным к земле собственным весом.

«Мне всего тридцать один год, — яростно, гневно подумал он. — Сегодня мой день рождения».

— Стойте… стойте… стойте… стойте… — Каждое следующее слово звучало тише предыдущего.

Тяжело дыша, Джопсон распластался на животе, с вытянутыми вдоль тела безжизненными руками, болезненно вывернул шею и прижался щекой к измазанным кровью обледенелым округлым камням так, чтобы смотреть прямо вперед.

— …стойте…

Туман взвихрился и потом расступился.

Он видел ярдов на сто вперед — видел непривычно пустое место на галечном берегу, где совсем недавно стояли лодки, нагромождения прибрежных ледяных глыб и за ними сорок с лишним человек с четырьмя лодками — где пятая? — которые с трудом брели по льду в южном направлении, обнаруживая явные признаки слабости, заметные даже с такого расстояния, и двигаясь немногим быстрее и ловчее, чем двигался сам Джопсон.

— Стойте!

Крик отнял у него последнюю толику энергии — Джопсон чувствовал, как нутряное тепло утекает из тела в мерзлую землю, — но получился громким, как любое произнесенное нормальным голосом слово.

— Стойте!!! — Наконец-то он крикнул по-настоящему. Это был голос мужчины, а не мяуканье котенка или хрип умирающего тюленя.

Но слишком поздно. Люди и лодки уже находились ярдах в ста от него — плохо различимые темные силуэты на сером фоне бескрайнего ледяного пространства, — и треск льда и стоны ветра заглушили бы даже звук ружейного выстрела, не говоря уже об одиноком голосе человека, оставленного позади.

На мгновение туман рассеялся еще сильнее, и благословенный свет пролился с небес — словно солнце собиралось растопить лед повсюду и вернуть зеленые побеги, и живых существ, и надежду в сей забытый богом безрадостный, пустынный край, — но потом туман опять сгустился и заклубился вокруг Джопсона, заволакивая все перед глазами, обвивая влажными, холодными, серыми щупальцами.

А потом люди и лодки исчезли.

Словно их никогда и не было.

Помощник конопатчика Корнелиус Хикки ненавидел королей и королев. Он считал их кровососущими паразитами на заднице государства.

Но он обнаружил, что сам совсем не прочь быть королем.

Его план дойти под парусом и на веслах до лагеря «Террор» или до самого корабля рухнул, когда их полубаркас — уже не так тесно набитый людьми — обогнул юго-западный мыс Кинг-Уильяма и наткнулся на наступающий паковый лед. Широкие разводья превратились в узкие каналы, которые никуда не вели или закрывались прямо перед ними, когда они пытались вести лодку вдоль береговой линии, теперь тянувшейся на северо-восток.

Гораздо дальше к западу была настоящая открытая вода, но Хикки боялся удаляться от острова на расстояние, превышающее пределы видимости, по той простой причине, что никто из оставшихся в живых людей в лодке не знал навигацкого дела.

Единственная причина, почему Хикки и Эйлмор столь великодушно позволили Джорджу Ходжсону присоединиться к ним — вернее, внушили молодому лейтенанту желание присоединиться к ним, — заключалась в том, что этот болван обучался, как все военно-морские офицеры, искусству навигации по звездам. Но в первый же день похода Ходжсон признался, что не может определить их местоположение или проложить курс к лагерю в море без секстанта, а единственный оставшийся в экспедиции секстант по-прежнему находился во владении капитана Крозье.

Одной из причин, побудивших Хикки, Мэнсона, Эйлмора и Томпсона вернуться назад и выманить Крозье и Гудсера на лед, было желание каким-нибудь образом заполучить этот чертов секстант, но здесь природная смекалка подвела Корнелиуса Хикки. Они с Дики Эйлмором так и не сумели придумать ни одной мало-мальски убедительной причины для того, чтобы Бобби Голдинг попросил Крозье взять с собой секстант, — и потому они решили под пытками заставить ирландского джентльмена написать в лагерь записку с требованием прислать ему инструмент, но в конечном счете, увидев своего мучителя поверженным на колени, Хикки предпочел убить его на месте.

Поэтому, как только они нашли открытую воду, молодой Ходжсон стал им не нужен, даже в качестве упряжного, и Хикки положил предать лейтенанта быстрой и милосердной смерти.

Для подобной цели отлично сгодился пистолет и запасные патроны Крозье. В первые дни после возвращения к месту стоянки с Гудсером и запасом провианта Хикки разрешал Эйлмору и Томпсону держать при себе два захваченных дробовика — в распоряжении самого Хикки находился третий, полученный от Крозье в день их отбытия из лагеря Спасения, — но потом решил, что лишнее оружие в отряде ни к чему, и приказал Магнусу выбросить дробовики в море. Так оно было лучше: король Корнелиус Хикки владел пистолетом, распоряжался единственным дробовиком и патронами и повелевал неотлучно находившимся при нем Магнусом Мэнсоном. Эйлмор, знал Хикки, был слабаком, знающим жизнь только по книгам, и прирожденным заговорщиком, а Томпсон неотесанным хамом и выпивохой, не заслуживающим доверия, — подобные вещи Хикки чувствовал инстинктивно и понимал благодаря своему острому природному уму, — и потому, когда в первых числах сентября запас провианта в виде останков Ходжсона подошел к концу, он приказал Магнусу сшибить двух вышеназванных мужчин головами, связать и притащить, оглушенных, к месту, где Хикки в присутствии дюжины остальных своих подчиненных произвел над ними короткий суд, признал Эйлмора и Томпсона виновными в подстрекательстве и заговоре против командира и товарищей и убил обоих выстрелом в затылок.

В случае со всеми тремя жертвами, принесенными для общего блага, — Ходжсоном, Эйлмором и Томпсоном, — проклятый врач, Гудсер, отказался выполнять свои обязанности главного прозектора.

За каждый такой отказ командору Хикки приходилось определять строптивому врачу наказание. Гудсер подвергся наказанию уже трижды и еле волочил ноги сейчас, когда они, вынужденные обстоятельствами, снова высадились на берег.

Корнелиус Хикки верил в удачу — свою собственную удачу, — и по жизни ему всегда везло, но, если вдруг удача отворачивалась от него, он всегда был готов своими силами придать событиям счастливый поворот.

В данном случае, когда они обогнули огромный мыс на юго-западной стороне острова Кинг-Уильям — при возможности идя под парусом, гребя изо всех сил, когда каналы поблизости от берега сужались, — и увидели впереди сплошной паковый лед, Хикки приказал вытащить лодку на берег, и они снова погрузили полубаркас на сани.

Он не видел необходимости напоминать своим людям о том, как им повезло. В то время как люди Крозье почти наверняка умерли или умирали в лагере Спасения — либо на паковом льду пролива к югу от него, — немногие избранные под водительством Хикки преодолели уже более двух третей, а возможно, и полных три четверти пути к лагерю «Террор» и всем оставленным там продовольственным запасам.

Хикки решил, что руководителю такого ранга — правящему королю экспедиции Франклина — не пристало идти в упряжи, — вдобавок благодаря ему (и только ему) люди сытно питались и не могли жаловаться на болезни или нехватку сил, — и потому часть пути он положил сидеть на корме полубаркаса, погруженного на сани, позволяя дюжине своих уцелевших подданных, за исключением одного только хромающего Гудсера, тащить оные по льду, гальке и снегу, пока они огибали северную оконечность мыса.