Дэн Симмонс - Террор

Не обращая на него внимания, Безмолвная туго скатывает половинки тюленьей шкуры вдоль, заворачивая в них уложенную цепочкой рыбу, растягивая мокрую кожу, чтобы рулон получился как можно более тугим. Крозье с удивлением замечает, что с одного конца обоих рулонов она оставила торчать половину рыбины и теперь занимается тем, что осторожно загибает вверх головную часть одной и другой рыбы.

Через две минуты девушка поднимает два семифутовых рулона тюленьей шкуры, в которые завернута рыба, — теперь оба они замерзли, обратившись в подобие двух дубовых брусов с загнутой вверх рыбьей головой на одном конце каждого, — и укладывает на лед параллельно друг другу.

Теперь она расстилает на льду маленькую шкуру, опускается на нее на колени и с помощью сухожилий и кожаных ремешков связывает оленьи рога и кости (прежде служившие каркасом палатки), чтобы посредством их соединить между собой две семифутовые скатки тюленьей кожи с завернутой в них рыбой.

— Матерь Божья, — хрипит Крозье. «Два рулона мокрой тюленьей кожи с закатанной в них мороженой рыбой — это полозья. Оленьи рога — это поперечины». — Да ты сооружаешь сани, черт возьми, — шепчет он.

Пар от дыхания висит облаком ледяных кристаллов в ночном воздухе. Удивление Крозье сменяется легкой паникой. 17 августа и раньше было не так холодно — далеко не так холодно, даже среди ночи.

По оценке Крозье, Безмолвной потребовалось полчаса или меньше, чтобы соорудить сани с полозьями из мороженой рыбы и поперечинами из оленьих рогов, но теперь он сидит вот уже часа полтора или все два (следить за течением времени трудно за отсутствием карманных часов и поскольку он то и дело погружается в легкую дрему), пока женщина возится с санными полозьями.

Сначала она вынимает из парусиновой сумки с «Террора» что-то похожее на смесь ила и мха. Принеся от полыньи несколько голднеровских консервных банок воды, она лепит из мха и ила шарики размером с кулак, а потом укладывает по длине самодельных полозьев, ровно размазывая и прихлопывая голыми ладонями. Крозье не понимает, почему руки у нее не коченеют, хотя она часто прерывается, чтобы засунуть их под парку и погреть на собственном голом животе.

Безмолвная разравнивает полузамерзшее месиво ножом, удаляя лезвием излишки, словно скульптор, работающий над глиняным макетом. Потом она приносит еще воды из полыньи и поливает застывший слой обмазки, поверх которого мгновенно образуется твердый ледяной панцирь. Под конец она обрызгивает водой изо рта кусок медвежьей шкуры и трет влажным мехом полозья по всей длине, пока ледяная корка на них не становится совершенно гладкой. В свете звезд полозья перевернутых саней — два часа назад бывшие просто рыбой и тюленьей шкурой — кажутся Крозье стеклянными.

Безмолвная переворачивает сани полозьями вниз, проверяет ремни и узлы, садится на надежно закрепленные поперечины из оленьих рогов и обломков деревянных брусьев, испытывая их прочность, а затем привязывает оставшиеся два рога — самые длинные, изогнутые, прежде служившие элементами палаточного каркаса — торчком к саням сзади, таким образом получая подобие ручек.

Потом она укладывает на поперечины медвежьи и тюленьи шкуры и направляется к Крозье, чтобы помочь ему подняться на ноги и дойти до саней.

Он отталкивает руку девушки и пытается идти сам.

Он не помнит, как упал лицом в снег, но зрение и слух возвращаются к нему, когда Безмолвная затаскивает его на сани, выпрямляет ему ноги, прислоняет спиной к груде шкур, опертой на задние стойки, и накрывает несколькими толстыми меховыми полостями.

Он видит, что она привязала к передней поперечине длинные кожаные ремни, концы которых сплела в подобие упряжи, надевающейся на уровне пояса. Он вспоминает ее игры с веревкой и наконец понимает, что она пыталась сказать ему: палатка (остроконечный купол) разбирается, и они двое уходят (шагающие веревочные фигурки, хотя Крозье определенно не шел на своих двоих сегодня ночью) в другой купол, без остроконечной верхушки. (Другая палатка, только куполообразная? Снежный дом?)

Когда все упаковано и уложено — запасные меховые полости, парусиновые сумки, завернутые в шкуры горшки и плошки с тюленьим салом навалены на Крозье, — Безмолвная встает в упряжь и начинает тянуть сани по льду.

Полозья скользят легко, точно стеклянные, гораздо легче и тише, чем полозья тяжело нагруженных саней с «Террора» и «Эребуса». Крозье с великим изумлением осознает, что по-прежнему не чувствует холода: после двух или более часов неподвижного сидения на льду он нисколько не замерз, если не считать кончика носа.

Небо затянуто плотной облачной пеленой. На горизонте, в какую сторону ни глянь, нет ни малейшего признака рассвета.

Френсис Крозье понятия не имеет, куда женщина везет его. Обратно к острову Кинг-Уильям? На юг, к полуострову Аделаида? К реке Бака? Прочь от суши, в ледяные поля?

— Мои люди, — хрипит он. Он пытается повысить голос, чтобы она услышала его сквозь вздохи ветра, сухой шорох снега и треск толстого льда под ними. — Мне надо вернуться к моим людям. Они ищут меня. Мисс… мэм… леди Безмолвная, пожалуйста. Ради всего святого, отвезите меня в лагерь Спасения.

Безмолвная не оборачивается. Он видит только заднюю часть ее капюшона и белую меховую оторочку, слабо поблескивающую в призрачном, почти несуществующем свете звезд. Крозье не понимает, как она находит путь в такой темноте или как столь хрупкая девушка может без видимых усилий тащить сани с ним и прочим грузом.

Они бесшумно скользят вперед, к окутанным тьмой нагромождениям ледяных глыб.

Седна на морском дне решает, послать ли тюленя наверх, чтобы другие животные или Настоящие Люди охотились на него, но в конечном счете тюлень сам решает, позволить себя убить или нет.

И в известном смысле тюлень всего один.

Тюлени похожи на Настоящих Людей в том смысле, что у каждого из них две души — одна преходящая, умирающая вместе с телом, и одна вечная, покидающая тело в час смерти. Первая душа, тарник, представляет собой крохотный пузырек воздуха и крови, который любой охотник может найти в тюленьих внутренностях и который имеет форму самого тюленя, только в сотни раз уменьшенного.

Когда тюлень умирает, его вечная душа покидает тело и вселяется в своем неизменном виде в тюлененка, являющегося потомком тюленя, который решил позволить убить и съесть себя.

Настоящие Люди знают, что в течение своей жизни охотник будет множество раз ловить и убивать одного и того же тюленя, моржа или медведя.

В точности то же самое происходит с вечной душой любого представителя племени Настоящих Людей, когда его преходящая душа умирает вместе с телом. Инуа — вечная душа, — сохранившая все свои воспоминания и способности, только в скрытом виде, переселяется в мальчика или девочку из рода умершего человека. Это одна из причин, почему Настоящие Люди никогда не наказывают своих детей, сколь бы непослушными или даже дерзкими они ни росли. Кроме детской души, в ребенке обитает также инуа взрослого — отца, дяди, деда, прадеда, матери, тети, бабушки или прабабушки, обладающая всей мудростью охотника, главы рода или шамана, — порицать и бранить которую нельзя.

Тюлень не сдастся первому встречному охотнику из племени Настоящих Людей. Охотник должен взять над ним верх не только благодаря своей хитрости, ловкости и мастерству, но также благодаря собственной смелости и качеству своей инуа.

Эти инуа — души Настоящих Людей, тюленей, моржей, медведей, оленей, птиц, китов — существовали в виде бесплотных духов еще до появления Земли, а Земля очень стара.

В начальный период истории вселенной Земля представляла собой парящий диск под небом, опертым на четыре колонны. Под Землей находилась область тьмы, где обитали духи (и где большинство обитает и по сей день). В ту пору Земля была почти все время покрыта водой и не населена человеческими существами — ни Настоящими Людьми, ни другими, — покуда из-под холмов на ней не выползли два человека, Аакулуджууси и Уумаанииртук. Эти двое стали первыми из племени Настоящих Людей.

В ту пору не было ни звезд, ни луны, ни солнца, и двоим первым людям и их потомкам приходилось жить и охотиться в кромешной тьме. Поскольку тогда еще не было шаманов, которые руководили бы действиями Настоящих Людей, первые человеческие существа имели весьма ограниченные возможности и охотились только на мелких животных — зайцев, куропаток, воронов, — и они не умели жить правильно. Единственным украшением, которое они изредка носили, являлся аангуак — амулет из раковины морского ежа.

Тогда же, в начале времен, к двум мужчинам на Земле присоединились женщины (они вышли из ледников, как мужчины вышли из земных недр), но они были бесплодными и все время бродили по берегу, вглядываясь в море или копаясь в земле в поисках детей.