Он прошел между двух кустов, проверил ногой надежность грунта и начал спускаться.
Что-то привлекло его внимание – что-то в воде, недалеко, не больше чем в десяти ярдах от мальчика. Он присмотрелся, но ничего не увидел и попытался понять, что же все-таки заметил: движение, след в воде, словно что-то большое плыло прямо под поверхностью. Макс вгляделся, надеясь увидеть спинной плавник дельфина или мерцающий поток света от косяка кормящихся рыб.
Ничего. Он двинулся дальше, медленно и осторожно ступая среди мокрых камней.
Сзади раздался звук – всплеск, но какой-то странный, всплеск-шлепок, как будто некое животное поднялось из воды и снова погрузилось. Макс обернулся и на сей раз что-то разглядел: рябь расходилась кругами от точки у самого среза воды. Поверхность моря странно вздыбилась, но, пока мальчик смотрел, успокоилась.
Макс раздумывал, есть ли здесь морские черепахи. Или тюлени. Что бы там ни было, он хотел это видеть.
Но опять ничего. Он прошел еще несколько ярдов и глянул вверх, оценивая местность впереди. Скалы на этой стороне острова казались меньше, но более захламленными. Тут были поплавки от сетей, груды пластикового барахла и...
Что там? В десяти или пятнадцати ярдах от Макса что-то застряло в скалах, наполовину в воде и наполовину на суше. Какое-то животное. Мертвое.
Мальчик подошел ближе и увидел оленя, точнее, то, что от оленя осталось: туша была растерзана, плоть зверя изорвана и ободрана. Тошнотворный запах гниения либо роящиеся мухи, которые указали бы Максу, что олень мертв давно, отсутствовали, – значит, убийство произошло несколько минут назад. Мальчик не мог понять, кто мог сделать такое со столь крупным животным. Охотник? Он глазами поискал на туше следы пуль, но не обнаружил.
Макс уже собрался уйти, когда увидел на голове оленя что-то непонятное. Он шагнул вперед, наклонился, потянулся вперед. Нога соскользнула, мальчик взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие, и упал в воду спиной.
Тут было неглубоко, всего три или четыре фута. Макс почти сразу нащупал ногами рыхлый галечник на дне и встал.
Внезапно мальчик почувствовал что-то сзади: движение, изменение давления, словно на него катилась водяная масса. Он повернулся и увидел все то же непонятное вспучивание на поверхности. Теперь оно перемещалось в сторону Макса.
Он шлепнул по воде, пытаясь отпугнуть странный морской горб, но тот продолжал приближаться.
Макса охватил страх; он повернулся назад к берегу, изгибаясь в доходящей до пояса воде и загребая руками. Преодолел ярд, потом другой и вот уже начал карабкаться на четвереньках вверх по склону, разбрасывая в стороны крупные и мелкие камни. Он оттолкнулся ногами и попытался ухватиться за что-нибудь. Рука наткнулась на голову оленя, и Макс подтянулся. Что-то острое вонзилось в ладонь, но он не разжал руку и продолжал подтягиваться.
Выбравшись на сухой участок скалы, Макс, шатаясь, поднялся на ноги и побежал. Он не останавливался, пока не достиг самой вершины холма. Его неровное дыхание больше походило на всхлипывания. Мальчик посмотрел "низ, на воду. Горб исчез, и на зеркально-гладкой поверхности угасали последние круги ряби.
Дрожа от холода и страха, Макс помчался к дому. Он линовал половину дороги и только тогда почувствовал жжение в ладони. Посмотрел на руку и увидел, что в мышечной подушечке под большим пальцем торчит странная колючка.
* * *
Чейс поднял глаза от письменного стола и увидел в дверях промокшего с головы до ног Макса, вокруг хлюпающих тапочек которого на полу расплывалась лужа. Он дрожал. Лицо его было серым, а губы почти синие. Мальчик был в ужасе.
– Макс! – Чейс вскочил из-за стола, стукнув креслом о стену, и пересек комнату. – С тобой все в порядке?
Макс кивнул. Саймон опустился на колени и принялся расшнуровывать его кроссовки.
– Что случилось? Ты свалился со скал?
– Олень, – только и произнес Макс.
– Олень? Какой олень?
Макс попытался говорить, но не смог выдавить из себя ни звука; плечи и грудь передернуло, зубы лязгнули.
– Ну, не надо, – сказал Чейс. – Все хорошо. Он снял с сына кроссовки, носки, джинсы и трусы, свернул в узел и выбросил через входную дверь на траву. Вытащил из бельевого шкафа в прихожей два махровых полотенца, одним насухо вытер мальчика, а во второе его завернул. Затем подвел Макса к стоявшему здесь же дивану и усадил.
– Олени приплывают сюда, – продолжал он. – Обычно с Блока, но иногда даже и от города. Не знаю, зачем им это, тут нет ничего такого, что они не нашли бы где-нибудь еще. От них одна морока: поедают все, что сажает госпожа Бикслер, к тому же тащат с собой клещей – клещей Лайма. Они... – Чейс оборвал фразу, увидев, что Макс отрицательно мотает головой. – Что?
– Он был мертвый, – заявил Макс.
– Как? В воде? Значит, утонул. Ну, они...
– Кто-то его убил... Пытался съесть... Ел его, много съел. – Макс говорил рваными фразами, потому что все еще дрожал. – Я был на скалах у того мыса... У огромного валуна, госпожа Бикслер говорила, что семья называет его Скала-папа... Что-то увидел в воде, застряло в камнях... Увидел его голову и часть остального... Я подошел ближе... Смотрю, ничего не осталось ниже, чем... – Макс коснулся ребер. – Я подумал, может, рыбы обглодали... Как они птиц обгладывают...
– Возможно, если он кровоточил. Одна из них могла вырвать кусок из него, потом другие увидели, как это легко, одурели и...
Макс снова покачал головой:
– Нет. Я думал, может быть, акула, но, когда подошел совсем близко, увидел... У оленя не было глаз. Все вокруг глаз вырвано. Акула бы так не сделала... Не смогла.
– Верно. Значит, ты был прав сначала... Рыбы помельче, вероятно.
Макс не обратил внимания на его слова:
– Я увидел, что у него из щеки что-то торчит... Что-то блестящее... Я попробовал дотянуться, но не смог, шагнул вперед, поскользнулся... Упал.
– Что же это было?
Макс разжал правую ладонь. Рана была маленькая и неглубокая, и кровотечение уже остановилось. Он протянул отцу блестящую колючку.
– Похоже на акулий зуб, – сказал Чейс, взяв маленькую вещицу и поворачиваясь к свету, который прежде загораживал собой.
– Я тоже так подумал.
Но когда Саймон прошел к столу и рассмотрел колючку, взгляд его застыл, а пульс забился вдвое быстрее. Она действительно выглядела как акулий зуб, зуб большой белой акулы, возможно окаменевший, потому что Цвет у него был тускло-серый. Треугольник со стороной примерно в полдюйма, и две из трех сторон имели мелкие зубчики – когда Чейс провел по ним большим пальнем, то слегка порезался, будто скальпелем. Третья сторона – чуть толще, с ровным основанием, на каждом конце которого помещался загнутый крючком шип. Шипы смотрели друг на друга, один был отломлен как раз после изгиба.
Чейс взял со стола линейку и измерил треугольник. Длина стороны составляла не полдюйма, а пять восьмых – ровно пять восьмых дюйма. Вся вещица являла собой точно выполненный равносторонний треугольник.
Чейс потер его большим и указательным пальцами. Серый налет напоминал ил, и когда Чейс потер, налет остался на пальцах.
Теперь зуб, или что там это было, заблестел, как начищенное серебро.
Саймон посмотрел на Макса.
– Это шутка? – спросил он. – Дурака валяешь?
– Шутка? – Макс задрожал и показал руки и ноги, покрытые гусиной кожей, а также рану на ладони. – Хороша шуточка!
– Ну, тогда... Неужели здесь появился зверь с зубами из нержавеющей стали?
Бак и Брайан Беллами отошли от причала только в два тридцать, почти на два часа позже, чем планировал Бак, отчего он был вне себя. Бак поручил Брайану наполнить два акваланга, но его братец так увлекся, помогая подружке с выбором костюма для парада в Уотерборо на День благословения флота, что и не подумал заняться аквалангами. Бак велел Брайану проверить, чтобы топлива на лодке было под завязку, но Брайан забыл, и им пришлось сорок минут ждать в очереди на заправку, пока какой-то толстопузый сукин сын, закрывший все подходы к насосам своим огромным «гаттерасом», принимал на борт дизельного топлива на две тысячи зеленых.
Но Бак придержал язык. Трепать его о Брайана не было смысла: тот не воспринимал внушений. После службы в армии – двух лет, проведенных в Техасе на мексиканской границе в компании с дешевой «травой», текилой и бог знает с чем еще, – Брайан и жизнь-то не очень воспринимал. Его ничто не беспокоило, все и всегда было до фонаря. В последний раз, когда Бак разорался на него из-за того, что тот забыл всю наживку для рыболовной снасти, Брайан просто сказал: «А, дерьмо», выпрыгнул за борт и поплыл. От берега их отделяли двенадцать миль.
В отличие от брата. Баку не все было безразлично. Он был дьявольски возбужден: сегодня – величайший день в его жизни. Поэтому, вместо того чтобы сказать Брайану что-нибудь энергичное, он просто вежливо попросил брата сесть на обитый ящик посередине лодки, чтобы тот меньше прыгал, и до упора выжал рычаг газа. Парусники в заливе роились как мухи, между ними пробирались шлюпки – народ, проделавший путь с побережья северо-восточного Мэна и из Нью-Джерси, чтобы увидеть идиотские побрякушки Дня флота, – но Баку было наплевать. Окажись поблизости морской коп, пусть попробует поймать их с братом. Немногое из того, что ходит по морю, могло равняться в скорости с «Зиппо». Бак взял со склада «мако» стандартной комплектации, выпотрошил его, добавил силовую установку с турбонаддувом, дававшую до четырехсот пятидесяти лошадей, собрал – и вперед.
